Брюсов Валерий Яковлевич

1873 - 1924

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Валерий Яковлевич Брюсов

Максимов Д.Е.

Поэтическое творчество Валерия Брюсова

3

Новый, второй этап творческого пути Брюсова закреплен в трех лучших сборниках его стихов: «Tertia Vigilia» («Третья Стража», 1900), «Urbi et Orbi» («Граду и Миру», 1903) и «Stephanos» («Венок», 1906). Особенности дооктябрьской поэзии Брюсова и, в частности, его стремление к тематическому и жанровому многообразию выявились в этих книгах исключительно ярко.

Максим Горький неоднократно писал о кризисе буржуазного мировоззрения в эпоху социальных революций. С этим кризисом он связывал распад буржуазной личности, утратившей свое единство, свою цельность. Этот кризис сказался во всех формах буржуазной идеологии, в том числе и в художественной литературе.

Следы этого кризиса можно уловить и в творчестве Брюсова. Многие стихотворения Брюсова лишены той поэтической непосредственности и цельности переживания, того подлинного лиризма, которыми в такой высокой степени обладали русские классические поэты XIX века, а из современников Брюсова — Александр Блок. Поэтому по силе своей непосредственной стихийной поэтичности лирику Брюсова мы не можем уравнивать с поэзией Блока, хотя этих авторов иногда и сопоставляли. Каждое стихотворение Блока — живой и цельный поэтический мир. В поэзии Брюсова эта органичность часто отсутствует, при всей ее искусной, «преднамеренной» слаженности. В стихах Брюсова вместо живого образа нередко появляется наглядная, но рационалистически конструированная образная схема. (Поэтическое переживание как единство чувственного восприятия и мыаги иногда заменяется «голой» мыслью — логической формулой, обставляемой образами, но лишенной внутреннего лири-

[25]

ческого дыхания. Поэтому образы Брюсова часто оказываются недовоплощенными, а стихи его — живущими своим «открытием», своим «заданием» — своим поэтическим «чертежом» в большей степени, чем конкретно достигнутым результатом, тем творческим осуществлением, которое превращает поэзию в факт искусства действенного, заражающего, связанного с людьми «по прямому проводу».

Но этих «открытий» в поэзии Брюсова немало. Он совершает их и постановкой новых тем, и трактовкой старых, и разработкой еще неизвестных в России жанров и других поэтических форм. Все это расширяло сферу русской поэзии, открывало для нее новые «пути и перепутья» (так назвал Брюсов первое трехтомное собрание своих стихотворений) и тем самым облегчало работу современных Брюсову русских лириков, иногда таких, которые по духу своему были чужды брюсовской поэзии. Поэтому для правильной историко-литературной оценки Брюсова — может быть, в большей степени, чем других писателей, — необходим учет не только его собственной творческой работы, но и литературной работы авторов, развивших его поэтические опыты и начинания.

Такими авторами были не только второстепенные поэты, вроде С. Кречетова, В. Гофмана, А. Рославлева («под-брюсники», как иногда называли их современники) или поэта-символиста Сергея Соловьева, но и начинающий Гумилев. К поэтам, на которых брюсовское влияние оставило отчетливый след, нужно присоединить также Андрея Белого и особенно Блока второго периода его творческого развития.

Недаром Блок признавался тогда в письмах к Сергею Соловьеву, что он «вне себя» от сборника Брюсова «Urbi et Orbi», что от волнения он не в состоянии читать стихи этого сборника «вследствие горловых спазм», что Брюсов «всех крупнее», что он, Блок, совершенно не может надеяться вырасти до Брюсова и что он собирается писать «стихи, которые все окажутся дубликатом Брюсова». 1 И даже в 1909 году, когда брюсовская поэзия уже не действовала на Блока с прежней силой, он признавался еще, что, наряду с немногими современными ему авторами, он хотел бы иметь своим учителем Валерия Брюсова. 2 К этим высказываниям Блока о Брюсове можно было бы присоединить аналогичные суждения других поэтов начала XX века.

____

1. Письма Александра Блока. Л., 1925, стр. 61, 62, 71. Письма от 1 и 6 декабря 1903 г. и 8 марта 1904 г.

2. См.: Записные книжки Ал. Блока. Л., 1930, стр. 117.

[26]

Брюсов не видел возможности проложить путь к поэтическому отображению широкого круга действительности средствами камерной символистской поэтики. Брюсов мечтал создать поэзию монументального стиля, поэзию для всех, обращенную к «граду и миру», общепонятную и общезначимую. Произведения декадентских авторов прошлого века с характерной для них стилистической «странностью» и изысканностью теперь уже не являются для Брюсова образцами, достойными .подражания. Резкие диссонансы стиля, оксюморные метафоры и словосочетания были в значительной мере изгнаны из его стихов. Все эти принадлежности символистской поэтики остались у него лишь в сглаженной, приглушенной форме.

В зрелом творчестве Брюсова можно различить следы влияния многих поэтов, в числе их — Тютчева, Фета, Баратынского, Верхарна, Гюго, Бодлера, даже Хомякова. Но с особенной настойчивостью и сознательностью Брюсов пробует ориентировать свой стих на Пушкина. «У нас всегда останется общим, — писал он в 1904 году, — восторг и преклонение перед божественной поэзией Пушкина, перед ее чистыми красками и чистыми звуками. Моя поэзия родилась от Пушкинской в той же мере, как мы родились в раю...» 1 И несколько позже: «Выбери себе героя — догони, обгони его», — говорил Суворов. Мой герой — Пушкин». 2 Разумеется, Брюсов по своему мировоззрению и мироощущению был бесконечно далек от Пушкина, и подлинного, глубокого сближения с пушкинской поэзией, даже стилистического, у него получиться не могло. И нее же стремление приблизиться к пушкинской стройности и ясности, усвоить ритмы Пушкина, его интонацию и характер движения его поэтической мысли чувствуется в поэзии Брюсова очень явно (см., например, его стихотворения «Последнее желанье», «На скачках» и др.). 3

Обращение к пушкинскому творчеству помогло Брюсову упорядочить, дисциплинировать свою поэзию, освободить ее от наиболее резких проявлений декадентской манеры.

Самый строй брюсовского мышления облегчал борьбу поэта за преодоление субъективно-индивидуалистического декадентского начала в его творчестве. Проповедуя в своих стихах, как и другие символисты (Бальмонт, Вяч. Иванов), культ страсти, порыва, «священного безумия», Брюсов, как уже отмечалось, обладал очень

_____

1. «Литературный архив», вып. 1. Л., 1938, стр. 302.

2. Н. Ашу кин. Валерий Брюсов..., стр. 273.

3. Вопрос о стиховых формах Брюсова в соотношении с формами пушкинского стиха поставлен мною в статье «О стихе Брюсова».— «Ученые записки Ленинградского гос. педагогического института им. А. И. Герцена», т. 198. Л., 1959.

[27]

трезвым и рационалистическим интеллектом и вполне отдавал себе в этом отчет. В день своего пятидесятилетнего юбилея, отвечая на приветствие, обращенное к нему известным литературоведом П. Н. Сакулиным, Брюсов говорил: Павел Никитич Сакулин сказал... обо мне: «среди одержимых... он был наиболее трезвым, наиболее реалистом». Это правда. И он еще добавляет: «он — т. е. я — был и среди символистов утилитаристом». И это верно. Я помню, отлично помню, наши бурные споры с Вячеславом Ивановым, который жестоко упрекал меня за этот реализм в символизме, за этот позитивизм в идеализме». 1

Смутные -и зыбкие формы импрессионистического стиля, которые являлись основой символистской поэзии, Брюсову давались далеко не всегда, хотя он и стремился .ими овладеть. Брюсов отяжелял их логикой, которой они по природе своей были чужды. Декадентское пренебрежение к аналитической мысли и к науке (особенно демонстративно заявлял о нем Бальмонт) было глубоко враждебно Брюсову. Логическая мысль, пафос разумного познания жизни являлись для него одним из главных источников вдохновения. Брюсов в восприятии современников был поэтом мысли.

Этому соответствовал и облик Брюсова-человека. Подтянутый, деловой и четкий, почти педантичный, Брюсов умел организовать свое время и своей рассудительной, настойчивой аргументацией подчинять себе окружавших его людей.

Здоровое и трезвое начало в Брюсове отмечал даже Горький, для которого литературная деятельность Брюсова тех лет была во многих отношениях неприемлемой. «Вы производите чрезвычайно крепкое впечатление, — писал Горький Брюсову 26 ноября 1900 года, — есть что-то в вас уверенное, здоровое». И еще, в 1901 году: «Вы мне страшно нравитесь, я не знаю .вас, но в лице вашем есть что-то крепкое, твердое, какая-то глубокая мысль и вера». И еще, тогда же: «Вы, мне кажется, могли бы хорошо заступиться за угнетаемого человека». 2

К сожалению, простая правда этого благородного призыва (в последнем из цитированных писем) в то время была еще недоступна Брюсову. Об участи отданных в солдаты студентов, о которых тревожился Горький в этом письме, поэт не хотел задумываться. И все же в его ответе Горькому можно уловить не только проявление индивидуалистического аполитизма и анархистской бравады, но и

____

1. Сб. «Валерию Брюсову». М., 1924, стр. 55.

2. М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах, т. 28. М., 1954, стр. 141, 153.

[28]

подлинное презрение к буржуазному миру. «Давно привык я на все смотреть с точки зрения .вечности. Меня тревожат не частные случаи, а условия, их создавшие. Не студенты, отданные в солдаты, а весь строй нашей жизни, всей жизни. Его я ненавижу, презираю! Лучшие мои мечты, когда все это будет сокрушено». 1

Ту же тему мы находим в письме Брюсова к И. Ясинскому 1900 года. «Смеюсь над собой и над другими. С каждым днем и годом все ближе, все более вплотную подхожу к знанию, что так нельзя дальше... О, мерзость!» 2 И в 1904 году в письме к А. Белому: «Все окружающее должно, обязано оскорблять нас всечасно, ежеминутно. Мы самовольно выбрали жизнь в том мире, где всякий пустяк причиняет боль». 3

Неприязнь Брюсова к тому, что он сам называл «позорно-мелочным, неправым, некрасивым» строем современной жизни, при всей своей непоследовательности и отвлеченности, была искренней и сильной. Она пронизывает такие стихотворения Брюсова, как «Кинжал», поэму «Замкнутые» и др. Более того, это отношение Брюсова к буржуазному миру в известной мере сказалось на всей его поэзии и влияло на его художественный метод.

Тяготясь лживым и пошлым содержанием буржуазной действительности, Брюсов не пытался художественно разгадать и запечатлеть ее такой, какой она была в ее объективно-исторической сущности, в ее типичных явлениях, как это делали писатели-реалисты. Он стремился поэтически преодолеть, эстетизировать, преобразить ее в своем творчестве. Поэтому в зрелой поэзии Брюсова огромное значение приобрела создаваемая им норма, сознательно избранный образец того, какой должна быть действительность, с его точки зрения, и какой должно ее раскрывать искусство.

Из жизни медленной и вялой

Я сделал трепет без конца —

формулирует он этот принцип в стихотворении «Золото» (1899).

И в другом месте, несколько позже:

Сны совершенства! В мечтах и искусстве

Вас, — поклоняясь, — приветствую я...

(«Отрады»)

____

1. «Литературное наследство», № 27—28, 1937, стр. 642.

2. «Новый мир», 1932, № 2, стр. 197.

3. А. Белый. Начало века. М. — Л., 1933, стр. 148.

[29]

Брюсова привлекает действительность не как нечто данное, незавершенное (ср. стихотворение «В неконченном здании»), а действительность как «сон совершенства», взятая в «пределе» ее развития, действительность, художественно возведенная в более высокий план, чем тот, в котором она фактически находится. Такая переработка действительности и отражающего ее образа лирического героя, такая идеальная перестройка «неконченного здания» по чертежам, которые должны были противоречить архитектурным принципам окружающего мира, и лежала в основе поэтического творчества Брюсова.

Идеалом Брюсова становится героика. Но современные прозаические буржуазные условия не давали оснований для ее развития. Героику же революционной борьбы Брюсов разглядел и оценил далеко не сразу. Брюсову оставалось заимствовать героическое содержание своей поэзии из прошлого. И, обращаясь к древним цивилизациям, он находил в них людей и события, которые служили ему идеальными образцами героического. Смысл этого поворота к древности отчетливо объясняется Брюсовым в стихотворении «Кинжал» (1903):

Когда не видел я ни дерзости, ни сил,

Когда все под ярмом клонили молча выи,

Я уходил в страну молчанья и могил,

В века загадочно былые.

Этот «уход в прошлое» не приводил Брюсова к отказу от настоящего. Он вкладывал в свои монументальные мифологические и исторические образы современные ему идеи и переживания.

Ориентация Брюсова на «былые века» имела в его поэзии огромное значение. Многие десятки стихотворений Брюсова являются целиком «антологическими» — построенными на материале древних культур. Таковы, например, его стихотворные циклы «Любимцы веков» (сб. «Tertia Vigilia»), «Баллады» (сб. «Urbi et Orbi»), «Правда вечная кумиров» (сб. «Stephanos») и более поздние «Властительные тени» (сб. «Зеркало теней»), «В маске» (сб. «Семь цветов радуги»). Стихотворения этих циклов или прямо развертывают сюжеты, известные в истории культуры, например библейскую легенду об Адаме и Еве, миф об Орфее и Эвридике, эпизод с Антонием и Клеопатрой и т. п., или являются вольными вариациями на эти сюжеты, или, наконец, дают характеристику людей древнего мира, оформленную во многих случаях как монолог от их лица. При этом Брюсова привлекают древние культуры Рима и Греции, древний ассиро-вавилонский, египетский и библейский Восток («Ассаргадон», «Аганат»,

[30]

«Рамсес», «Египетский раб», «Моисей»), Скандинавия эпохи викингов и Киевская Русь («Царю северного полюса», «Разоренный Киев»). Его притягивает героика и трагическая судьба древних людей и древних цивилизаций, в которых он пытался находить аналогии с судьбой современного человека и современного мира. С наибольшей силой завораживают Брюсова масштабы человеческих страстей в Риме и Греции; поэту близко ощущение бренности и обреченности могучего римского государства.

Образы древнего мира, имена богов, военачальников и героев в изобилии вводятся Брюсовым не только в стихотворения с соответствующими сюжетами, но часто и в современные и даже злободневные его стихи.

Однако привлечение античности, несмотря на все значение, которое оно имело в творчестве Брюсова, являлось лишь частной формой общего стремления поэта к героизированию, к идеализации и поэтическому отвлечению. Это стремление сказалось и в подходе Брюсова к своим темам, и в его работе над словом. Например, говоря о небе, Брюсов не пытается развернуть его образ с чувственной, живописной стороны. Брюсову ближе идущая от этого образа дематериализующая его метафора: «голубая тайна». Поэтому в соответствующем стихе Брюсова, очень емком по смыслу, «отвлеченное» содержание, в конечном итоге, выдвигается над предметным:

И между сосен тонкоствольных

На фоне тайны голубой.

(«Меня, искавшего безумий...»)

Свои эпитеты и сравнения Брюсов нередко вовсе лишает индивидуализирующего смыслового признака и превращает их в отвлеченные оценочные суждения: нежный, прекрасный, величавый, небесный, дивный. Когда, например, в балладе «Рабыни» он сравнивает свою героиню, царевну, со светом и сиянием:

Она была, как свет, прекрасна,

И, как сияние, светла...

читатель об этой героине ничего определенного не узнает; зато в сознании остается нужная поэту обобщенная оценка. Таких примеров можно было бы указать очень много.

Отвлеченность художественного мышления и стремление эстетизировать действительность привели Брюсова к украшающему иносказательному стилю. Брюсов не говорит, например, «я поцелую», а употребляет перифраз: «я прикоснусь обрядом поцелуйным». Брюсов не говорит просто: «склонись», но провозглашает: «клони чело-

[31]

свое до праха». Слово «мечты» Брюсов часто заменяет метафорой «сны», радостные переживания — «весной», женщин он постоянно именует «царицами» или «сестрами».

Слова, даже в тех случаях, когда они относятся к обыденным вещам, .подбираются Брюсовым в пределах «витийственного» высокого стиля. В этом смысле характерно тяготение поэта к архаизмам. В его стихах встречаются и «чресла», и «воскрыляя», и «облак», и «севы», и «лоно», и «выя», «длани», «рдяный», а иногда культовые, церковные слова: «алтарь», «иерей», «тропарь», «псалом», «купель».

(Конечно, поэтическая речь Брюсова отличается от жаргонообразного, «пифического» языка таких символистов, как Вяч. Иванов, который до предела насыщал свои стихи славянизмами. И тем не менее специфичность брюсовского словаря в главных книгах поэта бросается в глаза. Архаизм, экзотическая редкостность имен и названий и пристрастие к отвлеченным понятиям, которые сплошь и рядом подчеркивались многозначительными большими буквами («Рок», «Святой Гнев», «Судьба», «Храм Свободы», «Любовь», «Город», «Пошлость», «Случай»), — вот основные приметы лексики поэта. Организованная таким образом поэтическая речь Брюсова приобретала торжественный, «литургический» характер и многими своими чертами напоминала тот «язык богов», который лежал в основании поэзии русского классицизма.

Приподнятому стилю Брюсова целиком отвечала ритмическая и мелодическая (интонационная) форма его стихов зрелого периода развития. Как уже говорилось, молодой Брюсов пользовался, наряду с русской традиционной метрикой XIX века, свободным тоническим стихом. Но движение Брюсова к монументальному, «классическому» стилю и растущая ориентация на Пушкина не соответствовали тонической вольности его ранних новаторских опытов. Начиная со сборника «Urbi et Orbi» «дольники» и «стяженные стихи» отступают в брюсовской поэзии на задний план, с тем чтобы возродиться в ней лишь после Октября. В своих лучших книгах 900-х годов (за исключением сб. «Tertia Vigilia») Брюсов решительно поворачивает к силлабо-тоническому, «пушкинскому» стиху и заставляет его звучать на свой собственный, брюсовский лад.

Правда, просодические качества поэзии Брюсова вызывали со стороны современников поэта критические замечания. Так, например, Андрей Белый в своей работе по «морфологии ритма» отметил однообразие, «метричность» брюсовского стиха, его бедность ритмическими модуляциями и оценил это явление как недостаток 1. К этому

____

1. См.: А. Белый. Символизм. М., 1910, стр. 382, 390.

[32]

суждению А. Белого присоединился также В. Ходасевич. Однако такая оценка не может быть признана вполне справедливой: ритмическая монотония Брюсова соответствовала его стилю и даже придавала ему особую выразительность. «Бедность ритмических вариаций,— совершенно правильно писал об этом В. М. Жирмунский, — придает... (брюсовскому. — Д. М.) стиху торжественность и мерность, обилие ударений сгущает их действенную силу, увеличение числа слов (каждому ударению соответствует слово) увеличивает словесную насыщенность стиха». 1

Равнение на классическую метрику сочетается у зрелого Брюсова с его склонностью к «твердым» и важным, а порою риторическим интонациям («Женщине», «Каменщик», «Кинжал» и др.). Воспользовавшись гомеровским эпитетом, можно оказать, что Брюсов был поэтом с «бронзовым голосом». Не случайно Блок писал о «стальных строках Брюсова», 2 а Сергей Соловьев назвал брюсовский стих звенящим «Вергилиевой медью». 3 Те же особенности отмечал в своей поэзии и сам Брюсов. Так, в письме к С. А. Венгерову от 17 декабря 1904 года, отвечая на его предложение перевести «Божественную комедию», Брюсов писал: «Мне кажется, я мог бы переводить Данте... Если я могу признать сам какие-либо достоинства за своим стихом, то прежде всего сжатость и силу (предоставляя нежность и певучесть — Бальмонту), а ведь это именно те свойства, которые нужны для перевода Данте...» 4

Сжатость и сила, мужественная твердость и метрическая отчетливость, доходящая до «рубленности», составляли характерное свойство стихов Брюсова, которым они резко отличались от созерцательно-нежной, самозабвенной певучести блоковской лирики первого и второго тома. Не случайно и читал он их, по воспоминаниям одного из современников, «повелительно-властным голосом, точно отдавая приказы по армии». 5 Следовательно, не только стиль, но и интонация многих стихотворений Брюсова, их холодноватый, торжественно-декламационный пафос дают нам основание сравнивать их с одической поэзией классицизма.

_____

1. В. Жирмунский. Валерий Брюсов и наследие Пушкина. Пг., 1922, стр. 44.

2. А. Блок. Литературные итоги 1907 года. Собрание соч., т. X. Л., 1935, стр. 144.

3. См. стихотворение «Валерию Брюсову» в кн. С. Соловьева «Цветы и ладан». М., 1907, стр. 65.

4. См. кн.: Д. Максимов. Поэзия Валерия Брюсова. Л., 1940, стр. 168.

5. П. Перцов. Литературные воспоминания. М., 1933, стр. 114.

[33]

Цитируется по изд.: Брюсов В. Стихотворения и поэмы. Л., 1961, с. 25-33.

Вернуться к оглавлению статьи Д.Е. Максимова

Вернуться на главную страницу Брюсова

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС