Дени Дидро

1713-1784

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Дени Дидро

Мильнер Я.

Убежденнейший материалист и атеист

«Если кто-нибудь посвятил всю свою жизнь служению «истине и праву»
(в хорошем смысле этих слов), то именно Дидро».

Энгельс

Среди выдающихся мыслителей-борцов прошлого, мощно двигавших вперед передовую человеческую мысль, не убоявшихся поднять руку на старое, отживающее, — видное место занимает глава энциклопедистов, крупнейший деятель французского и европейского просвещения, идеолог революционной буржуазии предреволюционной Франции — Дени Дидро. Глубокий и оригинальный философ, блестящий писатель, убежденнейший материалист и атеист, пламенный борец за свободу и право народов против гнета и произвола тиранов» — Дидро имел огромное влияние на современников, гениально сформулировал передовые устремления своего времени. Недаром его философская и литературная деятельность подвергалась преследованиям со стороны феодально-клерикального общества, его книги сжигались по постановлению правительства, самого его арестовывали, и всю свою жизнь он находился под бдительным надзором полиции и духовенства.

Деятельность Дидро развернулась в условиях Франции предреволюционной эпохи, когда буржуазная революция против феодальных устоев общественной жизни буквально стучалась в дверь, когда возросшая экономическая роль в жизни общества нового, восходящего класса — буржуазии, не отвечала ее политической роли в государстве.

Общественно-политическая жизнь времен Дидро обнаруживала все симптомы приближавшейся революции. Политически Франция представляла абсолютную монархию, выражавшую интересы господствовавших сословий феодального общества —дворянства и духовенства. Но в недрах феодального строя к этому времени уже сложились новые, капиталистические производственные отношения. Значение буржуазии в экономической жизни страны росло с каждым днем. Об этом красноречиво свидетельствовал уже огромный государственный долг, — задолженность королевского двора и правительства буржуазии. Если в 50-х годах XVIII века проценты по этому долгу составляли 18 миллионов франков, то в 1776 г. они уже составляют внушительную

[03]

цифру в 108 миллионов франков. Ценой жесточайшей эксплуатации мануфактурных рабочих, ремесленников и крестьянства торговый и промышленный капитал с каждым годом усиливал свои экономические позиции в стране, и совершенно очевидно, что буржуазия уже не могла мириться с той второстепенной ролью, которую она вынуждена была играть в политической жизни страны в силу сословно-феодального строя государства, так как феодальный строй стеснял развитие капиталистического производства. Буржуазия объявляет войну старому общественному строю; она выступает в роли вождя всего «третьего сословия», народа, против дворянства и духовенства. Было бы ошибочно предполагать, что все представители «третьего сословия» выступали с одной и той же идеологической и политической платформой: «третье сословие» включало в себе слишком разношерстные социальные элементы, чтобы это было возможно. Здесь была и торговая и промышленная буржуазия, и мелкая буржуазия, и просто народ — мануфактурные рабочие, ремесленники, поденщики, крестьяне. Отсюда и различие философских взглядов и политических направлений — от теизма до материализма и атеизма включительно; от требования конституционной монархии до программы демократической республики. Франция времен Дидро наводнялась нелегальными философскими трактатами и политическими памфлетами, направленными против королевского правительства, против дворянства и духовенства, и правительство отвечало на них полицейскими репрессиями: тюрьмы наполнялись политическими заключенными, книги сжигались на кострах, читатели этих книг подвергались изгнаниям, каторжным работам, а нередко и смертной казни. Короче, барометр атмосферы политической и идеологической жизни страны показывал наступление революционной бури.

И революционная эпоха породила гигантов революционной мысли и революционного дела.

«Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, — писал Энгельс, — сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов они не признавали. Религия, взгляды на природу, общество, государственный порядок — все подвергалось их беспощадной критике, все призывалось пред судилище разума и осуждалось на исчезновение, если не могло доказать своей разумности. Разум стал единственным мерилом всего существующего. Это было то время, когда, по выражению Гегеля, «мир был поставлен на голову», т. е. когда человеческая голова и открытые при помощи ее мышления положения предъявили притязание служить единственным основанием всех человеческих действий и общественных отношений и когда вслед за тем противоречившая этим положениям действительность была фактически перевернута вверх ногами. Все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены как старый хлам; мир до сих пор руководился одними предрассудками, и все его прошлое достойно лишь сожаления и презрения. Теперь

[04]

впервые взошло солнце, наступило царство разума, и с этих пор суеверие и несправедливость, привилегии и угнетение уступят место вечной истине, вечной справедливости, вытекающему из законов природы равенству и неотъемлемым правам человека».

Дидро явился величайшим из тех великих мыслителей XVIII столетия, которые просветили умы для предстоявшей и разразившейся спустя пять лет после его смерти французской буржуазной революции 1789 г.

Дени Дидро родился 5 октября 1713 г. в небольшом городке Лангр, в северо-восточной части Франции. Отец его был ремесленником-ножовщиком. Это ремесло было наследственным в роду Дидро в течение более двухсот лет.

Получив свое первоначальное воспитание в иезуитском коллеже в Лангре, Дидро пятнадцати лет, не окончив коллежа, наскучившего ему бесплодностью иезуитского «образования», уезжает в Париж, где поступает в коллеж д'Аркур. Помимо неизменных риторики, богословия и т. п., Дидро изучает здесь языки, а также естественные науки: физику, математику, химию, физиологию.

Окончив коллеж около девятнадцати лет, Дидро не предполагал, однако, посвятить себя богословской карьере, как о том мечтал его отец. Ни к чему не привела и его работа в качестве помощника у одного прокурора, куда отец его устроил в надежде заставить сына заниматься хоть каким-нибудь делом, и с этого времени, приблизительно с 1733 г., в течение десяти с лишним лет Дидро ведет жизнь настоящего бедняка. Живя впроголодь, ночуя нередко где и как попало, скитаясь ночи напролет по улицам и бульварам Парижа, Дидро весь предается мечтам о деятельности на благо народа. Живет он в это время случайной преподавательской и переводческой работой: отец наотрез отказался помогать «бездельнику». Сам Дидро впоследствии в «Племяннике Рамо» несколькими штрихами набросал картину положения, в котором он находился: «Я представлял собой довольно жалкую фигуру». В летнюю жару—«в сером плюшевом сюртуке... Он был попорчен с одного бока; обшлаг был оборван, черные шерстяные чулки разорваны и заштопаны сзади белой ниткой». И тем не менее Дидро в этот период весь поглощен пополнением своих знаний, глубоко изучает древнюю и новую философию—Бэкона, Декарта, Спинозу, Лейбница, жадно следит за всеми новинками, к какой бы отрасли знания они ни относились, увлекается техникой, естествознанием, искусством, литературой, театром, музыкой, много наблюдает, горячо обсуждает с друзьями политические события дня, — короче, живет напряженнейшей духовной жизнью. Именно в этот период он приобретает ту исключительную и многостороннюю эрудицию, которая так поражает нас в его сочинениях.

В 1746 г. вышла анонимно первая значительная работа Дидро — «Философские мысли». Несмотря на осторожность высказываемых мыслей как по форме, так и по существу, — Дидро выступает в них еще как деист, — они показались подозрительными властям с религиозной

[05]

точки зрения, и книга Дидро была осуждена на сожжение вместе с книгой Ламетри «Естественная история души».

И действительно, Дидро в этих «Мыслях» выступает как философ, ставящий вопросы религии на суд разума, но не приходящий еще к определенным материалистическим и атеистическим выводам. И в «Прогулках скептика, или аллеях» — произведении, написанном в 1747 г., Дидро хотя и сильно прислушивается к доводам атеизма, все же продолжает оставаться скептиком в области религии, одновременно нанося сильнейший удар по церковной ортодоксии.

Только в знаменитом «Письме о слепых в назидание зрячим», написанном в 1749 г. и вышедшем анонимно, как и все произведения Дидро, в 1750 г., Дидро выступает как мыслитель с вполне сложившимися материалистическими и атеистическими убеждениями. Недаром это произведение показалось не по душе даже такому крупному деятелю французского просвещения, гениальному писателю и осторожному, очень осмотрительному мыслителю, каким был Вольтер. «Я... совсем не придерживаюсь взгляда Саундерсона, — писал последний к Дидро в ответ на присылку ему «Письма о слепых», —  который отрицает бога, потому что он родился слепым... В высшей степени дерзко претендовать на возможность разгадать его природу и понять, зачем он создал все существующее; но мне кажется очень дерзким отрицать его существование». В своем ответном письме Дидро хотя и говорит, что сам верит в бога, но говорит об этом с такой  нескрываемой иронией, с таким «легкомысленным» тоном по адресу религии, какие, пожалуй, в большей мере, чем открытые атеистические высказывания, способны были бы привести в бешенство церковников: «Я верю в бога, хотя живу в ладу с атеистами. Я заметил, что прелести порядка пленяют и их, несмотря на все их предубеждения; что они восторгаются красотой и добром и что когда они обладают вкусом, то они не в состоянии ни вынести скверной книги, ни выслушать терпеливо скверного концерта, ни терпеть в своем кабинете скверной картины, ни совершить скверного поступка. С меня этого вполне достаточно! Они утверждают, что все происходит в силу необходимости. По их мнению, человек, оскорбляющий их, оскорбляет их не более свободным образом, чем оскорбляет их кирпич, падающий на голову с крыши; но они не смешивают этих причин и никогда не возмущаются кирпичом. Этот факт тоже меня успокаивает. Поэтому, если очень важно не смешивать цикуты с петрушкой, то совершенно не важно, верить или не верить в бога. «Мир, — сказал Монтэнь, — это мяч, отданный на забаву философам», и почти то же самое я готов сказать о самом боге. До свиданья, дорогой мэтр».

Если в этом письме, как мы видим, Дидро склонен еще недооценивать вред религиозных предрассудков, говорит о том, что «совершенно не важно, верить или не верить в бога», то в последующих своих произведениях, во всей своей просветительской дея-

[06]

тельности он ополчается против религии и церковников, бичует невежество и предрассудки, как источник людских злодеяний и человеческого несчастья. «Государь, — пишет он в «Речи философа, обращенной к королю», — если вы желаете иметь священников, то вы не можете желать иметь философов, а если вы желаете иметь философов, то вы не можете желать иметь священников. Ведь философы по самой профессии своей — друзья разума и науки, а священники — враги разума и покровители невежества, и если первые делают добро, то вторые делают зло, вы же не можете одновременно хотеть добра и зла».

24 июля 1749 г. Дидро был арестован. Полиция давно установила слежку за его литературной деятельностью. В протоколе допроса, учиненного Дидро, сказано:

«...Спрошенный, не он ли написал «Письмо о слепых в назидание зрячим», отвечал, что не он...

Спрошенный, не он ли автор произведения, появившегося несколько лет назад под названием «Философские мысли», отвечал, что не он...

Спрошенный, не он ли автор произведения под заглавием «Скептики, или аллея идей» (имеется в виду «Прогулка скептика, или аллеи». — Я. М.), отвечал, что он...»

Больше трех месяцев просидел Дидро в Венсеннском замке, из них месяц — в одиночном заключении.

Но это не остановило кипучей деятельности Дидро. Еще до ареста один предприимчивый издатель предложил Дидро взять на себя редактирование французского перевода английского энциклопедического словаря Джемса. Дидро пригласил в качестве соредактора для редактирования математического раздела энциклопедического словаря своего друга, выдающегося математика, академика Даламбера. Однако редакторы скоро убедились в том, что английский энциклопедический словарь сильно устарел, что необходимо создать совершенно новую энциклопедию, в которой была бы дана «общая картина усилий человеческого ума у всех народов и во все века» и в которой было бы отражено новое, научное мировоззрение. Но не успел еще Дидро приступить к делу, как был арестован. Едва только ему вернули свободу, как он вновь взялся со всей энергией, которая была ему свойственна, за составление и редактирование энциклопедии. Так было заложено начало той поистине титанической работе по созданию знаменитой Энциклопедии, или «толкового словаря наук, искусств и ремесел», которой Дидро посвятил большую часть своей жизни, день за днем и ночь за ночью, в продолжение двадцати с лишним лет: первый том Энциклопедии вышел в 1751 г., последний — в 1765 г., и последний, одиннадцатый том гравюр, — в 1772 г.

Вдохновителем этого грандиозного труда, в подлинном смысле слова — душой Энциклопедии был Дидро, признанный глава энциклопедистов.

Дидро сумел привлечь к участию в Энциклопедии самых выдаю-

[07]

щихся своих современников. Не говоря уже о самих редакторах Энциклопедии — Дидро и Даламбере, принимавших в ней участие также и в качестве авторов, в ней сотрудничали такие крупные ученые, философы и писатели, как Гольбах, Гельвеций, Вольтер» Монтескье, Руссо, Тюрю, Бюффон, Дюкло, Мармонтель, Леруа и многие другие. Дидро стремился объединить против фанатизма и тирании всех свободомыслящих деятелей эпохи. И это обстоятельство помимо необходимой осторожности из чисто политических соображений наложило известный отпечаток на идейный «облик» Энциклопедии, хотя твердая редакторская рука Дидро и пронизала весь этот труд сильнейшей материалистической тенденцией.

Конечно, Энциклопедия Дидро и Даламбера для наших дней уже устарела, но это не умаляет той огромной исторической роли, какую она сыграла. В ней была дана в развернутой форме целая система новых взглядов, она явилась грандиозным сводом знаний, сводом нового мировоззрения—мировоззрения революционной буржуазии периода ее борьбы против феодализма, и роль Энциклопедии в деле просвещения, в деле идеологической подготовки революции, в истории человеческой мысли вообще — колоссальна.

Немудрено, что сторонники старого режима, предпринявшие атаки против Энциклопедии и ее автора — Дидро еще до выхода в свет первого тома, совершенно распоясались по выходе Энциклопедии в свет. Дидро отдавал себе ясный отчет в том, кто был настоящим врагом Энциклопедии, а следовательно, и его личным врагом. «Явными нашими врагами, — писал он, —  были двор, знать, военные, у которых всегда то же мнение, что и при дворе, попы, полиция, чиновники, те из литераторов, которые не участвовали в предприятии, светские люди, те из граждан, которые позволили этой толпе увлечь их», — короче, все силы старого, феодального общества.

Иезуиты требовали запрещения Энциклопедии, и постановлением Королевского совета от 7 февраля 1752 г. были запрещены первые два вышедшие к тому времени тома. «Его величество признало, — говорится в постановлении Королевского совета, — что в этих двух томах излагаются многие положения, стремящиеся уничтожить королевский авторитет, укрепить дух независимости и возмущения и своими темными и двусмысленными выражениями заложить основы заблуждений, порчи нравов и неверия».

Потребовалась огромная сила воли от Дидро, чтобы продолжать эту опасную работу. Несмотря на запрещение первых двух томов Энциклопедии, Дидро не оставил своей работы; и даже после того как Даламбер, не выдержав усилившихся преследований, отошел от работы в Энциклопедии, Дидро продолжал работать с той же самоотверженностью, с той же напряженностью и упорством, в неимоверно тяжелых условиях и в сущности нелегально издал последние десять томов Энциклопедии.

Напряженная работа над Энциклопедией не помешала и соб-

[08]

сгвенно литературной деятельности Дидро. Именно в период работы над Энциклопедией он написал свои наиболее зрелые философские труды: «Мысли к объяснению природы», «Философские основания материи и движения»; такие шедевры, как «Разговор Даламбера и Дидро», «Сон Даламбера», «Продолжение разговора» и др. В этот же период был написан им и «Племянник Рамо».

Вокруг Дидро сплотилась тесная группа друзей из числа писателей, наиболее последовательных по своим материалистическим и атеистическим убеждениям, развернувших огромную работу по пропаганде его и своих идей, составивших так называемое «ядро» энциклопедистов. Таковы Гольбах, Гельвеций, Гримм, Нэжон. Именно о них писали классики марксизма-ленинизма, как об авторах таких боевых атеистических произведений, которые и до наших дней не утратили своего значения в деле антирелигиозной пропаганды.

Еще в 1767 г. русская императрица Екатерина II пригласила Дидро в Россию. Заинтересованная в создании европейского общественного мнения о себе, как о «просвещенном монархе», Екатерина, завязала и поддерживала в течение многих лет переписку с крупнейшими писателями века, в том числе и с представителями парижской «литературной республики» и с ее признанным президентом — Вольтером. Переписывалась она также и с Дидро; предлагала ему даже перенести печатание запрещенной во Франции Энциклопедии в Россию. Дидро, понятно, плохо верил в серьезность этого предложения. Однако оно произвело впечатление: в то время как культурная и просвещенная Франция преследовала философа и его Энциклопедию, самодержец отсталой и «варварской» страны предлагает Дидро открыто продолжать свою просветительскую деятельность в России. Впрочем, Екатерина не раз удивляла Европу своим отношением к гонимому на родине философу-материалисту: зная о бедственном материальном положении Дидро, она за большую сумму денег купила его библиотеку, оставив ее в распоряжении Дидро до конца жизни, так как «нельзя разлучать ученого с его книгами».  Мало того, она назначила Дидро своим библиотекарем в его же библиотеке и установила ему солидный оклад, выплатив его за 50 лет вперед. Екатерина добилась своего: она слыла в глазах многих просвещенным монархом, покровителем философов, желающим построить свое государство на началах разума.

Занятый по горло Энциклопедией, Дидро не мог тотчас же предпринять столь далекое путешествие. Но в 1772 г. работа была закончена, и Дидро в мае 1773 г. выехал в Россию через Голландию. В сентябре он в Петербурге, где надеется, что сумеет убедить. Екатерину ликвидировать хотя бы самые отвратительные факты, связанные с крепостным правом, и внести некоторые реформы в государственное управление страной. Екатерина с неизменной приветливостью принимала Дидро, охотно его выслушивала, с гораздо меньшей охотой отвечала на его расспросы о положении в России, но предложений Дидро не выполнила, да и не предполагала этого делать.

[09]

5 марта 1774 г. Дидро, разочарованный в своих надеждах, выехал из Петербурга на родину, опять-таки через Голландию, где остановился у князя Голицына, издававшего книгу Гельвеция «О человеке», и где по просьбе Екатерины наблюдал над изданием «Планов и установлений» всевозможных учебных и ученых заведений. Здесь Дидро написал свое знаменитое «Систематическое опровержение книги Гельвеция «О человеке», в котором подверг критике социологические и этические воззрения Гельвеция и показал себя более глубоким и последовательным мыслителем по сравнению с остальными французскими материалистами XVIII века и в вопросах учения об обществе. Здесь же он просмотрел и привел в порядок свои «Элементы физиологии», над которыми работал много лет и в которых предвосхитил многие идеи об эволюции живых существ, ставшие впоследствии прочным достоянием науки.

Последние годы жизни Дидро хотя и не писал уже, но продолжал свою неутомимую просветительскую работу, помогая своим друзьям в их литературной деятельности по пропаганде материализма и атеизма как прямо, так и косвенно — беседами, советами, указаниями и т. д. В беседах, встречах друзей закладывались основы того мировоззрения, которое известно как французский материализм XVIII века; самым выдающимся и признанным представителем его и является Дени Дидро.

Огромная, напряженная работа окончательно надорвала силы главы энциклопедистов. 19 февраля 1784 г. у него обнаружилось кровохарканье. С тех пор силы его стали слабеть с каждым днем, и 31 июля 1784 г. Дидро умер.

В своих произведениях Дени Дидро не оставил без внимания ни одного из вопросов мировоззрения, имеющих принципиальное значение; причем в решении этих вопросов он неизменно отстаивал самую последовательную для своего времени материалистическую .позицию. Недаром великие основоположники научного коммунизма так высоко ценили Дидро, как мыслителя и как писателя. Маркс называет Дидро своим любимым прозаиком, а произведение Дидро «Племянник Рамо» — «неподражаемым произведением». Когда он хотел дать высокую оценку Добролюбова, он не нашел ничего более выразительного, как сравнить его с Дидро. «Как писателя я ставлю его наравне с Лессингом и Дидро», — писал Маркс о Добролюбове. Энгельс с глубоким чувством удовлетворения отмечает «высокие образцы диалектики» в «Племяннике Рамо». Еще в «Положении рабочего класса в Англии» Энгельс указывал на необходимость широкой популяризации произведений французских материалистов. Он писал: «...Буржуа — раб данного социального строя и связанных с ним предрассудков — боится всего, что действительно знаменует собой прогресс, и усердно открещивается от него; пролетарий же смотрит на все новое открытыми глазами и изучает его с наслаждением и успехом. В этом отношении социалисты особенно много сделали для просвещения пролетариата; они перевели французских материа-

[10]

листов, Гельвеция, Гольбаха, Дидро и т. д., и распространили их в дешевых изданиях вместе с лучшими произведениями английских авторов».

Высоко оценивал Дидро и Владимир Ильич Ленин. Противопоставляя материалистическую и идеалистическую линии в философии, он называл имена Дидро и Беркли, говорил, что «на примере Дидро» легко увидеть «настоящие взгляды материалистов». Ленин целыми страницами цитирует из Дидро в собственном переводе. В знаменитой статье «О« значении воинствующего материализма» он настойчиво выдвигает задачу «массового распространения в народе боевой атеистической литературы конца XVIII века», «бойкой, живой, талантливой, остроумно и открыто нападающей на господствующую поповщину публицистики старых атеистов XVIII века».

В нескольких словах мировоззрение Дидро может быть изложено следующим образом.

Дидро—материалист. Основной вопрос философии — вопрос об отношении мышления к бытию он твердо и безоговорочно решает материалистически: материя первична, ощущение, сознание вторично; оно—свойство материи. Способность к ощущению свойственна всей материи, независимо от степени ее сложности. Из своего материализма Дидро делает последовательные атеистические выводы: в мире нет ничего, кроме движущейся материи, которая существует вечно, по одной только необходимости своей природы в пространстве и времени. Все в мире подчинено закону причинности, и все должно и может быть объяснено естественными законами природы. Движение рассматривается Дидро, как неотъемлемое свойство материи: нет материи без движения, как и нет движения без материи. Решает Дидро материалистически и другую — теоретико-познавательную сторону основного вопроса философии: все наши представления, все наши знания, по убеждению Дидро, являются отражением вне нас существующих предметов внешнего мира.

С каждым новым произведением после «Письма о слепых в назидание зрячим» Дидро, как мы увидим, все больше и больше укрепляется в этих своих основных принципах, развивает и углубляет их.

Дидро не сразу пришел к своим материалистическим и атеистическим взглядам. Он проделал большую философскую эволюцию от теизма к материализму и атеизму, хотя и проделал ее необычайно быстро. Вопросы религии и нравственности интересовали Дидро с ранних, юношеских лет. Ему казалось, что нравственность теснейшим образом связана с религией, в такой меде, что нет нравственности без религии, и эти соображения удерживали его в начале философского пути на позициях теизма, т. е. на позициях признания бога, как творца всех моральных ценностей, награждающего добродетель и карающего преступление: «Не может быть добродетель без бога и счастье без добродетели», — таково убеждение Дидро в этот начальный период его философского развития, в период, когда Ла-

[11]

метри уже выступает с книгой, в которой открыто отстаивает материалистическое мировоззрение. Теизм отличается от обыкновенной религии тем, что, признавая существование бога, он в то же время отбрасывает явные нелепости, связанные с признанием той или иной положительной религии, как христианство, иудаизм и т. д. Но уже спустя год Дидро в своих «Философских мыслях» видит в самой человеческой природе источник нравственных идей, отстаивает независимость нравственности от религии, нападает на проповедываемую христианством аскетическую мораль, требующую подавления страстей, сковывающую души людей и мешающую расцвету всех человеческих способностей. Дидро отстаивает взгляд, что «одни только страсти способны возвышать нашу душу до великих подвигов». От теизма Дидро переходит к деизму; он сторонник «естественной религии» и, в качестве такового, — в «Философских мыслях» выступает еще против атеизма, опираясь на телеологическое доказательство бытия божия: если устройство вселенной разумно и целесообразно, то должен существовать ее разумный творец. «Крыло бабочки, глаз мошки представляют наглядное опровержение атеизма», — таково убеждение Дидро в этот период его философской эволюции.

Однако вскоре он убеждается в ложности и этого представления, и в работе «О достаточности натуральной религии» (1747 г.), представляющей продолжение «Философских мыслей», он переходит к религиозному скептицизму, открыто выражает сомнения в истинности религии вообще, настаивая на том, что наших знаний недостаточно для признания или отрицания бога, что, следовательно, хотя и возможно, что он существует, но в такой же мере возможно, что его и нет... В «Прогулках спептика, или аллеях» Дидро идет уже дальше в своих сомнениях, выводит в них представителей всех существовавших в его время типов мировоззрения—теиста, деиста, скептика, пантеиста и атеиста, заставляет их обсуждать важнейшие вопросы религии, и чувствуется, что мнение самого Дидро на стороне атеиста, доказывающего, что для признания существования бога нет решительно никаких оснований; что мир существует и действует по одной только естественной необходимости, и с точки зрения последней может быть вполне объяснен; что для его объяснения вовсе нет необходимости прибегать к признанию какого-то сомнительного сверхъестественного существа.

Только в «Письме о слепых в назидание зрячим» (1749 г.) Дидро выступает с законченным материалистическим и атеистическим мировоззрением, которое развивается и углубляется им на протяжении всей жизни и которому он уже никогда не изменял.

Таким образом, мы видим, что за четыре года Дидро проделал колоссальную эволюцию от религии к атеизму. Твердо став на позиции материализма и атеизма, Дидро уже не сходил с них всю жизнь, горячо и талантливо их отстаивал.

Центральное место в философских воззрениях Дидро занимают вопросы теории познания. Эти вопросы ставятся им во весь рост уже

[12]

в «Письме о слепых в назидание зрячим» — в первом произведении, в котором Дидро становится на твердую материалистическую почву. В вопросах теории познания французские материалисты, в том числе и Дидро, были учениками Локка. Единственным источником наших знаний являются ощущения, говорили они вслед за своим учителем. Однако самый факт признания ощущений единственным источником человеческих знаний, — хотя он безусловно и необходим для определения материалистического существа той или иной философской системы, в то же время не может служить достаточным критерием для признания того или иного философа материалистом, так как ощущение можно понимать и в материалистическом, и в идеалистическом смысле.

«И Беркли и Дидро вышли из Локка», — писал Ленин. Но если Беркли использовал в субъективно-идеалистическом направлении слабые стороны сенсуализма Локка, его учение о внутренней деятельности души, как об одном из источников познания, то Дидро развил дальше материалистическую тенденцию локковского сенсуализма, отбросив совершенно представление о внутренней рефлексии души и провозгласив единственным источником познания воздействие внешнего мира на наши органы чувств.

Епископу Беркли немало достается уже в этом первом материалистическом произведении Дидро. Именно в нем содержится знаменитое определение идеализма, которое Ленин цитирует в «Материализме и эмпириокритицизме», показывая на примере этого определения действительные взгляды материализма на важнейший вопрос об источнике наших знаний и вскрывая махистские спекуляции со словечками «опыт», «ощущение». «Идеалистами называют философов, — говорит Дидро, — которые, признавая известным только свое существование и существование ощущений, сменяющихся внутри нас, не допускают ничего другого. Экстравагантная система, которую, на мой взгляд, могли бы создать только слепые! И эту систему, к стыду человеческого ума, к стыду философии, всего труднее опровергнуть, хотя она всех абсурднее. Она изложена с полной откровенностью и ясностью в трех диалогах доктора Беркли, епископа Клойнского».

Ленин отмечает, что в этом своем определении Дидро «вплотную» подходит «к взгляду современного материализма (что недостаточно одних доводов и силлогизмов для опровержения идеализма, что не в теоретических аргументах тут дело)».

В этом положении Ленина содержится чрезвычайно глубокая  характеристика материализма Дидро. Согласно Дидро, оставаясь только в области мысли, не выходя за ее пределы, в область фактов объективной действительности, невозможно подлинно научное знание, невозможно опровержение совершенно абсурдной философии, каковой является философия субъективного идеализма, что «недостаточно одних доводов и силлогизмов», что «не в теоретических аргументах тут дело», что дело в опыте, в практике. Самые силлогизмы, согласно Дидро, имеют исключительно опытное происхождение. «Мы не выводим их: все они выведены природой, — пишет Дидро о сил-

[13]

логизмах.—Мы только регистрируем соприкасающиеся, известные нам из опыта явления, между которыми существует необходимая или условная связь». Не случайно во всех своих произведениях Дидро отстаивает мысль о приближении философии к жизни, выдвигает требование, чтобы философия опиралась на естествознание, на всю совокупность практического опыта, накопленного человечеством. Конечно, Дидро был далек еще от понимания опыта, как всей общественной практики людей, включая, прежде всего, их материально-производственную практику,  но он ясно понимал, что только та философия может претендовать на звание науки, которая будет иметь своим основанием факты объективной реальности. И только сама действительность на каждом шагу опровергает, с его точки зрения, идеалистическое представление о мире.

Таким образом, мы видим, что уже в этом произведении, написанном всего два года спустя после «Прогулки скептика», где Дидро еще не совсем отделался от деизма, он уже занимает строго определенную материалистическую позицию в вопросах теории познания. Теоретико-познавательные идеи Дидро, развиваемые им в этом произведении, открыли в подлинном смысле слова новую страницу в истории новой философии. В этом произведении впервые  в истории философии ставятся на строго научную почву вопросы теории познания. Ощущения —источник нашего знания. Это правильно, но это еще только половина истины, учит Дидро, и она еще не спасает от идеализма, от «экстравагантной философии» Беркли. И Дидро рекомендует сенсуалисту Кондильяку, развивавшему во Франции взгляды Локка, подумать над этим. Важно еще решить вопрос: что является источником самих ощущений? И Дидро отвечает: источником ощущений является внешний мир, воздействующий на наши органы чувств и вызывающий в нас соответствующие ощущения. В «Разговоре Даламбера и Дидро» последний выражает эту мысль, содержащуюся уже в «Письме о слепых», чрезвычайно ярко и образно: «Мы — инструменты, одаренные способностью ощущать и памятью. Наши чувства — клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа и которые часто сами по себе ударяют; вот, по моему мнению, все, что происходит в фортепиано, организованном подобно вам и мне. Дано впечатление, причина которого находится внутри или вне инструмента, возникает ощущение, вызываемое этим впечатлением, ощущение длительное...» и т. д.

Неудивительно, что в «Прибавлении к письму о слепых», написанном в 1782—1783 годы, спустя тридцать четыре года после написания самого «Письма», Дидро с полным удовлетворением констатирует, что новые факты, которые составляют предмет этого «Прибавления», целиком подтверждают «Письмо». «Я перечел его без предвзятости и не могу сказать, чтобы я им остался недоволен... Думаю, что я тщетно старался бы теперь сформулировать иначе то, что удачно в Письме в смысле идей и выражения...»

Мысли, изложенные Дидро в «Письме о слепых», развиваются

[14]

им далее в «Мыслях к объяснению природы», произведении, написан» ном им в 1754 г. Произведение это построено по типу «Нового Органона» Бэкона, примыкает оно к нему и по содержанию, имея своим предметом вопрос о научном методе исследования. Дидро развивает дальше взгляд Бэкона, что философия должна опираться на опытные знания. Одновременно он видит свою задачу в освобождении от односторонностей как эмпиризма, который делает основной упор на описание и классификацию данных опыта, так и рационализма, недооценивавшего роль опыта в познании и преимущественную роль отводившего разуму. Дидро видит свою цель в создании новой философии природы, в которой эмпирический опыт и теоретический разум, одинаково нашли бы себе применение в единой концепции познавательного процесса. Нечего и говорить, что задача эта грандиозна по своему размаху, так же как ясно и то, что свое разрешение она могла найти только в современном, диалектическом материализме.

Основное содержание «Мыслей к объяснению природы» выражено уже в параграфе 1-м. Дидро пишет, что философы в своих методологических предпосылках разделились на две группы: «Первые, как мне кажется, имеют в своем распоряжении большое количество орудий и мало идей, у вторых — много идей, но нет орудий. В интересах истины следовало бы группе умозрительных философов соблаговолить соединиться с группой философов действующих, чтобы умозрительный философ мог бы обходиться без движения, чтобы философ-экспериментатор имел перед собой цель своих бесконечных движений; чтобы все наши усилия оказались объединенными и одновременно направленными на преодоление сопротивления со стороны природы; и чтобы в этом своеобразном философском союзе у каждого оказалась соответствующая ему роль».

Дидро твердо убежден в познаваемости внешнего мира. Этот вопрос не представляет даже для него серьезных трудностей, и эта уверенность в познаваемости природы выражена у него в образной, художественной форме: «Природа напоминает женщину, любящую переодеваться,—ее разнообразные наряды, от которых ускользает то одна часть тела, то другая, дают надежду настойчивым поклонникам некогда узнать ее всю».

Однако познать эту природу, учит Дидро, невозможно одними, силами разума, — разум должен действовать в теснейшем союзе с опытом, с экспериментом: «Люди плохо учитывают, как суровы законы» отыскания истины и как ограничено число наших средств. Все сводится к тому, чтобы от чувства восходить к размышлению, а от размышления обращаться к чувствам: погружаться в себя и непрерывно выходить наружу — это труд пчелы. Все наши заготовки тщетны, если не входить в улей, богатый воском. Накопленный воск бесполезен, если не уметь делать соты».

Голые эмпирические факты столь же мало дают в деле реального познания природы, как и голое умствование, не желающее считаться с фактами, бегущее от фактов действительности. Послед-

[15]

нему немало попадает от Дидро в его замечательных «Мыслях». Можно сказать, что главный удар он направляет именно против чисто умозрительной философии, против чистого рационализма. Умозрительная философия пытается объяснить явления действительности <без обращения к фактам, без изучения фактов самой действительности. Она никак не в состоянии понять, что «понятия, не имеющие никакой опоры в природе, можно сравнить с северными лесами, где деревья не имеют корней. Достаточно порыва ветра, достаточно незначительного факта, чтобы опрокинуть весь этот лес деревьев и идей». Но, «к несчастью, легче и проще спрашивать совета у себя, чем у природы».

Красной нитью через все «Мысли к объяснению природы» проходит одна основная идея, выраженная еще в «Письме о слепых»: подлинным и единственным источником всех наших знаний является объективная природа; она же и должна служить единственным мерилом истинности этих знаний, единственным критерием истины. Дидро различает три средства познания природы, которые только в своей совокупности достигают цели: наблюдение, размышление и опыт, эксперимент. Это положение ясно и недвусмысленно, как и все, что писал Дидро, выражено в «Мысли» пятнадцатой: «Мы располагаем тремя главными средствами исследования: наблюдением природы, размышлением и экспериментом. Наблюдение собирает  факты; размышление их комбинирует; опыт проверяет результат комбинаций. Необходимы прилежание для наблюдения природы, глубина для размышления и точность для опыта. Редко эти средства объединяются. Также творческие умы —  явление необычное». Только  знание, построенное в соответствии с указанными требованиями, — научное знание, способное служить людям на практике, принести «пользу народу, так как наука и философия только тогда оправдают себя, когда народ будет ощущать на себе их пользу. Практическую цель науки и философии Дидро не упускает из виду ни на минуту: «Истинный метод философствования был и будет заключаться в том, чтобы умом проверять ум, чтобы умом и экспериментом контролировать чувства, чувствами познавать. природу, изучать природу для изобретения различных орудий, пользоваться орудиями для изысканий и усовершенствования знаний, которые необходимо предоставить народу, чтобы научить его уважать философию».

«Мы приблизились ко времени великой революции в науках», — провозглашает Дидро. Революция эта состоит в том, что наука и философия должны быть, поставлены на службу народа, чтобы облегчить его труд, его жизнь, чтобы доставить ему счастье. Для этого философ должен отбросить свои бесплодные абстракции, он должен быть физиком и химиком, а философия в целом должна приблизиться к народным массам, стать им понятной, — если она хочет быть прогрессивной. Поэтому «нужно стремиться к тому, чтобы сделать философию популярной. Если мы хотим, чтобы философия прогрессировала, приблизим народ к уровню философов. Может быть, они скажут, что

[16]

есть труды, которые никогда не будут доступны заурядному уму. Если они так скажут, они только обнаружат непонимание значения хорошего метода и продолжительного навыка».

В этих словах — весь Дидро. Дидро — революционер мысли и дела, Дидро, который жил и трудился для блага народа, посвятивший всю свою жизнь служению истине и добру в лучшем смысле этих слов.

К «Мыслям к объяснению природы» теснейшим образом примыкает небольшое по объему произведение Дидро «Философские основания материи к движения», написанное им 16 лет спустя. Основной принцип, выдвигаемый им в этом произведении, в не столь развернутой и отчеканенной форме содержался уже в предыдущих работах: материя и ее движение—это все; она исчерпывает собой всяческую реальность, всяческое бытие. «Невозможно предположение чего-либо, что существует вне материальной вселенной, — пишет Дидро — никогда не следует делать подобных предположений, потому что из этого нельзя сделать никаких выводов». Дидро настойчиво подчеркивает, что материи извечно присуще движение, что движение — главное и неотъемлемое свойство, атрибут материи. В этом отношении, в понимании движения, как главного свойства материи, Дидро продолжает и развивает взгляды английского философа-материалиста Толанда. Но если последний никогда не сумел целиком освободиться от деизма, то Дидро, как мы видели, со всей присущей ему последовательностью делает из этой мысли Толанда все атеистические выводы: достаточно исходить из принципов материи и движения, чтобы объяснить все явления мира; существование бога, в какой бы «естественной» форме это существование ни представлялось, не только не требуется для понимания природы, но целиком и полностью противоречит правильному ее пониманию.

Известно, что Декарт считал единственным свойством материи протяженность. Спиноза стал рассматривать как один из бесчисленных атрибутов материи также и мышление. Движение рассматривалось им только как бесконечный модус, или состояние материи. Только Толанд, подвергнув критике воззрения Спинозы, утвердил в истории новой философии взгляд на движение, как на главный атрибут материи. И Дидро развивает далее эту плодотворнейшую идею в истории философии.

«Не знаю, — начинает Дидро свои «Философские основания материи и движения», — в каком смысле философы полагали, будто материя безразлична к движению и покою. Хорошо известно, что тела тяготеют друг к другу; это значит, что все частицы тела взаимно притягиваются; это значит, что в этом мире все либо перемещается, либо оказывает сопротивление, или же одновременно перемещается и оказывает сопротивление», — и нигде в природе вы не найдете тел, абсолютно покоящихся. Представление о покое, учит Дидро, могло только возникнуть в результате безнадежной абстракции от реальных свойств предметов, подобно тому как математики допускают существование точек без измерения, линии без ширины и глубины и поверхности

[17]

без плотности. На самом деле «абсолютный покой есть абстрактное понятие, которое в природе не существует», — пишет Дидро. «Движение есть такое же реальное свойство, как длина, ширина, глубина». Философы, признающие существование в природе абсолютно покоящихся тел, исходят из того представления, что тело само по себе не одарено ни действием, ни силой, что для того, чтобы привести тело в состояние движения, необходима внешняя, действующая на него сила.

Но «это ужасная ошибка, — говорит Дидро, — идущая вразрез со всякой здравой физикой, со всякой здравой химией: тело преисполнено деятельности и силы и само по себе, и по природе своих основных свойств, — рассматриваем ли мы его в молекулах или в массе». И Дидро излагает свое знаменитое учение о материи и движении, согласно которому в природе все находится в движении, каждой молекуле присуща внутренняя, интимная, «конституирующая ее природу» сила, лишь внешним выражением и проявлением которой является движение, как ее перемещение в пространстве. Но почему же в таком случае молекулы одного и того же химического элемента обладают различной скоростью движения, а иногда даже представляются нам как покоящиеся? На этот вопрос Дидро отвечает так: «На всякую молекулу следует смотреть, как на средоточие трех родов действий: действия тяжести, или тяготения, действия внутренней силы, свойственной ее природе, как молекулы воды, огня, воздуха, серы, действия всех других молекул на нее. Эти действия могут соединяться или разъединяться, и если они соединяются, то действие молекулы — самое сильное из всех возможных для нее». Чтобы составить себе представление о таком случае, говорит Дидро, следует поставить молекулу в «совершенно метафизическое положение», т. е. отвлечься от всех действительных процессов, происходящих в природе, так как вследствие взаимного сцепления всех явлений природы такое схождение всех трех родов действий должно быть признано исключенным.

Но Дидро не ограничивается приведенным указанием, он ищет еще причину многообразия форм движения материального мира и приходит к выводу, что материя не однородна, но разнородна: «Я останавливаю свой взор на общей массе тел, я вижу все в действии и в противодействии, я вижу, как все разрушается под видом одной формы и восстанавливается под видом другой; я наблюдаю перегонки, разложения, всевозможные соединения, явления, несовместимые с (однородностью материи; отсюда я заключаю, что материя разнородна, что существует бесконечное разнообразие элементов в природе, что у каждого из этих элементов благодаря его разнообразию есть своя самобытная, внутренняя, неизменная, вечная, неразрушимая сила и что все эти внутренне присущие телу силы действуют, выходя за его пределы; таким образом созидается движение или, вернее, всеобщее брожение во вселенной».

Едва ли следует говорить о том, что такое объяснение — механистическое, что только в свете диалектического материализма, рас-

[18]

сматривающего все явления действительности с точки зрения качественного развития, возможно объяснить бесконечное многообразие форм движения материального мира. Но уже самая постановка этого вопроса Дидро делает его самым передовым мыслителем-материалистом XVIII века. Дидро всячески подчеркивает абсолютный характер движения — все в природе находится в движении. Следует лишь различать тела, «активно» движущиеся, и тела, «пассивно движущиеся» или находящиеся в состоянии напряжения. Последние именно потому, что они движущиеся все же, а не абсолютно покоящиеся тела, при соответствующих условиях приобретают способность к активному движению, к перемещению в пространстве. Конечно, говорит Дидро, если мы будем отвлекаться от всех существенных свойств предметов и оперировать одними голыми абстракциями, как это делает математика или метафизика, то мы не найдем ничего в природе, кроме мертвого покоя: «делайте с математикой и с метафизикой все, что вам угодно; но я — физик и химик; я беру тела такими, каковы они в природе, а не в моей голове; для меня они существующие, разнообразные тела, наделенные свойствами и деятельностью, они действуют в природе, как в лаборатории, где искра не существует рядом с тремя соединенными молекулами селитры, угля и серы, без того, чтобы произошел неизбежный взрыв».

Еще раз подчеркнем, что взгляды Дидро на материю и движение носят метафизический в основном, механистический характер. Он был далек от понимания бесконечного качественного многообразия материи, являющегося в свою очередь выражением бесконечного качественного многообразия форм самого движения материи в процессе исторического развития материального мира. Самое движение понималось Дидро, как чисто механическое движение, как простое перемещение тела в пространстве. Но основная мысль, настойчиво подчеркиваемая Дидро во всех его трудах, — что нет материи без движения, что покой — мертвая абстракция, что в природе нет покоя; понимание им самого факта многообразия форм движения материального мира; понимание движения, как внутреннего свойства материи, ее интимнейшего свойства, составляет одну из бессмертных заслуг Дидро в истории философской мысли. Указанные мысли Дидро следует рассматривать, как один из блестящих диалектических моментов в его философии, лишний раз показывающих, что по сравнению со своим веком Дидро сделал огромный шаг вперед, именно в диалектическом понимании вещей. Поэтому неудивительно, что именно Дидро, и никто другой из блестящей плеяды французских материалистов, предвосхитил идею трансформизма в природе, идею эволюции живых существ, так же как и идею происхождения органического мира из неорганического.

Эти идеи, намеченные Дидро уже в его первых произведениях, в частности в «Письме о слепых в назидание зрячим», составляют центральную тему его знаменитой философской трилогии: «Разговор Даламбера и Дидро. — Сон Даламбера. — Продолжение разговора».

[19]

Это произведение Дидро, написанное в виде диалогов в 1769 г., имеет интересную историю. В уста некоторых своих современников Дидро вкладывал открытые материалистические и атеистические высказывания, слова, направленные против властей. Леспинас, также фигурирующая в этом произведении, настаивала на уничтожении диалогов, и Дидро это сделал, причем он был совершенно уверен, что от произведения ничего не осталось. Однако впоследствии были найдены копии этих работ Дидро, которые и были опубликованы в 1830 г. Дидро очень ценил свои диалоги. «Эти диалоги, — писал он Даламберу,— вместе с некоторыми записками по математике, которые я, может быть, когда-нибудь решусь опубликовать, были единственными из всех моих произведений, которыми я любовался».

Красной нитью через это произведение Дидро проходит идея материального единства всех царств природы. Дидро устанавливает естественную преемственность в развитии, всей природы — от молекулы до человека включительно и в соответствии с ней делает попытку построить научную классификацию существ. Его «Элементы физиологии», — кстати, во многом устаревшие, но основная идея которых, пронизывающая их идея об эволюции живых существ, устареть не может, — так и начинаются: «Надо начинать с классификации существ, от инертной молекулы, если такая есть, до живой молекулы, микроскопического животного, животно-растения, животного, человека». Идея Дидро о единстве всего материального мира теснейшим образом связана с его учением о материи и движении. Подобно тому, говорит он, как существует в природе активное движение и движение пассивное, существует также и деятельная чувствительность материи и пассивная чувствительность. С этой мысли и начинается «Разговор Даламбера и Дидро».

«Мне было бы очень интересно, — говорит Даламбер Дидро, — если бы вы мне сказали, в чем, по-вашему, заключается разница между человеком и статуей, между мрамором и телом». — «Разница небольшая, — отвечает Дидро, — мрамор делается из тела, тело — из мрамора». На недоумение Даламбера, в чем же Дидро усматривает связь между живой силой, каковой, по-видимому, является человек, и мертвой силой, каковым представляется мрамор, Дидро отвечает вполне в основном духе его воззрений: «Перемещение тела из одного места в другое не есть движение, а только результат. Движение имеется одинаково и в движущемся теле и в теле неподвижном... Устраните препятствия, которые мешают пространственному перемещению неподвижного тела, и оно передвинется». — «Но какая связь между движением и чувствительностью? — не успокаивается Даламбер. — Неужели вы признаете пассивную и активную чувствительность, подобно живой и мертвой силе? Живая сила обнаруживается в передвижении, мертвая сила проявляется в давлении. Так и активная чувствительность характеризуется известными действиями, которые мы замечаем у животного и, пожалуй, у растений, а в пассивной чувствительности мы убеждаемся при переходе к состоянию активной чувствитель-

[20]

ности».—«Прекрасно,—отвечает Дидро.—Теперь вы раскрыли эту связь».

Но Даламбер все же не удовлетворен: он наблюдал в природе переход мертвой силы в состояние живой силы, пассивного движения — в состояние активного движения, но нигде и никогда он не видел, чтобы тело приводили из состояния пассивной чувствительности в состояние деятельной чувствительности, и Дидро возражает, что Даламбер лично это постоянно делает, когда ест: он устраняет препятствия, мешающие проявлению в продуктах их деятельной чувствительности, ассимилирует продукты, делает из них тело, одушевляет их, делает чувствительными и «то, что вы производите с пищей» то я сделаю с мрамором».

Даламбер. Каким же это образом?

Дидро. Каким образом? Я сделаю его съедобным.

Даламбер. Сделать мрамор съедобным, — это мне не кажется легким.

Дидро. Это мое дело... Я беру статуэтку, которую вы видите, кладу ее в ступку и сильными ударами песта... Когда глыба мрамора превращена в незаметный наощупь порошок, я примешиваю этот порошок к перегною или чернозему, хорошо смешиваю все это, поливая образовавшееся месиво, даю ему гнить в продолжение года, двух лет, целого века; время для меня ничего не значит. Когда все это превратится в приблизительно одинаковое вещество, в перегной, знаете, что я сделаю?

Даламбер. Я уверен, что вы не едите перегноя?

Дидро. Нет, но есть средство соединения, усвоения между перегноем и мною; latus — как сказал бы химик.

Даламбер. А этот latus, что это — растение?

Дидро. Прекрасно. Я сею горох, бобы, капусту и другие овощи. Овощи питаются землей, а я питаюсь овощами.

И Даламбер вынужден признать, что — верно это или нет — но ему очень нравится этот переход от мрамора к чернозему, от чернозема к растительному царству и от последнего к животному царству, к телу.

В таком стиле продолжает Дидро развивать сложнейшие философские проблемы, наглядно показывая, как можно и должно сделать философию популярной.

Доказав, что нет непроходимой пропасти между живым и неживым, что живое образуется из неживого, Дидро переходит к вопросу о мыслительной способности людей. Мышление, согласна Дидро,—это не что иное, как высшая форма чувствительности материи, присущая человеку, как следствие его высокой физической организации.

«При всем том чувствующее существо еще не есть существо мыслящее», — продолжает настаивать Даламбер. И если он готов допустить происхождение чувствительной материи из нечувствительной, то ему все же неясно, каким образом эта чувствительная материя получила способность мыслить. Иными словами, если ему ясна связь

[21]

между нечувствительной и чувствительной материей, то он совершенно не видит этой связи между нечувствительной материей и мыслящей. И Дидро в прелестном рассказе воспроизводит перед Даламбером «историю одного из величайших математиков Европы», историю самого Даламбера, который младенцем был подброшен родителями на ступеньки церкви:

«Еще до того, как его мать, прекраснейшая и преступная канонисса Тансэн, достигла зрелого возраста, еще до того, как военный Латуш достиг возраста юноши, молекулы, долженствовавшие сформировать первоначальные зачатки моего математика, были рассеяны в молодых и хрупких организмах того и другого, просачиваясь вместе с лимфой, циркулировали с кровью, пока, наконец, они не попали во вместилище, предназначенное для их соединения, в половые яички и железы его отца и матери. Но вот редкостное яйцо сформировалось по фалопиевым трубам оно, по общему мнению, было введено в матку   вот оно прикрепилось к ней длинным стеблем, вот, постепенно увеличиваясь, оно приближается к состоянию зародыша, вот подходит момент его выхода из мрачной темницы, вот он родился и брошен на ступеньки храма св. Иоанна Круглого, от которого он получил свое имя; вот он взят из воспитательного дома, вот он у груди доброй стекольщицы г-жи Руссо, вскормлен, сделался сильным телом и духом, вот он литератор, механик, математик. Как это произошло? При помощи еды и других чисто механических процессов».

Таким образом, Дидро устанавливает непосредственную связь между движением материи и ее способностью к ощущению, или чувствительностью. И так же как нет материи без движения, так же, согласно Дидро, нет материи без чувствительности. Следует лишь различать деятельную чувствительность, присущую органической природе, и пассивную, свойственную природе неорганической. При этом пассивная чувствительность может превращаться в деятельную. Высшей же формой самой деятельной чувствительности является мышление. И так же как существуют в природе многообразные формы движения материи, обусловленные своеобразием внутренней интимной силы каждой молекулы, так же многообразны формы и степени чувствительности материи, ее способности к ощущению.

В понимании такой сложной философской проблемы, как проблема материи и ощущения, как и в понимании движения и соотношения движения и ощущения, Дидро оставил далеко позади все взгляды, господствовавшие в науке и философии его времени.

Если Декарт рассматривал животное, как машину, выключая человека из общей естественной цепи природы, наделив его душой; если Ламетри, старший современник Дидро, знаменитый автор «Человека-машины», хотя и включал человека в естественную историю природных существ, но низвел вместе с тем и человека на степень машины, то Дидро поднимается выше их обоих в понимании как материи и движения, так и человека, как материального существа природы. Человек — безусловно материальное существо, учит Дидро,

[22]

но это отнюдь еще не означает, что он — машина. Не только человек — не машина, но и животное и растение нельзя рассматривать узко механистически только, — даже инертная молекула содержит в себе примитивную способность к ощущению. В этом вопросе Дидро ближе всего примыкает к Спинозе, рассматривавшему мышление как атрибут материи, и не случайно он назвал свое мировоззрение «нео-спинозизмом», но в отличие от Спинозы Дидро, как мы уже упоминали, считал движение именно атрибутом материи и совершенно отбросил

теологическую терминологию Спинозы (природа — это бог).

«Неизменно помни, — обращается Дидро к «молодому человеку, предполагающему заняться философией природы», — что природа не бог, человек—не машина, гипотеза—не факт; и будь уверен, что, если ты усмотришь в моей книге что-нибудь противоречащее этим принципам, значит ты меня совсем не понял во всех этих местах».

Эти слова Дидро, которые он предпосылает «Мыслям к объяснению природы», могут быть предпосланы всем без исключения произведениям Дидро, всей системе его философских взглядов, его мировоззрения. Именно потому, что Дидро был наиболее последовательным из всех французских материалистов XVIII века, мы встречаем у него блестящие образцы диалектики.

Высокую оценку взглядов Дидро на материю и ощущение дал Владимир Ильич в «Материализме и эмпириокритицизме»:

«В ясно выраженной форме ощущение связано только с высшими формами материи (органическая материя), и «в фундаменте самого здания материи» можно лишь предполагать существование способности, сходной с ощущением. Таково предположение, например, известного немецкого естествоиспытателя Эрнста Геккеля, английского биолога Ллойда Моргана и др., не говоря о догадке Дидро».

В свете своей теории о чувствительности материи, о способности материи к ощущению, как об одном из свойств материи, Дидро ставит и решает вопрос об эволюции живых существ. Мы видели, что Дидро устанавливает единую материальную связь между всеми существами природы, единую цепь существ, начиная от инертной молекулы и кончая человеком. Правда, эта цепь непрерывна, она  построена по вполне метафизическому принципу — «природа не делает скачков», но в данной связи нас интересует тот факт, что разницу между низшими и высшими существами природы Дидро видит лишь в различной степени организации материи. И этот взгляд составляет основу для его теории эволюции организмов.

«После того как я наблюдал, — заставляет Дидро говорить Даламбера во сне («Сон Даламбера»), — как пассивная материя принимает состояние, способное к ощущению, уже ничто не должно вызывать моего удивления... Какая разница между умещающимся в моей руке небольшим количеством элементов, находящихся в состоянии брожения, и этим грандиозным резервуаром различных элементов, раскинувшихся в недрах земли, на поверхности, в глубине морей, и в воздушных пространствах!.. Однако при одинаковых причинах, почему дей-

[23]

ствия различны, почему же мы больше не видим быка, который пронзает землю своим рогом, опираясь об нее ногами и усиленно стараясь освободить свое грузное тело?.. Дайте окончиться теперешней породе наших животных; дайте подействовать огромному неподвижному осадку нескольких миллионов веков. Быть может, чтобы видам животных возродиться, нужно в десять раз больше времени, чем продолжительность их века». «...Кому известны породы животных, нам предшествовавших? Кому известны породы животных, которые воспоследуют? Все меняется, все проходит, остается только целое. Вселенная непрестанно вновь начинается и кончается; каждое мгновение она зарождается и умирает. Никогда не было другой вселенной и никогда другой не будет».

Дидро ясно отдает себе отчет и в причинах изменения органических форм. Причины эти, по его мнению, заключаются в условиях существования животных. Для того, чтобы создать одинаковые органические формы, нужно животных, говорит Дидро, поставить «в одинаковые условия существования». Дидро предвосхитил даже идею естественного отбора. «Я могу, например, спросить у вас, — вкладывает свои мысли Дидро в уста Саундерсона в «Письме о слепых», — спросить у Лейбница, Кларка, Ньютона, откуда они знают, что животные при первоначальном своем образовании не были одни без головы, а другие без ног. Я могу утверждать, что некоторые из них не имели желудка, а другие не имели кишок, что животные, которым наличность желудка, нёба и зубов обещала, как будто, длительное существование, вымерли из-за какого-нибудь недостатка в сердце или легких, что постепенно вывелись чудовища, что исчезли все неудачные комбинации материи и что сохранились лишь те из них, строение которых не заключало в себе серьезного противоречия и которые могли существовать самостоятельно и продолжать свой род».

Мы видим, что идея эволюции живых существ ярко выражена уже в этом раннем произведении Дидро, что свидетельствует о том, что он ее вынашивал в течение десятилетий.

В «Мыслях к объяснению природы» Дидро набрасывает грандиозную картину, показывающую не только его понимание вопроса об эволюции организмов, но и его понимание вопроса о происхождении жизни на земле в целом.

«Если бы вера не учила нас, что животные вышли из рук творца в таком виде, какими мы их видим, если бы позволительно было малейшее сомнение в вопросе их возникновения и конца, то предоставленный своим догадкам философ не мог ли бы предположить, что от века мир животных обладал своими особенностями, рассеянными и смешанными в массе веществ; что с этими элементами случилось то, что они соединились, раз это было возможно, что эмбрион, сформировавшийся из этих элементов, прошел через бесконечное число органических ступеней и этапов развития, что у него последовательно были движения, ощущения, понятия, мысли, размышления, сознание, чувства, страсти, знаки, жесты, звуки, чле-

[24]

нораздельные звуки, язык, законы, науки, искусства; что между каждой из этих стадий протекли тысячелетия, что, может быть, существуют другие пути развития и другие стадии роста, которых мы не знаем, что была или предстоит остановка; что он удаляется или что он удалится от этого состояния вследствие вечного разрушения, во время которого его способности покинут его, как они некогда в него внедрились, что когда-нибудь он совсем исчезнет из природы или, вернее, что он будет продолжать в ней свое существование, но в совершенно другой форме и с совсем другими способностями, чем наблюдаемые в нем в данный момент времени? Религия не дает нам уклоняться и сберегает наши силы».

Дидро даже допускает возможность постановки опытов с целью сознательно произвести на свет новые виды и разновидности животных. В заключительной части своих диалогов, в «Продолжении разговора» мадемуазель де Леспинас и доктора Борде, Дидро вкладывает в уста последнего следующую мысль, которая со времен Дарвина получила полное признание: «...но раз вы хотите, я вам скажу, что из-за нашего малодушия, из-за отвращения, из-за наших законов и наших предрассудков произведено очень мало опытов; нам неизвестно, какие совокупления совершенно бесплодны; мы не знаем случаев, когда полезное сочетается с приятным; какие виды можно было бы обещать в результате многообразных и последовательных попыток; представляют ли собою фавны нечто реальное или фантастическое; не размножились ли бы сотнями разных пород мулы, и действительно ли бесплодны те породы, которые мы знаем?» На вопрос Леспинас, что же понимает доктор Борде под «последовательными попытками» изменения пород животных, как мыслятся подобные опыты, Борде отвечает: «Я полагаю, что смена существ идет постепенно и что можно подготовить ассимиляцию существ, а чтобы достигнуть успеха в такого рода опытах, следовало бы взяться издалека и поработать сначала над сближением животных, поставив их в одинаковые условия существования».

В основу идей эволюции Дидро легло огромное количество наблюдений и фактов, собранных и обработанных им в «Элементах физиологии». Нет нужды, что идеи эти изложены у Дидро примитивно, что основной метафизический характер его взглядов сказался и в его учении об эволюции; что Дидро рассматривает весь эволюционный процесс, как плавный, постепенный и непрерывный, и было бы смешно требовать от него, чтобы он отдавал себе в XVIII веке отчет в скачкообразности развития природы, когда этого не понимал даже Дарвин в XIX веке. Но разве это настойчивое  подчеркивание в XVIII веке, на протяжении всех его трудов, основной мысли—идеи эволюции в природе—не показывает нам со всей силой глубокого мыслителя, ближе других материалистов своего времени подошедшего к решению труднейших вопросов философии естествознания?

Общую оценку французского материализма XVIII века дал

[25]

Энгельс. Французский материализм был метафизическим и механистическим материализмом. Это и не могло быть иначе в век, когда физика, химия и биология не достигли еще той ступени развития, чтобы они, как говорит Энгельс, могли быть «основой общею мировоззрения». Движение понималось крайне примитивно, только как механическое движение; развитие представлялось, как постепенная эволюция. Все эти отличительные черты французского материализма присущи, конечно, в полной мере и Дидро. Но именно благодаря тому, что он был более последовательным материалистом, чем другие французские материалисты, его взгляды, как мы видели, содержат многие моменты диалектики, которые были отмечены основоположниками диалектического материализма.

Дидро разделял со всеми французскими материалистами и их идеалистическое понимание общественных явлений. Будучи материалистами в области понимания природы, французские философы были идеалистами в понимании общественных явлений. Вследствие этого они впадали в безысходные противоречия в трактовке вопросов социального порядка. Они были далеки от понимания подлинной материальной основы общественного развития. В основу своих социологических построений они клали метафизическое представление о вечной и неизменной природе человека, не понимая, что человек-совокупность общественных отношений и изменяется он вместе с общественным развитием. Они говорили об «обществе» вообще, якобы соответствующем самой «вечной и неизменной» природе человека, не понимали классового строения общества, в силу чего одно человеческое «общество» не похоже на другое. Характер общественного строя, с их точки зрения, определяется характером господствующих в обществе мнений, идей, взглядов, которые в свою очередь определяются характером общественного строя... Это последнее положение вытекало из учения Локка об отсутствии у человека врожденных идей. Несмотря на научную несостоятельность учения об обществе французских материалистов, оно содержало в себе революционное требование об изменении существующего строя, — как об этом говорил Маркс: если нравы людей зависят от обстоятельств, то, стало быть, надо сделать эти обстоятельства человечными. Будучи непримиримым врагом религии и поповщины, Дидро, как и все французские материалисты, был далек, однако, от того, чтобы видеть классовые корни религии в современном ему обществе. Борьба против религии мыслилась им, как борьба с невежеством и предрассудками, как борьба чисто просветительскими средствами. Он не понимал, что уничтожение религиозных предрассудков возможно лишь на основе уничтожения классов.

Однако и в вопросах учения об обществе Дидро сохраняет большую долю самостоятельности и оригинальности. Он критикует страница за страницей книгу Гельвеция «О человеке», а ведь в последней в развернутой форме содержалась социологическая концепция французского материализма. Главная мысль Дидро в его «Си-

[26]

стематическом опровержении» книги Гельвеция состоит в том, что человек, будучи животным, все же человек и потому также уже не животное; нельзя, следовательно, рассматривать все моральные поступки людей под углом зрения только их физической организации, как считал Гельвеций. Человек подчинен новым закономерностям, обусловленным ею социальной природой.

Дидро различает три кодекса законов: религиозный, гражданский и кодекс природы. Все эти кодексы законов противоречат друг другу, и это является источником дурных нравов, равно как и человеческого несчастья: человек вынужден подчиняться всем им одновременно, но это невозможно. Кодекс религиозных законов, согласно Дидро, приносит один вред и должен быть отброшен совершенно. Второй кодекс законов, гражданский кодекс, должен быть коренным образом пересмотрен и приведен в соответствие с кодексом природы, с «вечной и неизменной природой человека». Под гражданскими законами подразумевались законы абсолютистской Франции, и требование Дидро было революционным требованием о преобразовании существующей абсолютной монархии, калечащей нравы людей, в правовое, т. е. буржуазное, государство.

Но если Дидро в своих собственно-социологических построениях, в понимании социальной природы людей обеими ногами стоит на почве метафизики и идеализма, то в своем гениальном художественном произведении — «Племянник Рамо» он возвышается до глубокого диалектического понимания противоречий социальной жизни, проникает в подлинную причину порчи нравов людей. Он подвергает резкой критике современное ему общество, в котором стремление к наживе, нищета, с одной стороны, и богатство — с другой, порождают все социальные пороки: «В природе взаимно пожирают друг друга виды; в обществе пожирают друг друга сословия».

Дидро, как и Руссо, требует равномерною распределения жизненных благ. Он решительно настаивает на ликвидации того положения в обществе, которое делит людей на два класса: «на людей, утопающих в избытке, и на людей, задыхающихся в нищете». «Вместо того чтобы строить богадельни, лучше предотвратить нищету», — говорит Дидро. И на замечание о необходимости защищать отечество он отвечает: «Ерунда! Больше нет родины: от одного полюса до другого я вижу только тиранов и рабов».

То, чего Дидро не сумел объяснить, как философ, он угадал, как гениальный художник: «разорванность сознания» в обществе, противоречивость моральных оценок, наличие раздирающих противоречий в сознании каждого отдельного индивидуума обусловлены классовым строением общества.

«Хотя и в новой философии диалектика имела блестящих представителей (например, Декарт и Спиноза), — писал Энгельс в «Анти-Дюринге», — но она, особенно под влиянием английской философии, все более и более погрязала в так называемом метафизическом способе мышления, почти исключительно овладевшем также французами

[27]

XVIII века, по крайней мере в их специально философских трудах. Однако вне пределов философии как таковой они смогли оставить

нам высокие образцы диалектики: припомним только «Племянника Рамо» Дидро и сочинение Руссо «О происхождении неравенства между людьми».

В «Святом семействе» Маркс писал об идейном родстве между французским материализмом и коммунизмом. Он указывал, что материализм, совпадающий! с гуманизмом, явился теоретическим источником французского и английского социализма и коммунизма:

«...Подобно тому как Фейербах в теории, французский и английский социализм и коммунизм являются на практике материализмом,  совпадающим с гуманизмом.

...Существуют два направления французского материализма: одно берет свое начало от Декарта, другое — от Локка. Последний вид материализма составляет, по преимуществу, французский образовательный элемент и ведет прямо к социализму. Первый, механический материализм, сливается с французским естествознанием».

Дидро явился самым блестящим представителем именно второго направления французского материализма, берущего свое начало от Локка, и не случайно впоследствии социалисты-утописты примыкали в философии именно к французскому материализму XVIII века, к тому его направлению, которое представлял Дени Дидро.

* * *

В предлагаемый однотомник избранных философских произведений Дидро включены все его главные философские труды, в которых он выступает уже как определившийся материалист и атеист, начиная с «Письма о слепых в назидание зрячим».

Отрывки из Дидро, цитируемые В. И. Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме», даны в ленинском переводе.

Из произведений, вошедших в однотомник, «Мысли к объяснению природы», «Философские основания материи и движения», «Разговор Даламбера и Дидро», «Сон Даламбера», «Продолжение разговора» и «Племянник Рамо» публикуются в новом переводе П. С. Попова. В приложении дается письмо Вольтера к Дидро по поводу «Письма о слепых в назидание зрячим», ответом на которое и служит «Письмо» Вольтеру», содержащееся в тексте.

Я. Мильнер.

[28]

Цитируется по изд.: Дидро Д. Избранные философские произведения. М., 1941, с. 3-28.

Вернуться на главную страницу Дидро

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС