Гейне Генрих

1797—1856

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Генрих Гейне

Заславский Д.

Великий лирический поэт немецкого народа

Генрих Гейне (1797—1856)

Гейне — великий лирический поэт немецкого народа. О чем бы он ни писал, он писал о себе; но через свои личные чувства, через свою страсть, любовь, ненависть, гнев он отражал природу и современную историю. В его личных чувствах звучал и голос народа.

Гейне — замечательный сатирик, певец и трибун революции, ее боевой публицист.

Неоднократно делались попытки отделить Гейне-лирика от Гейне-публициста и противопоставить одного другому. Но эти попытки всегда вели к извращению подлинного облика поэта. Гейне вносил политическую страсть в лирические стихи, высокую лирику в политическую поэзию и публицистику. Лирический юмор придает неотразимую силу его злой сатире.

Гейне нанес смертельный удар немецкой романтике, питавшейся реакционной стариной. Он вел борьбу против этой безжизненной романтики во имя правды жизни, во имя реализма. Но сам он был до конца жизни романтиком и создавал новую романтическую поэзию во имя грядущего, во имя политической и социальной революции.

Гейне называл себя «барабанщиком» революции. Он был ее вестником и пророком. Но его «барабан» иногда издавал неуверенные и неверные звуки. Противоречия в душе поэта были отражением противоречий бурной его современности. В этом сложность его поэтического и политического облика. И все же через все колебания, через все противоречия поэта неизменно проходит одна основная

[V]

линия — непримиримая борьба за полное освобождение народа и человечества от гнета феодальных владык и князей церкви, магнатов биржи и банков. Эта борьба сблизила поэта с революционерами и социалистами, обусловила знаменательную дружбу Генриха Гейне и Карла Маркса.

Гейне — один из любимейших поэтов трудящихся, один из гениев мировой литературы.

«Время и место» Гейне называл «важнейшими моментами» в своем творчестве. Обрисовать в кратких чертах «время и место», то есть исторические условия жизни и деятельности Гейне, — такова задача настоящей статьи.

I

«Над моей колыбелью играли вечерние лучи восемнадцатого и первая заря девятнадцатого столетия», — так писал о себе в «Мыслях и заметках» Гейне, родившийся 13 декабря 1797 года.

Вечерними лучами отсвечивал закат феодального общества. Утренняя заря разгоралась над буржуазным обществом. Раздробленная на множество мелких княжеств, Германия олицетворяла собою застой и гниение феодализма.

Французская буржуазная революция озарила ярким светом колыбель поэта. Девятнадцатый век вошел в Германию под грохот барабанов революции, с развернутыми знаменами, на которых были начертаны совсем новые, еще не успевшие поблекнуть письмена: свобода, равенство, братство.

Левый берег Рейна увидел армии Конвента. Затем Наполеон перешел Рейн как завоеватель. Лишь немногие распознали в нем палача революции. Для большинства он оставался героем.

В 1804 году гениальный Бетховен окончил свою третью, «Героическую» симфонию. Он посвятил ее революции и на заглавном листе обозначил: Бонапарте. Но «герой» провозгласил себя императором Наполеоном. Бетховен гневно разорвал титульный лист. Симфония великого немца осталась героическим гимном революции. Увенчав себя короной, Наполеон развенчал себя как освободителя народов.

Но все же он шел по феодальной Европе как ее разрушитель. От него бежали немецкие короли и князья, с почтительным страхом склонялась перед завоевателем немецкая буржуазия. Его восторженно встречала передовая немецкая молодежь.

Наполеон перекраивал карту Германии, тасовал королевства и княжества. Он создал Рейнский союз и в его составе — герцогство

[VI]

Бергское. Наполеон подарил это государство, как игрушку, своему зятю Мюрату. Столицей эфемерного герцогства стал город Дюссельдорф.

В 1806 году французские войска вступили в Дюссельдорф. Генералы Наполеона вели колонны старых солдат Конвента. Вместе с солдатами врывался в Германию дух великой революции, ее идеи, ее песни.

На Рыночной площади Дюссельдорфа состоялся парад завоевателей. Отцы города, смиренные буржуа, выразили свою покорность и преданность новому властителю. Барабаны гремели, солдаты маршировали. С пьедестала памятника курфюрсту Яну-Вильгельму на это театральное зрелище смотрели мальчишки — среди них девятилетний белокурый мальчуган Гарри Гейне. Могло ли изгладиться из их памяти такое великолепное представление? Все мальчики любят игру в солдатики, а это была самая блестящая, самая увлекательная игра. И всего эффектнее казался сверкающий золотым шитьем мундира тамбурмажор, игравший своей булавой, как настоящий жонглер.

Так отражались в мечтательной душе мальчика великие события его времени. Наполеон не раз посещал Дюссельдорф, и маленький Гейне встретил его однажды на прогулке в аллее парка. Мальчик видел человека, перед которым, как перед полубогом, в страхе и покорности склонялись коронованные властители Европы. Этот человек, по позднейшему рассказу поэта, поражал своей внешней простотой, и вокруг его головы в глазах мальчика сверкал не ореол императорской короны, а немеркнущий ореол революции, свободы.

Где-то далеко разыгрывались исторические сражения. Шумела слава Маренго, Ваграма. Австрийский император, сильнейший доселе монарх феодальной Европы, смиренно отдал непобедимому Наполеону в жены свою дочь, и сам папа римский благословил этот брак. В тихом Дюссельдорфе парады следовали за парадами. Неустанно гремели французские барабаны, это была музыка раннего детства Генриха Гейне, и с той поры вошел в его поэтические грезы художественный образ «барабанщика», неотделимый от образа революции.

Будь не флейтою безвредной,

Не мещанский славь уют —

Будь народу барабаном,

Будь и пушкой и тараном,

Бей, рази, греми победно!

Барабанщик Ле Гран станет впоследствии обаятельным героем одной из книг Гейне.

[VII]

События следовали за событиями, волнующие, увлекательные. Историческая феерия сменялась исторической драмой. Гейне был свидетелем того, как Рейн на пути в Россию переходили отборные войска Наполеона, его гвардия. Их провожали восторженными кликами... И тут неожиданно с катастрофической быстротой начал разыгрываться финал наполеоновской эпопеи.

Прошло не много времени, и Гейне был очевидцем отступления «великой» французской армии. На ею глазах последние жалкие се остатки переправлялись через Рейн.

Во Францию два гренадера

Из русского плена брели...

Еще несколько судорог наполеоновской империи, и бесславно померкли ее огни, замолкли барабаны. Занавес опустился. Одна из самых драматических эпох мировой истории отошла в прошлое. Феодальная реакция мстила не только Наполеону, — прежде всего на революцию обрушила она свои удары.

Романтику истории сменила ее сухая проза. Черная тень реставрации пала на Германию, Меттерних от имени Священного союза держал немцев в железной узде. Пало эфемерное герцогство Бергское, курфюрст вернулся в Дюссельдорф.

Словно окончились чары блестящего спектакля, словно прошел волшебный сон. Мальчик Гарри очнулся: вокруг степы францисканского монастыря, в школе которого он учился. Снова скучные патеры с их проповедью покорности богу и «законному» королю. А дома — отец, торговец сукном, разговоры о богатой родне, о дяде Соломоне Гейне, богатейшем ростовщике и банкире в Гамбурге. Дядя был предметом зависти в семье своих бедных родственников.

Наполеон творил волю буржуазии, когда разрушал в Западной Европе троны феодальных монархов. Реакция клеймила его как чудовище анархии. Реставрация тщательно вытравляла все следы буржуазной революции, по буржуазный порядок нельзя было вытравить. Короли биржи теперь делили власть с королями «милостью божьей».

Ничто не могло уничтожить в памяти Гейне впечатлений детства. Слишком разителен был контраст между романтикой революции и презренной прозой дворянского тупоумия, буржуазного торгашества. Гейне закончил католический лицей в Дюссельдорфе, побывал в банковских конторах, пожил в доме своего гамбургского дяди, испытав унизительное положение бедного родственника в семье миллионера. Весь искус этих лет привел к результатам, противоположным тем, которых ожидала родня. Католическая школа

[VIII]

сделала Гейне атеистом уже со школьной скамьи, с 13 лет. Попытки привить Генриху Гейне дух наживы внушили ему страстную ненависть к власти золота.

Его семье пришлось убедиться в том, что ничего «путного» из юноши не выйдет. Путь к обогащению был закрыт. Оставалась еще надежда, что из Генриха может выйти способный адвокат. В 1819 году Гейне был принят на юридический факультет Боннского университета.

II

Гейне — студент. Он не спешит расстаться с вольным студенческим житьем, по обычаю того времени кочует из университета в университет, слушает лекции в Бонне и в Берлине, завершает высшее образование в Геттингене.

Во всей Европе царит реакция. В Париже Людовик XVIII пытается восстановить самодержавную власть Бурбонов. Ему помогает парламент, за свою реакционность прозванный «неповторимой палатой». В Германии, разделенной на 36 монархий, цензура и полиция охотятся за малейшими проявлениями свободомыслия.

Чуть слышны живые подземные ключи — родники демократической мысли. Убийство студентом Зандом полицейского агента русского царя при прусском дворе Коцебу свидетельствует о том, что есть протестующие силы. Однако террор одиночек говорит и об оторванности этих одиночек от масс.

Бурлит студенчество. Это не революционный протест, это молодежная фронда. Но и она беспокоит реакцию. Меттерних требует принять против нее меры. На политическом кладбище должно быть полное молчание. Опасно все, что обнаруживает признаки жизни.

Французская оккупация оставила неизгладимый след в виде проснувшегося немецкого национального сознания. Возродилась идея германского единства. В разных кругах она приняла разные формы. Австрийская монархия ревниво косилась на прусскую, — обе претендовали на первое место в призрачной «Римской священной империи германской нации». В поисках единства взоры буржуазной молодежи обращались к тем древним временам, когда воинственные тевтоны угрожали Риму. Немецкий патриотизм облекался в самые реакционные формы. В студенческих землячествах бурши распевали националистические гимны.

Такими настроениями была проникнута и литература, в особенности поэзия. Старая романтическая школа преподносила немецкому народу причудливую смесь из националистических туманных грез

[IX]

и фантастических воздыханий по легендарной старине. Поэзия Тика, Новалиса, Арнима, братьев Шлегелей была бегством от жизни. Полная страха перед реальной действительностью, она уводила в мистический мир загробных видений, воспевала тоску по «голубому цветку». Она не расставалась с призраками, с мертвыми рыцарями в заколдованных замках... Романтическая школа выполняла свое историческое назначение: мистическими воздыханиями она старалась заглушить воспоминания о революции, о безбожном «французском духе».

Студент Гейне вращался в этой романтической среде. Август Шлегель был одним из его университетских учителей. «Голубой цветок» Новалиса одно время соблазнял и его. Но «французский дух» слишком сильно жил в его душе, чтобы могли отвлечь его эти романтические бредни реакции от живой, яркой, волнующей романтики революционных лет. «Барабан» неумолчно бил в сердце молодого поэта. Юноша чувствовал свое духовное родство с великими поэтами Германии, с Шиллером и Гете, в чьих творениях отразились свободолюбивые идеи начала XIX века. И образ Наполеона — пусть еще не понятый им, не разгаданный — неизгладимо остался в памяти Гейне.

В начале двадцатых годов прозвучал в Германии новый, незнакомый поэтический голос, появились новые песни неизвестного поэта, заставившие встрепенуться всех ценителей поэзии.

Это был еще робкий, неуверенный голос. В песнях были знакомые образы старой романтической школы, все еще являлись к призрачным принцессам мертвые рыцари, грезы перемежались со слезами, соловьи пели над сказочными цветами, русалки плескались в волнах при свете луны... В этих стихах слышалась печаль неразделенной и отвергнутой любви. Но кто же мог догадаться, что «страдающий» юноша был одним из самых веселых и жизнерадостных студентов Бонна, что поэт весьма недолго «страдал» и быстро утешился, когда дочь банкира Соломона Гейне предпочла бедному поэту богатого жениха.

Жизнерадостные ноты прорывались уже в первых песнях Гейне. Он написал и две трагедии — «Альманзор» и «Вильям Ратклиф» (1823), в которых, несмотря на их романтические образы, уже громко и по-новому звучал голос социального протеста против сильных мира сего.

Имя Гейне приобретало популярность. Песни следовали за песнями. Все меньше становилось в них романтического тумана. Если и появлялась старина, то она перекликалась с современностью. Главное же — эти песни дышали прелестью и непосред-

[X]

ственностью жизни. В них были не мертвые, вымышленные голубые цветки, не мистические фантазии, а подлинные цветы на подлинных полях, не сказочные принцессы, лобзающие утопленников, а живые и простые немецкие девушки, охотно отвечающие на поцелуи.

Это была новая лирика, неотразимая своей задушевностью, простотой, человечностью. Д. И. Писарев, относившийся не только строго, но и придирчиво к лирической поэзии, подвергший, в частности, сокрушительному разбору и некоторые произведения Гейне, признавался: «Нет ни малейшей возможности отрицать чарующую прелесть гейневской поэзии» («Генрих Гейне»),

Эта чарующая прелесть сопутствует всем произведениям Гейне, стихам и художественной прозе. Источник этой властной поэзии — жизнь. Поэзия Гейне сама по себе была вызовом старой романтической школе. Она была смертельным ударом но этой школе, потому что знаменовала нарождение новой, реалистической поэзии в Германии, и уж по этому одному была революционной школой.

Читателей пленяла простота поэзии Гейне, се народность. Пленяла ее музыкальность. Собрание его лирических стихов не случайно называется «Книгой песен». Стихи его пелись при чтении, властно требовали музыки, почти все композиторы — современники поэта, а потом и позднейшие, вплоть до нашего времени, писали и пишут музыку на слова Гейне. Эти стихотворения переходили в народ, становились народными песнями, и даже гитлеровцы, которые сжигали на кострах книги Гейне, пытались искоренить его имя из памяти немецкого народа, даже они не решились посягнуть на «Лорелею». Она входила в сборники немецких песен без имени автора.

Пленял юмор Гейне, еще мягкий в первых стихотворениях. Смех в них был пронизан юношеской грустью. Сложность поэтической души Гейне впервые выразилась с большой силой в цикле стихов «Северное море». Он н в других произведениях любил сравнивать свое сердце с морем, то спокойным, то бурным. Он писал:

А в сердце моем, как в море,

И ветер поет и волна,

И много прекрасных жемчужин

Таит его глубина.

Поражали новые, непривычные, подчас дерзкие образы. Он мог сравнить дождь над морем, пронизанный солнцем, с... штанами.

Сердитый ветер надел штаны,

Свои штаны водяные...

Свободным от старой метрической схемы был его стих. Это было необычно и казалось ревнителям романтической старины револю-

[XI]

ционным посягательством на каноны классической лирики. Но это еще не было «политикой». А вскоре прозвучали в песнях и сонетах молодого поэта и открыто мятежные ноты. Гейне разрывал все связи с реакционной романтикой, с охранительным лагерем.

«Личину мне! Отныне я плебей!» — так начинает Гейне один свой ранний сонет, и продолжает:

Я ворвался в немецкий маскарад,

Не всем знаком, но знаю эти хари:

Здесь рыцари, монахи, государи.

Картонные мечи меня разят.

Пустая шутка! Скинь я только маску —

И эти франты в страхе бросят пляску.

Будущий великий сатирик угадывается в этих стихах. Но бросив вызов реакционной романтике, Гейне не отказывается от арсенала романтических образов. Он писал впоследствии: «Тысячелетнее царство романтики кончилось, и я сам был ее последним и отрекшимся от престола сказочным королем».

Разрушая старую романтику, насыщенную средневековыми образами, Гейне создавал новую романтику, обращенную в будущее. Поэт не отказывался и от фантастики. В его песнях — живой, реальный Рейн, живая, современная Германия. И в то же время поэт не раз уносится грезами в экзотическую Индию, на сказочный Ганг.

На крыльях песни, подруга,

Со мной умчишься ты,

На Ганг, под небо юга,

В чудесный край мечты.

И снова:

Над Гангом звон и щебет,

Гигантский лес цветет...

Или:

Струптся Ганг и плещет. Гималаи

Сверкают под лучом прощальным дня.

И позже (в книге «Идеи. Книга Ле Гран», 1827) Гейне, погружаясь в мечты, в грезы, сам себя называет «графом Гангским». Но это лишь условные поэтические формулы, через которые пробиваются свободолюбивые настроения молодого автора.

В студенческие годы появляются и первые опыты художественной прозы и публицистики Гейне. В 1822 году он пишет «Письма из Берлина». Это фельетоны, исполненные остроумия, написанные легко, непринужденно, подкупающие своим блестящим стилем.

[XII]

В 1824 году, за год до окончания университета, Гейне совершил экскурсию по Гарцу. Горы Гарца, увенчанные Брокеном, в немецкой литературе и фольклоре овеяны легендами. Сюда в народных сказаниях слетались на свой шабаш ведьмы. Сюда гетевский Мефистофель привел Фауста.

В «Путешествии по Гарцу» (1826) проявились сатирические черты дарования Гейне. Это один из высших образцов его художественной прозы. Великолепные картины горной природы сменяются меткими характеристиками людей. Лирические стихи, вкрапленные в прозаическую ткань рассказа, чередуются с сатирической насмешкой над тупоумием официальной германской науки, над ханжеством буржуазии, над фальшью всего общественного и государственного уклада.

В «Путешествии по Гарцу» Гейне как бы подводил итоги своим студенческим годам. Но неправильно было бы думать, что университеты внушили Генриху Гейне только презрение к реакционной науке и философии. Нет, это не так. В студенческие годы сложились и оформились философские взгляды поэта. Они выковывались в аудиториях, па лекциях некоторых профессоров, в горячих спорах, которые велись тогда в кругу передовой немецкой молодежи.

В Берлине Гейне слушал лекции Гегеля. Гегель преподавал философские дисциплины в Берлинском университете с 1818 года. О впечатлениях Гейне от лекций великого немецкого мыслителя можно судить по признанию самого поэта: «Философия Гегеля сделалась господствующей, Гегель стал государем в царстве умов...»

Гегелем увлекались тогда повсюду. Но понимали его немногие. Большинство принимало вместе с идеалистическими концепциями Гегеля и реакционные его выводы, его апологию монархической Пруссии как последнего воплощения «всемирного духа» истории. Гейне принадлежал к тем, кто из рациональных посылок гегелевской диалектики делал революционные выводы.

Сам Гейне выразил свое отношение к Гегелю в знаменитом стихотворении «Доктрина»:

Стучи в барабан и не бойся,

Целуй маркитантку под стук.

Вся мудрость житейская в этом,

Весь смысл глубочайших наук.

…

И Гегель и тайны науки —

Все в этой доктрине одной;

Я понял ее, потому что

Я сам барабанщик лихой!

[XIII]

Мы знаем, что у Гейне барабан — это символ революции. Барабан должен будить людей от сна. Подобный смысл вкладывал Гейне и в философию Гегеля. Художественная метафора раскрывает не только близость Гейне к лучшей, революционной стороне гегелевской диалектики, но и к утверждению Фейербаха о торжестве реальной жизни над отвлеченностью и бесплотностью идеализма.

Гейне приближался к материализму, хотя и оставался еще в лагере идеалистической философии.

В 1825 году Гейне окончил университет и получил звание доктора прав. Он мог заняться адвокатурой. Но выбор его жизненного пути уже определился. Гейне призван был стать великим революционным поэтом немецкого народа.

III

После падения Наполеона буржуазия объединилась с феодальными силами Европы, чтобы разгромить революцию и установить порядок. Но это должен был быть буржуазный, а не феодальный порядок. Поэтому вскоре возобновляется борьба за власть между буржуазией и дворянством, а с борьбой в верхах общества происходит оживление и в его низах. Народы Европы сбрасывают с себя оцепенение периода Реставрации.

Франция снова впереди. Реакционные правительства Людовика XVIII и Карла X неустойчивы. Растет либеральная оппозиция, а за ней вскипают и гребни народного подъема. С опаской поглядывая на народ, оппозиционная буржуазия требует реформ. И все это движение, бурно разрастаясь, приводит к народным выступлениям, подготовившим революцию 1830 года.

События бурно развертывались во Франции, несравненно медленнее — в Германии. В эти годы революционное нетерпение овладевало поэтом. Душа его рвалась к Парижу с его митингами, банкетами, собраниями в Пале-Рояле. Вокруг себя Гейне видел только литературное брожение, слышал либеральные толки в буржуазных салонах Берлина. Тем острее, тем язвительнее были его выпады против немецкого мещанства, против верноподданнического духа бюргеров, против филистерства и обывательщины.

После окончания университета Гейне полностью погрузился в литературу, в поэзию и в публицистику. Борьба была для него родной стихией. Он ринулся в нее со всей страстью, нанося сокрушительные удары врагам и получая от них ответные удары.

[XIV]

Цензура жестоко преследовала Гейне. Он должен был скрывать свои чувства и мысли за метафорами и намеками эзоповой речи. Но мятежный дух его стихов проникал к читателям и сквозь эту оболочку, и он был самым любимым поэтом немецкой молодежи.

Наконец грянул 1830 год. Европа снова увидела Париж в баррикадах. Снова гремела «Марсельеза». Снова пламенные речи о свободе, о республике потрясали мир. Снова старый порядок бросился на защиту своих твердынь.

Гейне был захвачен стремительным потоком революционных перемен. Он писал о себе:

«Я меч, я пламя.

Я светил вам во тьме, и когда началась битва, я сражался впереди, в первом ряду... Мы победили, но вокруг меня лежат трупы моих друзей. Среди триумфальных песен ликованья звучат похоронные хоралы. Но у меня нет времени ни для радости, ни для скорби. Снова грохочут барабаны, предстоит новая битва...

Я меч, я пламя».

Контраст между революционной Францией и сонной Германией становился невыносим для поэта. Он писал еще за год до революции в стихах «Anno 1829»:

О, пусть я кровью изойду,

Но дайте мне простор скорей!

Иль вечно задыхаться здесь,

В проклятом царстве торгашей!

…

Нет, лучше мерзостный порок,

Разбой, насилие, грабеж,

Чем счетоводная мораль

И добродетель сытых рож!

Гейне ждал «новой битвы» и готовился к ней. Революция 1830 года представлялась поэту только началом событий, которые по своей глубине должны были по крайней мере повторить события революции 1789 года. Однако парижские революционные эффекты внезапно оборвались. Испуганная ими французская буржуазия снова бросилась в объятия реакции, чтобы затопить в крови рабочих начавшуюся революцию. Буржуазные республиканцы без особого сопротивления приняли короля. Контрреволюционное правительство Гизо — Тьера начало свирепую расправу с революционными элементами. В Германии, где революционное движение не дошло до взрыва, расправа была не менее жестока.

[XV]

Для Гейне и для многих других передовых деятелей оставаться в Германии стало невозможным. Некоторые из наиболее свободолюбивых уже были заключены в тюрьмы.

В 1831 году Гейне покинул Германию. Лишь спустя двенадцать лет он смог посетить Германию, чтобы повидаться с родными. Но жить и творить в Германии он не мог. Париж стал его второй родиной.

IV

Гейне в Париже, в центре политических событий Европы — по сути, мировых событий. «Со времени революции, — писал Энгельс, — Франция — по преимуществу политическая страна Европы».  1

Отраженными волнами революционный подъем захватывает всю Западную Европу, ширится восстание в Польше, рождается «Молодая Италия»... Даже в Германии, где реакция была всего сильнее, начинается брожение, кое-где происходят кратковременные революционные вспышки. Буржуазный порядок не может примириться с феодальными барьерами тридцати шести государств. Растущая промышленность требует экономического единства страны.

В эти годы возникает «Молодая Германия». Это не политическая партия, а литературная школа. Талантливые поэты и писатели — среди них Лаубе, Гуцков — бичуют отсталость и реакционность старого порядка, зовут к новой жизни, к освобождению человека. В их идеалах много отвлеченного. Это — общий, расплывчатый гуманизм, протест против тирании властителей и против гнета и нетерпимости церкви. Вожди «Молодой Германии» не революционеры. Но молодежь принимает их произведения как революционные, и правительства земель мобилизуют против «Молодой Германии» все свои цензурные силы.

Громче, более страстно и более определенно звучат голоса Людвига Берне и Генриха Гейне. Они не принадлежат к «Молодой Германии», но их считают ее вождями.

Берне — талантливый памфлетист и фельетонист. Его статьи действовали на передовую молодежь как революционные прокламации. Юноша Энгельс зачитывался ими. Берне был буржуазным

______

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. второе, т. 1, стр. 526.

[XVI]

радикалом. Он верил в безграничную силу буржуазной республики и в пси видел средство освобождения народа от всех бедствий и зол. Круг его политических идей был ограничен, по он был страстно предан этим идеям.

Имя Берне называлось рядом с именем Гейне. Их считали единомышленниками и друзьями. Это было не совсем так. Одно время Гейне шел рядом с демократом Берне. Но они были разные люди, и их пути разошлись.

Германская реакция со страхом и злобой смотрела на революционную Францию. Снова эта неугомонная страна со своим беспокойным Парижем будоражит всю Европу и заставляет монархов трепетать на пошатнувшихся тронах! Правительственные писаки — среди них вчерашние либералы и демократы типа Менделя — сделали французоедство своей профессией.

Берне и Гейне разоблачили менцелей. Они выступали пропагандистами и агитаторами «французских», то есть революционных, республиканских идей.

Стихотворения Гейне 30-х годов носят открыто политический характер Они зовут к борьбе. В них еще сильна романтика — Гейне не покинет ее до конца своей жизни, — но это совсем новая романтика. Гейне писал о ней впоследствии: «Я пытался возродить романтику... по не в мягкой музыкальной манере старой школы, а в предельно дерзкой форме современного юмора».

Все произведения Гейне искрятся веселым остроумием. Его дарование сатирика развертывается во всем художественном блеске. Оп сам осознает свое призвание поэта-сатирика. В историко-литературном очерке «Романтическая школа» (1833—1835) он выражает свое восхищенно величайшим мировым сатириком Аристофаном. Впоследствии он писал о своем творчестве в «Германии» (1844):

На этой лире бряцал мой отец,

Творя для эллинской сцены, —

Покойный мастер Аристофан,

Возлюбленный Каноны.

Гейне пишет корреспонденции из Парижа в либеральную «Аугсбургскую всеобщую газету». Это живая летопись событий, в которой великолепные публицистические страницы сменяются образцами остроумной художественной прозы.

Французская буржуазия подавила революционные выступления и восстановила порядок на площадях и улицах Парижа. Но приостановить развитие революционного движения она не могла. Она способствовала ему помимо своей воли. Рост промышленности неуклонно подрывал устои феодального общества. Так было во

[XVII]

Франции, так было и во всей Европе. На историческую арену выходил пролетариат. Его классовое сознание еще было затемнено многими предрассудками, вера в республику еще не была утрачена окончательно, но сквозь буржуазно-демократические иллюзии прокладывала себе дорогу острая критика буржуазных отношений.

В Париже это было особенно ясно, и Гейне жадно ловил все новое, все, что говорило о нарастании нового революционного подъема. Французский народ неуклонно шел к своему 1848 году, жаркое дыхание грозы чувствовалось в политической атмосфере задолго до взрыва.

Во Франции разгоралась борьба партий, возникали, пока в подполье, революционные рабочие организации, почва под правительствами становилась зыбкой.

В эти годы Гейне много труда отдает художественной прозе. Помимо «Французских дел», появляются его «Салон», «Флорентийские ночи» и другие шедевры гейневской прозы. Он знакомит французов с немецкой философией и литературой. Наряду с этим выходят сборники стихов — по преимуществу остро политических, революционных. Сатира, свободная от цензурных оков, разит беспощадно всех «ночных сторожей» в Германии, националистов-тевтономанов, бездарных писателей, воспевающих немецкую старину, чтобы сохранить в раздробленной Германии застой средневековья.

Поэт не расстается с арсеналом романтических образов. Написанная в 1836 году поэма «Тангейзер» представляет собою поэтическую обработку старой немецкой легенды. Рассказ о рыцаре, попавшем в грот Венеры, имеет здесь ироническую атеистическую окраску, проникнут насмешкой над католицизмом, — и неожиданно действие переносится в современную Германию, ирония сменяется жгучей сатирой, предваряющей знаменитую панораму «Германии».

Гейне много, с увлечением работал в изгнании. Его имя стало широко известных! не только па его родине, но и во всей Европе. Он пользовался большим успехом, литературным и личным. Но ему пришлось отведать и «горького хлеба» изгнания.

Реакционная печать и литература в Германии объявили его «изменником», отрицали за ним право называться «немецким поэтом». Союзный сейм в 1835 году, наложивший запрет па творчество писателей «Молодой Германии», сделал особую оговорку относительно Гейне: запрещалось все, что выходит из-под его пера. Даже имя поэта нельзя было упоминать в печати. Издатели в испуге отшатнулись от опасного автора. Пресмыкающаяся перед властями печать безнаказанно чернила Гейне клеветническими сплетнями. Но все это лишь увеличивало популярность поэта среди пере-

[XVIII]

довой немецкой молодежи. Его сочинения распространялись из-под полы. В них звучала горячая любовь к родине.

Но преследования имели место л с другой стороны, н это были еще более жестокие преследования.

После 1830 года в Париже осела численно значительная немецкая эмиграция. Как это часто бывает в эмигрантской среде, революционные деятели различных направлений принесли с собой в изгнание свои верования и свои предрассудки. Возник «Союз изгнанников», а затем, в 1834 году, — эмигрантская организация немецких ремесленников. Оторванные от привычной жизни, очутившись в чужом большом городе, эмигранты разбились на кружки и вели между собой мелочную борьбу за влияние в политике и в печати.

Признанным вождем радикального кружка был Людвиг Берне. Его имя произносилось передовой молодежью с благоговением как имя знаменосца немецкой свободы 1.  Так называл его молодой Энгельс, ставивший Берне рядом с Лессингом. «Французские письма» Берне были ярчайшими памфлетами, исполненными сарказма и гнева. Берне оставался и в эмиграции непреклонным рыцарем политической республики, немецким якобинцем XIX века, не замечавшим перемен, происходящих в мире.

Важнейшей из этих перемен был поставленный рабочим классом социальный вопрос. Священная формула политического радикализма — «свобода, равенство, братство» — потеряла свою магическую силу. Свобода буржуазии, политическое равенство, формальное братство не могли дать рабочему хлеба, не могли искоренить нищету, не могли уничтожить бесчеловечную эксплуатацию. Буржуазная свобода разоблачила себя уже в 1830 году, не говоря о том, что и во время Великой французской революции социальный вопрос уже вставал перед победившей революцией грозным призраком грядущего.

В 1834 году восстание ткачей в Лионе навело панику на буржуазию. Через десять лет, в 1844 году, восстали ткачи в Силезии. Из Англии доносились грозные вести о рабочих волнениях, о чартистах.

Призрак коммунизма впервые предстал перед глазами буржуазных политиков и ученых в Париже еще в примитивном образе учений утопического социализма. Сен-Симон, Фурье, Кабе имели каждый много апостолов и учеников. Гейне живо интересовался

____

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. вюрос, т. 1, стр. 479.

[XIX]

социалистическими и коммунистическими кружками и сектами. Он с симпатией писал в 1843 году о популярном в рабочих кругах проповеднике утопического социализма П. Лepy. Париж рабочих предместий бурлил страстными спорами о наилучшем устройство будущего справедливого общества.

Энгельс писал об этих кружках: «Среди них наиболее значительными были «Travailleurs egalitaircs», или работники-эгалитарии и «гуманитарии»... Они хотели превратить мир в общину рабочих, уничтожив всякую утонченность цивилизации, науку, изящные искусства и т. п., как бесполезную, опасную и аристократическую роскошь».  1

Эти пламенные сторонники уравнительного, мелкобуржуазного социализма и привлекали к себе Гейне своей ненавистью к буржуазии и пугали своим отрицанием искусства, поэзии, музыки — всего, что было так дорого певцу новой романтики. Важно то, что Гейне чувствовал в этих честных, преданных революции рабочих грядущую историческую силу. Он присматривался и прислушивался к новым для него явлениям и идеям.

Буржуазный радикализм Берне обнаруживал свою историческую ограниченность. Узкокружковый вождь требовал от немецких демократов, находившихся в изгнании, дисциплины, верности буржуазно-республиканскому знамени. Ему подчинялись. Но Гейне вышел из повиновения. Как сатирический поэт, он ясно чувствовал затхлый воздух кружка. Он был художником, поэтом, увлекающимся мечтателем, романтиком революции. Берне и его эмигрантская свита казались ему теперь уж не только отсталыми, но и смешными людьми. Он не мог по самой своей натуре подчиняться догматическим формулам буржуазного радикализма, застывшей доктрине, провозгласившей буржуазную республику высшим каноном революции. Немецкая демократическая партия превращалась в секту, в церковь, а духу Гейне были противны все церкви.

Гейне ищет выхода и не находит. Отсюда его колебания и шатания. Он позволяет себе критическое отношение к идее буржуазной республики, — его обвиняют в кокетничании с монархией. Его отталкивает примитивность и политическая вульгарность немецких ремесленников, — его обвиняют в эстетстве и снобизме. И Гейне не раз даст повод к этим обвинениям своим сатирическими выпадами. В поэме «Атта Тролль» Гейне зло высмеивает мелкобуржуазных радикалов и уравнителей.

______

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. второе, т. 1, стр. 530.

[XX]

Разрыв становится неизбежным. Берне бросает своему недавнему другу жестокое обвинение в беспринципности, в изменчивости, переходящей в измену. Поэту угрожает политическая изоляция в революционных кругах. Он отвечает колкими насмешками над ограниченностью своих противников.

Апогея достигает эта борьба внутри немецкой демократии после смерти Берне, когда в книге, посвященной его памяти («Людвиг Берне», 1840), Гейне как бы подводит итог их многолетним отношениях! Эта книга — меткая характеристика немецкого буржуазного радикализма, вырождающегося в мелкий либерализм. Гейне выступает как революционный демократ, идущий вперед от тех позиций, которые были прогрессивными перед 1830 годом и которые теперь устарели пред лицом новых исторических задач.

Книга написана в свойственной Гейне манере. Это история немецкой прогрессивной мысли, живая, яркая, остроумная, перемежающаяся с личными воспоминаниями, с лирическими отступлениями, книга-беседа, то с данью уважения к бывшему единомышленнику и другу, то с полемическими выпадами против него.

Многие пользовались ошибками Гейне в полемике, чтобы скомпрометировать его как политического писателя и поэта, отомстить за уничтожающую критику либеральной ограниченности тех сторонников Берне, которые вскоре перекочевали в стан немецкой реакции.

События не замедлили показать, что кризис в жизни Гейне был кризисом роста. Гейне ушел от буржуазного демократизма по пути, на котором предстояла его встреча с Марксом и Энгельсом. Дружба с ними оказала неоценимую моральную поддержку преследуемому поэту.

Встреча состоялась в Париже в конце 1843 года. Марксу было двадцать пять лет, но он уже завоевал известность как редактор прогрессивной «Рейнской газеты». Это были знаменательные годы, когда в критической философской работе закладывались основы научного коммунизма. Маркс высоко ценил революционного поэта-лирика. Он распознал в Гейне титана литературы и критически отнесся к нападкам на Гейне, правильно оценив их политическую подоплеку. Со своей стороны уже далеко не молодой поэт, прославленный в Европе, привыкший свысока трактовать своих литературных современников, отнесся к молодому публицисту с глубоким уважением — как и представителю нового поколения, которому принадлежит будущее, как к руководителю, внушающему великое доверие.

[XXI]

Маркс и Энгельс видели колебания и слабости поэта, по они относились к Гейне как к великому поэту революции, понимая, что в стихии художественных образов поэт чувствует себя свободнее, чем в области теоретических формул и положений. При всех своих колебаниях и ошибках Гейне стоял головой выше своих либеральных современников. Он был искренне предан революции. Его сочувствие было с трудящимися, с пролетариями. Он ненавидел буржуазию. Он предвидел торжество пролетариата, верил в победу социалистической революции и готов был отдать в жертву самые заветные свои ценности, свои святыни — поэзию, живопись, скульптуру, музыку. Нельзя поставить в вину Гейне то, что он о коммунистах судил по «гуманитариям», но «уравнителям», — иных ведь пока и не было. Научный коммунизм находился еще в пеленках. Гейне не знал и не понимал, что варварами на деле окажутся «просвещенные» буржуа, а верными наследниками мирового искусства, хранителями лучших традиций и памятников культуры будут вдохновленные высоким идеалом коммунизма простые рабочие.

Гейне охотно отдает свои произведения в журналы, редактируемые Марксом, Энгельсом и их сторонниками. В «Немецко-французском ежегоднике», в парижском «Форвертсе» появляются такие стихотворения н поэмы Гейне, как «Силезские ткачи», «Хвалебные песнопения королю Людвигу», наконец, знаменитая «Германия» — вершина сатирического творчества Гейне. По своему социальному звучанию, по своей художественной силе эти произведения знаменуют новый этап в творчестве Гейне. Его сближение с руководителями научного коммунизма не случайно. Показательна строфа в «Силезских ткачах»:

Угрюмые взоры слезой не заблещут!

Сидят у станков и зубами скрежещут:

«Германия, саван тебе мы ткем,

Вовеки проклятье тройное на нем!

Мы ткем тебе саван».

Гейне готовился к новой революции. А революция нарастала. Близился 1848 год. Он уже давал себя знать бурным движением во Франции, банкетами оппозиционной буржуазии, глухими волнениями рабочих, смелостью прогрессивных газет и нерешительностью правительств. Гейне ждал революции как праздника. Он был рожден для революционных бурь... Но уже в 1845 году он тяжело заболел. В мае 1848 года он последний раз вышел из дому. Его разбил паралич. И когда вышел на улицы весь революционный Париж, великий поэт революции неподвижно лежал в четырех стенах своей квартиры.

[XXII]

V

Веселый шум революционного Парижа врывался в окна. К Гейне приходили друзья, к нему доходили радостные вести из Германии. Он был тяжко болен, но не был одинок.

Однако радостные дни революционного торжества были непродолжительны. Мы знаем, с каким ужасом, с каким отчаянием слушал, прижавшись лицом к окну, другой великий эмигрант-революционер, А. И. Герцен, отдаленные залпы: генерал Кавеньяк расстреливал парижских рабочих. Эти залпы слушала вся притихшая столица. Слышал их и Гейне в своей «матрацной могиле». Потом стали приходить известия, — одно горше другого. Реакция охватывала всю Европу. Буржуазия была ненасытна в кровавой расправе с пролетариатом. Волна эмиграции покатилась из Франции, из Германии в Лондон, в Америку... В тяжелом одиночестве лежал прикованный к постели больной поэт.

Кто хочет представить себе со всей полнотой послереволюционную атмосферу, пусть перечитает соответствующую главу «Былого и дум». Отчаяние и пессимизм охватили неустойчивую часть революционного лагеря. Парижские рабочие замкнулись в своих кварталах, глубоко разочарованные в буржуазно-демократической революции, исполненные ненависти к политическим партиям. Пессимизм рождал отступников и предателей. Ренегатство стало эпидемией. Вчерашние революционеры перебегали в лагерь правительства п реакции. Если Герцен не поддался всеобщему унынию, то лишь потому, что видел спасение для социализма в русской крестьянской общине.

Не потеряли голову лишь немногие, и прежде всего те, кто успел усвоить историко-философские и экономические основы учения Маркса и Энгельса. Для них поражение пролетариата в революции 1848 года было историческим залогом его грядущей победы в пролетарских революциях. В поражении пролетариат утратил свои буржуазно-демократические иллюзии, но приобрел ценнейший опыт для борьбы за свою власть, за коммунизм.

Поражение революции было суровой проверкой для революционных бойцов. Оно сломило многих, кто обвинял Гейне в непостоянстве, в отступничестве, кто видел в нем прежде всего эстета, жившего своими капризами и настроениями. Эти бывшие революционеры оказались теперь в торжествующем лагере реакции.

Поражение революции не сломило Гейне. Он с честью выдержал испытание и остался почти одиноким на посту, когда другие бежали. Его голос не дрогнул. Его стихи и проза были по-прежнему

[XXIII]

проникнуты боевым духом. Его сатира стала еще более горькой и острой.

Врачи приговорили его к медленной смерти. Он знал, что положение его безнадежно. Болезнь спинного мозга постепенно и неумолимо охватывала его тело, сковала руки, поразила глаза, подбиралась к мозгу. Он лежал полу-ослепший, неподвижный, испытывал мучительные боли... Но он не переставал творить.

Он по-прежнему внушал страх своим врагам. Его и теперь преследовали клеветой и оскорбительной бранью. Поднята была невероятная шумиха, когда в списках секретных пенсии, которые правительство Луи-Филиппа выдавало некоторым эмигрантам, было обнаружено имя Гейне. Насквозь продажные писаки облиняли в отсутствии политической независимости поэта, вся деятельность которого от первой до последней строки была направлена на революционную борьбу за независимость пародов от тирании дворянской и банковской аристократии. Гейне отвечал на нападки с уничтожающим остроумием, с гневной страстью.

Он писал о себе:

Как часовой, на рубеже свободы

Лицом к врагу стоял я тридцать лет.

Не знал, вернусь ли под родные своды,

Не ждал ни славы громкой, ни побед.

…

Ружье в руке, всегда на страже ухо,

Кто б ни был враг — ему один конец,

Вонзал я многим в мерзостное брюхо

Мой раскаленный, мстительный свинец,

…

Свободен пост! Мое слабеет тело...

Один упал, другой сменил бойца!

Но не сдаюсь, еще оружье цело,

И только жизнь иссякла до конца.

Да, он не сдавался. Никто не услышит поток усталости или упадка и произведениях последнего периода его творчества. Все так же сильна в нем жажда жизни и борьбы, все так же страстен его гнев против всего, что угнетает людей труда п чести, все так же разит его сатира. Можно сказать, что еще большую определенность приобретают его политические стихи, еще более отчетливы ноты социального протеста. Такие стихи, как «Золотой телец» или «Невольничий корабль», — это произведения поэтической музы, близкой и родственной коммунизму.

С особой яростью поэт преследует либералов. Его стихотворения «Кобес I», «Ослы-избиратели» высмеивают немецких про-

[XXIV]

грессистов, устроивших комедию вокруг бессильного франкфуртского парламента. Эти стихи прямо перекликаются со статьями Маркса и Энгельса в «Новой рейнской газете», полными острого сарказма. Дружба Гейне с Марксом и Энгельсом но прошла для поэта бесследно: он не стал коммунистом, наивные опасения, которые вызывала у него социалистическая революция, не прошли, но па этом этапе своей жизни и деятельности он шел в ногу с великими учителями пролетариата. По сути дела, он и теперь принадлежал к боевому содружеству «Новой рейнской газеты».

Юмор не покидал его даже во время сильнейших страданий. В стихотворении «Miserere» он писал:

Прости, но твоя нелогичность, господь,

Приводит в изумленье:

Ты создал поэта-весельчака —

И портишь ему настроенье.

От боли веселый мой прав зачах,

Ведь я уже меланхолик.

Кончай эти шутки, не то из меня

Получится католик!

Тогда я вой подниму до небес

По обычаю добрых папистов.

Не допусти, чтоб так погиб

Умнейший из юмористов.

Это была шуточная угроза, но она объясняет то, что произошло незадолго до смерти Гейне, который еще раз доставил случай своим врагам поднять шум вокруг его имени. Гейне заявил о своем «примирении» с богом.

Это была сенсация. Гейне сам написал в послесловии к циклу стихов «Романсеро»: «Да, я пошел на мировую с создателем... Да, я возвратился к богу, подобно блудному сыну, после того как долгое время пас свиней у гегельянцев».

Надо признать, что церковные круги не проявили ни радости по поводу «возвращения» Гейне, ни доверия к его заявлению. И они не ошибались. Он не скрывал своих атеистических убеждений. Материальные обстоятельства и желание узаконить свои семейные отношения с любимой женщиной заставили поэта заявить о своем возвращении к деизму. Но он ни в малейшей мере не походил на блудного евангельского сына, который со смирением и покаянием вернулся в родное лоно.

[XXV]

Он остался атеистом л революционером по всему складу своей натуры. Об этом слишком выразительно говорили его последние произведения. Он продолжал в этих произведениях издеваться над религией и церковью. Поэт оставался до конца верен разуму н свободе мысли. Он жил как рыцарь духа и умер как рыцарь революции.

Поэту Гервегу Гейне писал в 1851 году:

«Я умираю как поэт, который не нуждается ни в религии, пи в философии и у которого нет ничего общего с ними».

Гейне умер 17 февраля 1856 года. Он остался верен своему завету. Он писал в свое время: «Я никогда не придавал большой цены славе поэта... Но я желаю, чтобы на гроб мой положили меч, потому что я был храбрым солдатом в войне за благо человечества».

Гейне не искал славы, но слава о нем прошла по всему миру. За его гробом следовали лишь немногие близкие ему люди. Но его произведения стали известны всюду, где жила любовь к свободе. Они переводились па разные языки, — всего больше в России, где он стал самым любимым из всех европейских поэтов.

VI

М. Е. Салтыков-Щедрин называл Гейне «сочувственнейшим» себе из всех иностранных поэтов. «Я еще маленький был, — вспоминал он, — как надрывался от злобы и умиления, читая его».

«Сочувственнейшим» был Гейне и для всей передовой русской литературы. Его переводили почти все наши выдающиеся поэты, начиная с Лермонтова. Он оказал влияние на многих русских писателей. Герцен говорит об одном из ранних своих произведений — о «Записках одного молодого человека»: «На них остался очевидный для меня след Гейне, которого я с увлечением читал в Вятке...»  1

Гейне был сродни русской прогрессивной литературе с ее страстным протестом против крепостничества, глубоким демократизмом, сатирическим обличением реакции. Белинский указывал на огромное значение Гейне для германского народа. Оп писал: «Надо видеть поэта с огромным дарованием, уже не болтуна-француза, по истинного немецкого художника, которого лирические стихотворе-

_____

1. А. И. Герцен. «Былое и думы», Полное собрание сочинений и писем под ред. М. Лемке, т. XII, стр. 7.

[XXVI]

ния отличаются непередаваемой простотой содержания и прелестью художественной формы». 1

Правильное понимание поэзии Гейне пришло, впрочем, но сразу. По условиям цензуры революционные произведения Гейне не доходили до русского читателя или были менее известны. Это создавало неправильное, одностороннее представление о немецком поэте.

Белинский писал в 1841 году своему другу В. П. Боткину: «Насчет Гейне остаюсь при своем мнении. То, что ты называешь в нем отсутствием всяческих убеждений, в нем есть только отсутствие системы мнений, которой он, как поэт, создать не может... и не может и не хочет, по немецкому обычаю, натягивать на систему... Оп ругает и позорит Германию, но любит ее истиннее п сильнее всевозможных гофратов и мыслителей...» 2

Некрасов и Добролюбов высоко ценили поэзию Гейне, переводили его, систематически печатали в «Современнике». Лучшим из дореволюционных переводчиков Гейне был поэт-революционер М. Михайлов, участник «Современника». Гейне стал очень известен в России. Его переводили, ему подражали и многие поэты из лагеря «чистого искусства», плененные его лирикой. Но при этом они при-давали Гейне несвойственный ему тон сентиментальности и слезливости. Это извращенно поэтического и идейного облика Гейне ядовито высмеял Козьма Прутков.

Гейне стал одним из любимейших поэтов п для советских людей. Его понимают теперь глубже и переводят всё лучше и лучше. Сатирическая поэзия великого немецкого писателя родственна сатирическому творчеству великого советского поэта Маяковского.

* * *

Гейне давно стал великим классиком германской литературы в глазах людей, живущих во всех культурных странах мира. Реакционные классы императорской Германии отказывались признать в Гейне не только великого поэта, по даже вообще немецкого поэта. Это было свидетельством огромной силы сатирического размаха гейневской поэзии. Трудящиеся Германии, лучшие сыны немецкого народа относились п относятся к Гейне как к любимому,

_____

1. В. Г. Белинский. Собранно сочинений под ред. С. А. Венгерова, т. III, стр. 445.

2. В. Г. Белинский. Письма, СПб., 1914, т. III, стр. 207.

[XXVII]

как к лучшему своему поэту. Они любят и лирические его стихи, отразившие душу простого немецкого люда, и его боевые политические произведения, призывающие к революционной борьбе за торжество демократии в Германии и за ее демократическое единство.

Разгром фашизма знаменует возрождение поэзии Гейне в Германии. Поэт занимает принадлежащее ему место как классик немецкой литературы. С ним знакомятся новые поколения германскою народа. Он любимейший поэт молодежи.

По решению Всемирного Совета Мира столетие со дня смерти великого немецкого поэта отмечается как большой праздник мировой культуры воем прогрессивным человечеством.

Д. Заславский

[XXVIII]

Цитируется по изд.: Гейне Г. Собрание сочинений в десяти томах. Том 1. Книга песен. Трагедии. Ранние стихотворения. Л., 1956, с. V-XXVIII.

Вернуться на главную страницу Гейне

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС