|
|
|
Гиляровский Владимир Алексеевич |
1853-1935 |
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Владимир Алексеевич Гиляровский
Замошкин Н.Жизнь и творчество В.А. ГиляровскогоЖизнь писателя и журналиста В. А. Гиляровского (1853— 1935 гг.), пестрая, сложная и непоседливая, богата встречами, открытиями, столкновениями, похожа на русский приключенческий социальный роман, как бы созданный самой русской действительностью. Еще старшие современники В. А. Гиляровского говорили, что самый подлинный, настоящий роман — это сама действительность и что писать может и обязан лишь тот, кто, благодаря своему верному зрению, хорошо видит, кто смотрит на мир, на людей вдохновенными, не обыденными глазами, смотрит и мучается, чем же эти люди живут, — какими надеждами, мечтами, какой жаждой томятся. То же и В. Гиляровский: он стал писателем по своей страстной любви к жизни во всех ее проявлениях. Он в разное время, а порой и одновременно был актером, табунщиком, бурлаком, спортсменом, бытописателем Москвы, лазутчиком на войне, исследователем капиталистического «дна», другом многих лучших людей России, был человеком замечательным во многих отношениях, а самое главное — был писателем, поверенным едва ли не всех общественных событий, дел и происшествий своего времени. Проникать во все поры жизни, во все ее уголки, входить во все классы общества, бросаться, иногда очертя голову, в водовороты событий, не исключая даже и международных, быть всегда в движении, на людях, бесстрашно опускать персты свои в общественные язвы, обличая одних и оправдывая других, накапливать по крупинкам обвинительный материал против мира несправедливости и эксплуатации, писать обо всем увиденном и исследованном с за- [06] дором, смело, писать не для «потомства», а для текущего, горячего, никогда не повторимого и всегда поэтому чем-то бесконечно дорогого дня, то есть, употребляя современное выражение, всегда активно вмешиваться в жизнь, было уделом В. Гиляровского. В старости он сам отмечал «приключенческий» характер своей жизни, чрезвычайно богатой фактами, происшествиями, начинаниями.
Может быть, самым поразительным фактом его пестрой, ни с какой другой не сопоставимой биографии был уход из дому еще юношей на Волгу, в бурлаки, в крючники под влиянием чтения романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?» и в особенности под непосредственным обаянием образа революционера-демократа Рахметова. Подобно этому герою знаменитого произведения о «новых людях», прошедшему бурлаком всю Волгу — «от Дубовки до Рыбинска», Гиляровский прошел бурлаком тот же самый путь, только в обратном направлении, сверху вниз, во всем следуя Рахметову, стремясь быть, как и он, «работником всяких здоровых промыслов», попросту говоря, работником черного труда, требовавшего выносливости, закалки, огромной физической силы, одновременно являвшейся и для Гиляровского и для Рахметова выражением большой нравственной силы. Поколение шестидесятников воспитывалось на пре- [07] красном предании, что народные силачи, русские богатыри, были также и богатырями духа, защитниками простого народа. В. Гиляровский и в лямку-то впрягся «по Рахметову», как того требовало захватившее юношу увлечение литературным героем, которому хотелось во всем подражать и учиться у которого заставляло чувство долга перед народом. Вставал вопрос: как войти в доверие к бурлакам? Примут ли? «Сказать, что он хочет быть бурлаком, показалось бы хозяину судна и бурлакам верхом нелепости, и его не приняли бы; но он сел просто пассажиром, подружившись с артелью, стал помогать тянуть лямку и через неделю запрягся в нее, как следует настоящему рабочему; скоро заметили, как он тянет, начали пробовать силу, — он перетягивал троих, даже четверых самых здоровых из своих товарищей» 1. Все точно так случилось и с Гиляровским, тоже обладавшим огромной физической силой и завоевавшим именно таким способом доверие бурлаков. В биографии автора «Моих скитаний» (любимом произведении Гиляровского) это была самая романтическая, овеянная революционными идеалами пора. Гиляровский сам стал частицей многомиллионного простого народа. Он отдался течению жизни безраздельно, со всем пылом молодости, запасшись у волгарей до конца дней своих изрядной дозой оптимизма, познав на себе, на своей шкуре, как говорится, и народное бездолье и народную веру в освобождение. В дальнейшем демократ Гиляровский всегда, как мог, но непременно хорошо отточенным оружием слова защищал народные интересы и восторженно, уже в почтенных летах, встретил зарю Великой социалистической революции, пополнив собой ряды первых советских писателей.
Иллюстрация к рассказам В. Гиляровского «Мои скитания». В долгой жизни своей Гиляровский пренебрегал любой опасностью, любыми житейскими неудобствами. Он бесстрашно водился с обитателями ночлежек, париями и отщепенцами буржуазного общества, испытывая на себе то, что обычно оставляло равнодушными его собратьев по профессии — журналистов. Без этих драгоценных качеств он не написал бы, еще в семидесятых годах, своего знаменитого, оставившего след в сознании общества, очерка «Обреченные», посвященного описанию капиталистической каторги на ярославском заводе свинцовых белил, мерзости которой были поистине свинцовыми, не написал бы и глубоко человечных рассказов «Трущобные люди», сожженных сейчас же по выходе царскими властями, не стал _____ 1. Н. Г. Чернышевский. Избранные сочинения, Соцэкгиз, 1932, т. 5, стр. 206—207. [08] бы одним из самых ярких представителей столь примечательного в русской литературе «физиологического», по своему характеру вполне социального направления, берущего начало еще в 40-х годах и посвященного изображению жизни так называемых люмпенов, людей городского «дна», трущоб и углов.
Иллюстрация к этюдам В. Гиляровского «Трущобные люди». «Добывать» такой материал было не легко, и Гиляровский не раз и не два спускался в буквальном смысле в подземелья последней нищеты и последнего отчаяния. Удивительно ли, что он не переносил в журналистской среде никакого чистоплюйства, барства, показного народолюбия. Вот каким по личным воспоминаниям описывает К. Г. Паустовский «вездесущего» старика Гиляровского: «Молокососы! — кричал он нам, молодым газетчикам. — Трухлявые либералы!.. В газете должны быть такие речи, чтобы у читателя спирало дыхание. А вы что делаете? Мямлите!.. Я знаю русский народ. Он вам покажет, где раки зимуют! Можно, конечно, проливать слезы над собственной статьей о русском мужике. Да от одного мужицкого слова всех вас хватит кондрашка!» 1 Характерно, что В. Гиляровский никогда не расставался в своей литературной деятельности с образом Степана Разина, этого, по определению Пушкину единственного поэтического лица русской истории. Образ вождя крестьянского восстания с самой ранней юности завораживал, притягивал к себе Гиляровского, с ним связывалась поэзия великой русской реки, национальные предания. Слышанные Гиляровским народные сказы о Разине, который еще вернется изводить неправду на земле, были одним из источников патриотических, возвышенных чувств писателя. Из этих настроений, очень устойчивых, родилась у Гиляровского поэма о вожде волжской вольницы «Стенька Разин». Как литератор, Владимир Алексеевич жил в мире былевых и сказочных образов, а порой и где-то между этими не столь уж далекими друг от друга мирами. Гиляровский был проводником как раз смешанной формы — полу-очерковой, полу-новеллистической круто замешанной у него на творческом домысле, на занимательности, на пружинистом, искрящемся диалоге, бойких словечках, на которые так охоч русский человек. Многие произведения Гиляровского, как это легко может заметить читатель, держатся, если воспользоваться актерским выражением, «на слуху», легко запоминаются. В чем тут тайна? Конечно, в искрометности языка, разговорной ин- ______ 1. К. Паустовский. Начало неведомого века. «Советский писатель». 1958, стр. 36. [09] тонации, удивительно естественной, как-то особо сближающей героев с читателями. И другой есть секрет обаяния произведений Гиляровского—это молодость духа, неиссякаемость воодушевления, радость от познания мира. Писатель-мемуарист Гиляровский, говоря о себе, о своих делах и чувствах, умеет в то же время как-то незаметно отойти в сторону, выдвигая на передний план других и только через них себя. Не отсюда ли и та поистине огромная галерея портретов, живых его современников, то прекрасно отделанных, а то и чуть только запечатленных, которая так бросается в глаза в повестях «дяди Гиляя». Написанные главным образом в советские годы, произведения «Мои скитания», «Москва и москвичи», «Люди театра», «Москва газетная» и др. не могут не понравиться, не увлечь читателей, так как в правильном свете раскрывают многие незнакомые уголки отошедшей жизни, передают в живом, занимательном изложении ту поистине ненасытную жажду неизведанных ощущений и впечатлений, которыми жил, можно сказать, страдал Гиляровский. Куда только не ведет за собой он читателя! И в Москву, и в Ярославль, и на дикие стремнины Кавказа, и на легендарную Шипку, и на шумное нижегородское торжище с его злачными закоулками, и в живописные бесконечно любимые места Гоголя, н в ногайские степные просторы, и, наконец, на широкую Волгу-матушку реку. Затаив дыхание, мы следим за прекрасным зрелищем, как целое стадо туров перепархивает бездонную пропасть вослед за своим вожаком, красиво распластавшимся с поджатыми ногами и вытянутой шеей в воздухе, как все пятнадцать рыжих красавцев скользнули за ним почти непрерывной гирляндой... Или вот наблюдаем грозный обвал в горах, увлекающий за собой и бесстрашного автора. Гиляровский совершает поездку в Сорочинцы и Миргород, собирая по крохам все, что так или иначе связано с жизнью Гоголя на родине. Как известно, поездка Гиляровского оставила след и в науке, например документально установлены были им место и день рождения Гоголя. Западает в память и свидетельство живой современницы Гоголя Е. Петровой о том, как приехавшей в Миргород по делу в поветовый суд матери писателя, Марии Ивановне, миргородские чиновники, злые на писателя за рассказ об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче, не предложили даже сесть, и она простояла два часа, пока ие получила нужную справку. Гиляровский захватил еще в живых повара и горничную матери Гоголя. «Это были такие ветхие старики, каких я никогда нигде не видел, — замечает он. — Я их застал, когда они, едва-едва [10] двигаясь, выползали из хаты погреться на солнышке. Волосы у обоих были целы, зато глаза плачут, еле смотрят, особенно у старика; «то сказались десятки лет у плиты. Оба они мне напомнили старые деревенские хаты, вросшие в землю, с растрепанными, облезлыми соломенными крышами, со слезящимися тусклыми окнами». Сколько горечи, любви и сострадания заключено в этом описании, особенно к последнем сравнении с хатами, выполненном настоящей писательской рукой. С Украины В. Гиляровский переносится на Балканы, чтобы разделить с болгарами чувство радости по случаю 25-летней годовщины освобождения Болгарии от турецкого многовекового ига. Глядя на отважных русских матросов, отцы которых помогали русским войскам в их святом деле освобождения братского славянского народа, Гиляровский, сам участник кампании 1877 года, восклицает: «Эти люди могут сделать все!» Проезжая четверть века спустя по Болгарии, Гиляровский «всюду видел задушевные встречи, вглядывался я самые мелочи общего захватывающего восторга народного». «Всей душой принимал нас народ болгарский, всем сердцем!» — заключает свои впечатления участник торжеств. Куда только не забрасывала судьба «короля репортеров»! Как подчас фантастично и красочно выглядит его жизнь! Например, не попади он однажды в Астрахань и не окунись с головой случайно в бочку с тузлуком (соляным рыбным раствором), не остановил бы его, начав разговор, казак с серьгой в ухе и не подрядил бы его гонять персидских жеребцов по Задонью!.. У Гиляровского было любимое слово: «кисмет», что в языках тюркских народов значит «судьба». Ему казалось, что на всех его поступках лежит печать судьбы, а на самом деле выходило, что судьбу-то он сплошь да рядом делал сам, как человек прямой души, твердой воли, ясной мысли и желанной цели. «Все как-то во мне уживалось, все просто», — говорил он о себе, умышленно несколько упрощая свой «кисмет». А этот кисмет был ох как тяжел для огромного большинства разноплеменного населения России. Все мы, например, краем уха слышали о «волчьем паспорте», с которым меряли ногами русскую землю горемычные путешественники поневоле. Как бы идя нам навстречу, В. Гиляровский приводит в своей книге текст этого жестокого документа — «проходное свидетельство» на бродяжничество, с которым обладателя его всякий мог гнать взашей из любого селения, города, дома... Читаешь об этом у Гиляровского и думаешь: что за особенный народ писатели-журналисты — добытчики и разведчи- [11] ки всяческих замечательных материалов и новостей, ловцы характеров и происшествий! Особое место занимали в жизни Гиляровского театр, актеры. «Люди театра» имеют подзаголовок «Повесть актерской жизни». Только в старой России с ее безграничными просторами, бездорожьем и глухими углами могла возникнуть ни с чем не сравнимая, ныне почти легендарная поэзия передвижной актерской жизни. И шли эти люди, жрецы Мельпомены, «пешком по шпалам», по проселкам, эти «перелетные птицы», увековеченные великим русским драматургом, все эти Счастливцевы и Несчастливцевы. Замечательно, что Гиляровский прекрасно знал и любил тех, кто был действительными прототипами героев Островского, больше того: он сам был одно время таким вот Полусчастливцевым или Полунесчастливцевым, то одним, то другим. Куда только не бросала его жизнь и какие только роли на театре не заставляла играть. И на целинных землях он игрывал, а их тогда было пол-России! Гиляровский обладал большим чутьем живой разговорной речи. Редкий его рассказ, зарисовка, этюд не сверкали блестками крестьянского, мещанского, купеческого или рабочего языка, не обращали на себя внимание ядреными словцами, меткими сравнениями, которые рождались у говорящих прямо из души, из «нутра». Пожалуй, наибольшую симпатию у В. Гиляровского вызывали сказы волгарей, объездчиков, мастеровых и прочих работных людей. Приведем в извлечениях один из таких сочных разговоров, показывающий, как плетется в народе между делом кружево побывальщин и сказок. «Ты думаешь, я везде все одно н то же сказываю? — спрашивает Суслик, один из самых колоритных «вольных» людей у Гиляровского. — Как выйдет! Вдругорядь приплетешь к сказке и чего нового. И бывальщины тоже. У бурлаков одно сказываешь, у мужиков другое, а у раскольников свое надо говорить... Я в вологодских лесах бывал у поморов благочестивых 1, что чашкой-ложкой отпихиваются от мирского греха... Сами они от начальства скрываются — и нашу нужду потому понимают. Вольно у них!.. И никто тебе в душу не заглянет... И на что им чужую душу ворошить, в чужой колодец заглядывать? Ведь все равно ничегошеньки в темноте глубокой не увидишь, а ежели солнышко осветит глубь водицы сверху, то еще как выйдет! А то и свой лик косым увидишь да скаженным. Вот они и не заглядывают в чужую душу… _____ 1. Имеются в виду поморы старообрядцы, раскольники. — Н, 3, [12] Охотой своей ходим мы в лес, работаем, дрова рубим либо стройку какую, что покажут. Днем работаем, а ночи наши. Так и слагаемся до вешней воды. В ночи бессонные, когда лучина в светце погаснет, самые тут бывальщины и польются! Народ все такой, что каждому есть что порассказать. И кто что видел, и кто что слышал, цел ли такой-то, сгорел ли такой-то, вернулся ли этот из-за бугров. С бывальщины на сказку, со сказки на бывальщину... А то раз зимовал я сторожем, где кружевницы и вышивальщицы жили. И все присматривался, как они на своих подушках с кружевами звонкими кленовыми коклюшками кок-кок — ан гляди, где дырки, где нитки. А выходит то, что век не забуду: стоит на кружеве-то избушка, около нее елочка, и дымок из трубы курится... А то келейка не келейка, на князьке петушок. Гляжу через плечо в окошко, а напротив стоит точь-в-точь такая келейка и петушок на князьке». То монашек в лодке плывет. Ежели это кружево положить на синюю нанку — так по морю синему он плывет... А ведь петушок да монашек в душе у той кружевницы жили! Вот она свою душу для других и выложила — пусть живут они, и петушок и монашек! Так и бывальщина вроде петушка на кровле, а сказка — монашек в лодке». Языковое разговорное кружево самых разных рисунков плетется во многих произведениях В. Гиляровского. На это у него был особый талант — талант чуткого слуха и никогда не изменявшей цепкой памяти. Все произведения Гиляровского по существу составляют одну огромную книгу жития талантливейшего русского человека эпохи созревания революции. Задача советских литературоведов — определить художественное своеобразие литературного наследия Гиляровского. Это бытописатель особой формации. В его журналистике живут элементы истинно прекрасного и возвышенного, всегда зовущего человека вперед. Литература наша огромна и разнообразна, Гиляровский в ней предстает как приметная индивидуальность, ведущая свою творческую историю из великого запасника идей — произведений Чернышевского и Некрасова. Дело в том, что Гиляровский не пошел — а его соблазняли, и не раз, — на поклон капитализму, он стоял за обновление, а не либерально-заплаточное подновление жизни страны. Он в такой же степени национален, как национально своеобразна русская литература второй половины прошлого и начала нашего столетия. Эта сторона вопроса, — наравне с тем, что симпатии советского читателя к дяде Гиляю не преходящи, а постоянны, — требует к себе пристального внимания. Долгую и справедливую жизнь прожил В. Гиляровский: поду- [13] мать только, он сам, своими ушами еще слышал страшный сказ о том, что колесами пароходов вертят души утопленников,— а дожил до времен пуска первого метро в социалистической Москве, чему и стал радостным свидетелем. В книгах В. Гиляровского ярко выступает старая Россия в ее кричащих контрастах темного и светлого, дикого и гуманного, мрачного и веселого, контрастах богатства и нищеты. Поучительно бывает порой заглядывать в труды и дни наших отцов и дедов. Прошлое мы изучаем ведь не ради самого изучения, а ради лучшего познания современности. Произведения В. Гиляровского помогают нам это делать. Н. Замошкин. [14] Цитируется по изд.: Гиляровский В.А. Избранное в трех томах. Том первый. М., 1961, с. 6-14.
Вернуться на главную страницу Гиляровского
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
Таким он остался в памяти всех знавших его, таким он смотрит и со страниц
своих книг, читать которые одно наслаждение, В них он весь, от головы до пят,
красочный, жизнелюбивый, полный светлого, острого ума, отзывчивый до всего, что
попадало в поле зрения и прочно засекалось в его емкой литературной памяти. Его
заслуженно величали «королем репортеров», хотя не в меньшей степени он был и
первоклассным фельетонистом и мастером широкотемного очерка, автором большого
цикла первоклассных выразительных рассказов, преимущественно из жизни низов
русского общества. Но самое главное было то, что вне современности, вне
настоящего, вне службы своему времени — в его лучших прогрессивных тенденциях —
Гиляровского как бы не существовало. Все, что было написано им — крупного или
обыкновенного, надолго или на потребу дня, рассудительного или сенсационного, —
теснейшим образом связано с его личностью, красочной, разносторонне одаренной,
необычайно живой, колоритной, отмеченной лучшими чертами русского «живописного»
характера. Таким образом, писатель и человек составляли в Гиляровском
неразрывное единство. «Столько видеть и не писать — нельзя», — как-то сказала
Гиляровскому его друг, великая актриса 
