Оттиск газеты Партии эсеров |
|
1909 г. |
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ |
На первую страницуНОВОСТИ ДОМЕНАГОСТЕВАЯ КНИГАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИРЕЛИГИИ МИРАЭТНОНИМЫСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Оттиск из газеты Партии социалистов-революционеров “Знамя Труда” 1 № 25 “К убийству полковника Карпова“В борьбе обретешь ты право свое" [ декабрь 1909 г. ] В ночь с 8-го на 9-ое декабря в д. № 25 по Астраханской улице, на Выборгской стороне в Петербурге, разыгрался финал драмы, неожиданный для одного из действующих в ней лиц, генерала Герасимова и руководимой им тайной полиции царя: взрывом бомбы был убит начальник охранного отделения в Петербурге - полковник Карпов, и тяжело ранен сопровождавший его другой - пока еще неизвестный - чин охраны. Произведший покушение молодой человек был арестован уже на улице и при нем найден паспорт на имя Воскресенского. Этот Воскресенский в действительности является Александром Алексеевичем Петровым. На днях его будут судить военным судом. Драма кончена, и мы можем теперь рассказать ее перипетии. Александр Алексеевич Петров был народным учителем в Вятской губернии. В начале 900-х годов он начал там свою работу среди крестьян. Сначала она носила чисто культурнический характер, но в 1902 г. Петров официально примкнул к П.С.Р. и повел работу под руководством местного Губернского Комитета Партии. Влияние его и популярность в крестьянстве, как свидетельствуют работавшие с ним товарищи, были огромны - вся округа, где работал он, знала, любила и уважала его. Но работа была прервана арестом в 1903 году. Впрочем, вскоре он был освобожден , и дело за недостаточностью улик прекращено, но от должности учителя его все же уволили. Петров снова, с той же энергией, принялся за работу. В 1904 г. новый арест и новое освобождение опять за недостаточностью улик. В 1905 г. третий арест и предание суду Казанской Судебной Палаты. Амнистия в октябре 1905 г. снова освобождает Петрова. Но не надолго. Тотчас же почти после окончания “дней свободы”, 9-го января 1906 года Петрова арестуют вновь и приговаривают к административной ссылке на три года в Нарымский край. Но по дороге туда, в Глазовской тюрьме его задерживают, так как открылись какие-то новые данные, которые позволяли привлечь его к суду. Петров решает бежать. И 17-го июня 1906 г. выполняет вместе с одним товарищем свое решение, перепилив решетку окна. С этого момента начинается его нелегальная работа: он избирает себе боевую область. Он участвует в экспроприации в Услоне, принимает косвенное участие в покушении на Кобеко, участвует в экспроприации в Троицком лесу. Конец 1906 г. он работает в динамитной лаборатории в Казани. 3-го января, во время приготовления снаряда в этой лаборатории одним из товарищей Петрова, происходит страшный взрыв, который смертельно ранит приготовлявшего бомбу и тяжело уродует Петрова: у него оказалась раненой нижняя часть живота, перебиты и изранены ноги. Но Петров не теряется: после того, как прошло первое оглушающее впечатление взрыва, видя, что товарищ умер, он сам решает “бежать” и приводит свое намерение в исполнение: окровавленный, изуродованный, он выползает на руках на улицу, и там, совершенно обессилевшего, его находят и арестуют. Казанский военно-окружной суд приговаривает его к каторге на 4 года. В 1907 г. отбывать наказание его отправляют в Вятскую губернскую тюрьму. Оттуда в ночь на 19-е февраля 1908 г. он, взломав решетку окна, снова бежит и вскоре скрывается за границу. Побег этот был сопряжен с необычайными трудностями: последствия поранений при взрыве далеко не исчезли, Петров продолжал хромать. Раны на ногах не зажили, так как их едва залечили в тюрьме, даже не извлекши осколков металла, попавших в ногу. Лишь заграницей была произведена необходимая операция, и Петров поправился. Но в ноябре того же года он уже опять едет в Россию на работу в Поволжскую область. 2-го января 1909 г. его вместе с другими товарищами арестуют в Саратове. Такова краткая революционная биография Александра Алексеевича Петрова, - биография, характеризующая его, как твердого, убежденного, самоотверженного революционера, человека с недюжинной силой воли и большой решительностью. Летом 1909 г. заграницу пришло известие, что Петров, переведенный из тюрьмы в Саратовскую психиатрическую лечебницу на испытание, бежал оттуда. А через несколько времени он сам приехал заграницу, - но приехал разбитый, придавленный, угнетенный. Тотчас же он стал искать возможности видеть представителей Партии С.Р. и Вл. Льв. Бурцева. И при первом же свидании рассказал следующее. Чуть не первым известием с “воли”, пришедшим к ним в Саратовскую тюрьму, было сообщение об открытии провокации Азефа. Известие это произвело ошеломляющее впечатление. Вскоре к этому присоединился еще новый факт: их арест оказался тоже делом провокатора - Татьяны Цейтлин.2 Арест рабочих в Саратове, происшедший вскоре после их ареста, вызван был тоже провокацией. В тюрьме не стало иных разговоров, как о провокаторах: припоминались прежние провокаторы, подозревались новые, приводились различные случаи провокации. Провокация тяжелой пеленой нависла над всеми. Оскорбленное чувство бессильно металось, ища выхода. В тюремной обстановке воображение рисовало картины - одну другой ужаснее и мрачнее. Казалось, что все погибло, все рушится, - Партия сверху донизу разъедена провокацией. Борьба с этой язвой являлась, таким образом, неотложным, самым насущным делом. И ум настойчиво и упорно возвращался к мысли об этой борьбе, искал способов, строил планы. Ибо “для всех было ясно, - как описывал потом свое настроение Петров, - что прежде, чем продолжать работу, нужно освободить Партию от этого элемента”. Но как? И после долгих дум и сомнений он пришел к выводу: “Хотя и говорят, что провокация есть своего рода палка о двух концах, но ведь об этом только говорят. И палка до сих пор бьет все одним и тем же концом - бьет по Партии. Провокация есть палка о двух концах. И Азеф - это есть удар по Партии, удар одним концом палки. Так пусть же ударит другой конец той же палки! Палка о двух концах: так пусть же честный, с сильной волей человек смело возьмет эту палку для удара другим концом”. Таков теоретический вывод Петрова. А за ним следует и практический: “И я беру эту палку!” Он решает стать “провокатором-революционером”. “Я взял на себя смелость встать на путь, до сих пор не практиковавшийся Партией, взял на себя смелость взять палку провокации, - описывал он свое тогдашнее настроение, - потому, что это нужно - я должен это сделать и я верю, что я сумею, смогу, в силах сделать это”. “Я Партию люблю, я предан делу революции, я отдал делу освободительного движения все свои силы, способности, знания и жизнь: теперь я отдаю ему и честь свою”. И решив так, он “ни на минуту не сомневался в правоте и целесообразности своих действий”. Он строит широкие планы: добиться доверия, стать крупной фигурой, большим “провокатором”, чтобы открыть весь механизм полицейского сыска, чтобы узнать все пути, какими тайная полиция получает свои сведения, узнать главнейших провокаторов и выдать их всех Партии. Он думает еще о большем: узнав, что царь едет в Полтаву на празднества,3 он мечтает быть в качестве охранника там, чтобы, выбрав момент, отомстить за задавленную революцию, за реки крови, за издевательство главе реакционной шайки - Николаю II. Внешняя обстановка, повидимому, благоприятствовала тому, чтобы стать “видным провокатором”. Петров был арестован, как нелегальный, под фамилией Филатова. Его поведение с жандармами, его израненные ноги, его упорное скрывание своего настоящего имени, все это заставляло их думать, что они имеют дело с бывалым человеком. Производятся разные попытки установить его имя. Сначала ему заявляют, что его открыли: он - Лещатников. Петров не возражает, но и не подтверждает. Жандармы не успокаиваются. Через некоторое время по некоторым данным и фотографии они решают, что он - бывший офицер Севастопольского гарнизона Андрей Ясненко, судившийся в Севастополе и сосланный в каторгу, но бежавший и скрывшийся бесследно из Александровской каторжной тюрьмы. Это открытие жандармов совпало со временем, когда Петров окончательно решил выполнить свой план. В середине марта 1909 г. он делает начальнику Саратовского жанд[армского] управления, полковнику Семигановскому, и начальнику Саратовского охранного отделения, ротмистру Мартынову. Заявление о своем желании перейти на службу в полицию. Обе стороны ставят условия. Петров требует, чтобы за это освободили всех арестованных одновременно с ним - Минора,4 Бартольда5 и др. Мотивирует он это тем, что, во-первых, они близкие его друзья, и он не сможет отделаться от неприятного чувства, если они будут в тюрьме, а во-вторых, - если они будут на воле, то у него сразу образуется в революционных кругах группа вполне верящих ему и близких товарищей, через которых ему легче будет узнавать все, что он сам почему-либо узнать не мог бы. Жандармы после споров и пререканий соглашаются выпустить под залог или поручительство всех, за исключением Минора, но со своей стороны требуют, чтобы он письменно заявил о своем желании вступить на службу и в качестве доказательства своей искренности выдал им наиболее важные дела, известные ему в данный момент. В награду ему предлагают свободу и триста рублей в месяц жалованья. После долгих разговоров торг наконец заключается, и 21 марта Петров выдает полковнику Семигановскому бумагу, где, признавая себя Андреем Ясненко, для большего поднятия своего значения “сознается”, что “сфера его деятельности боевая”, что “Савинков ему предлагал работать совместно в Северном боевом отряде”, но он отказался, предпочитая самостоятельно организовать боевые дружины в Поволжье. Затем он делает ряд фиктивных выдач о планах покушений и т.п. и мерах их предупреждения и в заключение заявляет о своем желании поступить на службу. Семигановский и Мартынов торжествовали и не скрывали своего торжества. В минуту дружественной откровенности Мартынов признается, что без хорошего провокатора невозможно сделать карьеры, что только там, где есть “солидные сотрудники”, и выдвигаются жандармы. Больше того - даже степень власти того или другого начальника местного жандармского или охранного отделения измеряется “солидностью” имеющихся сотрудников. И те начальники жандармских управлений, у которых в данный момент такого козыря в руках нет, не теряя официально своей самостоятельности, по существу, как в былое время захудалые удельные князья, попадают во власть своего более счастливого соседа, который начинает княжить и володеть на его территории. Словом, “солидный сотрудник” - это успех, это повышение, награды, бесконтрольные суммы, власть. Семигановский спешит к губернатору Татищеву порадовать его своею новостью. И все сообща, в виду особливой важности сотрудника, решают при посредстве его выслужиться перед высшим начальством. Забрав бумагу Петрова, полковник Семигановский едет в Петербург в Департамент Полиции, а, главное, к “самому” Герасимову, “нашему начальнику”, “сильнейшему человеку”, ударить челом своим новым приобретением. Через несколько дней он возвращается с известием, что Петрова “требуют” в Петербург. В Петербурге Петрова все время держат в Охранном Отделении, в какой-то роскошно обставленной комнате. Он - “почетный” заключенный. Он попадает в руки к “самому” Герасимову и его подручному Доброскокову.6 Начинаются снова переговоры об “условиях”, а наряду с этим идет неустанное наблюдение и изучение нового будущего сотрудника. Условия Петрова об освобождении его товарищей, а в особенности Минора, признаются неприемлемыми. Вместе с этим в Герасимове все время живет какое-то подозрение. Он всматривается и изучает Петрова, пытается прочесть у него на лице истинные помыслы и цели. Однажды во время какого-то “дружественного разговора” Герасимов вдруг быстро поднимается, берет Петрова за руку и подводит к зеркалу. “Смотрите”, говорит он, и поясняет: “Вы мне нравитесь; очень. Но вы смотрите, глаза, глаза: они лгут!” Начинает подниматься подозрение и относительно его личности: точно ли он офицер Ясненко, а не другой. И если нет, то почему скрывает, не говорит правды. Подозрения растут. Охранники становятся все настойчивее и осторожнее. И, наконец, разражается скандал. В комнату к Петрову явился Доброскоков и стал особенно настойчиво спрашивать его, кто он такой. Затем, не получая ответа, стал издеваться на ним, издеваться цинически над его товарищами. Петров, не выдержав роли, взятой на себя, выгнал Доброскокова вон. И через полчаса был уже закован пришедшими жандармами в кандалы, и ему заявили, что в тот же день его отправляют в Севастополь для опознания. Поездка из Петербурга в Севастополь полна душевных мучений для Петрова. План разбит - ему не верят и всякие перспективы “взять палку” утеряны. Но и возвращение назад тоже невозможно, ибо он замаран, и прекрасно сознает, что возврата к работе в рядах партии для него нет. Им овладевает отчаяние. Это отчаяние еще усугубляется одним - самым ужасным чувством, которое все властнее начинает пробиваться в нем. И это - чувство неправильности, непозволительности самого пути, который он избрал. Он начинает чувствовать, что не выдержит страданий, что остается одно - покончить с собой. Но разве самоубийство - выход? Разве самоубийством реабилитируешься в глазах товарищей? А месть им, - тем, торжествующим, а исправление своей ошибки? Выхода как будто нет. И приливы душевного отчаяния сменяются часами апатии, безразличного отношения к жизни, к тому. что будет, как повернутся события. Но это продолжается недолго: мысль лихорадочно работает, ищет выхода, чувство виновности, необходимости искупить ошибку, растет. С ними вместе растет жажда выйти из положения. Наконец, выход найден - и найден благодаря жандармам, сопровождавшим его. Они заметили то нервность, то апатию Петрова, часто даже истерические выходки, и заподозрили, что он ненормален. Это натолкнуло его на мысль, что спасение из положения именно здесь. Надо симулировать сумасшествие, добиться перевода в лечебницу и бежать оттуда. Но, дальше? Работать в организации после всего, что было, - невозможно. Покаяться товарищам и только - но это значит не реабилитировать себя, не искупить своего греха. Нет, после побега надо снова предложить свои услуги полиции. Если они не поверили заключенному, так поверят, когда человек сам после побега явится к ним с предложением услуг. Вступить провокатором-революционером на службу к ним, а потом, открыв все партии, пойти и искупить вину, отомстить Герасимову с братией - таков план. И в Севастополь жандармы привезли уже “сумасшедшего”. В Севастополе Петрова держали недолго: почти тотчас было установлено, что между ним и Ясенко нет ничего общего, и его отправляют по месту его ареста снова в Саратов. Встреча мало походила на прощание. Тогда было торжественное отправление открытого стараниями “деятельных” сотрудников г-на Герасимова офицера Ясненко, согласившегося быть провокатором. Тогда в Петербург отправляли дорогой подарок, козырь - доказательство расторопности, деловитости и преданности. Тогда вместе с ним в Петербург ехали чаяния наград, повышений, “высочайших” благодарностей Герасимова. Теперь возвращался человек, надувший их (за это время была открыта настоящая фамилия Петрова), человек, разочаровавший начальство, непонравившийся ему, забракованный им. Теперь он воплощал собою хороший нагоняй. И перемену отношений “дали почувствовать”. Начинается ряд издевательств. Его сумасшествию, конечно, не верят. Его морят голодом, бросают в карцер, насмехаются, подглядывают, бьют, когда и чем ни попало (у Петрова на одной стороне верхней челюсти выбито несколько зубов). Но он настойчиво продолжает симулировать. Наконец, дело начинает казаться серьезным даже его мучителям. Решают назначить комиссию для освидетельствования. Комиссия признает необходимым поместить его на испытание в психиатрическую лечебницу на 20 дней. Через несколько дней, в ночь на 18-е мая 1909 года Петров, взломав окно, бежит оттуда. Итак, первая часть плана выполнена. Остается выполнить вторую. Из Хвалынска Петров посылает письмо Мартынову с предложением вступить с ним в переговоры о его службе. Происходит встреча в Саратове. Условием поступления на службу Петров снова ставит освобождение арестованных с ним товарищей. Мартынов отвечает, что это выходит из его компетенции, и он должен съездить переговорить обо всем снова в Петербург к Герасимову. Через несколько дней Мартынов привозит Петрову из Петербурга приглашение снова явиться к “шефу”. Лед был, очевидно, сломлен окончательно. Человек, после всего перенесенного, только что улизнув из цепких рук охраны, являющийся снова с предложением своих услуг, стоит, конечно, вне подозрений: он, несомненно, свой. И примирившиеся с ним, снова чающие наград и повышений саратовские полковник и ротмистр отправляют его, как своего, после “кутежа”, в Петербург. В Петербурге отношение тоже совершенно изменилось. О “лгущих глазах” нет больше речи. Вопрос лишь об условиях да плане деятельности. Петров повторяет свои прежние требования. Герасимов согласен на них: он даже сам поедет в Саратов, чтобы распорядиться, какие документы в деле нужно уничтожить, которые могли бы затруднить освобождение заключенных. Он даже готов освободить Минора. Но только... под одним условием: его освобождение должно быть обставлено некоторыми подозрительными странностями, и одновременно должен быть пущен соответственный “слушок”. Герасимов откровенно признается, что они делают это иногда, когда им представляется это выгодным. Петров отклоняет такое освобождение, и договор формулируется окончательно по старому: освобождаются все, кроме Минора. Остается деловая сторона. “Учителю” надо наставить “ученика”. Задачей Петрова должна быть - “боевая провокация” и только она. Он не должен никоим образом ни узнавать, ни сообщать никаких сведений из других областей партийной работы. Это может только “провалить” его. Помимо Герасимова или того лица, какое он сам укажет, Петров, не должен никому давать никаких сведений. Пусть бережет себя. Пусть не горячится, стремясь доставать сведений, как можно больше и как можно скорее. От него не требуется услуг в ближайшем времени. Главное - систематичность. Пусть медленно, но верно пролезает к боевому центру. Пусть не смущается, если первоначально будет не у дел, и ему прийдется просто на просто отдыхать. Да если и по собственному желанию захочет “отдохнуть”, пусть отдохнет - стесняться нечего. Его задача широкая и сложная - медленными, но верными шагами должен идти он к ней. В конце концов он должен занять место Азефа, должен встать во главе боевой организации. “Вам принадлежит будущее, - восторженно говорит “наставник”: - Вы должны себя беречь и готовить для будущего!”. Человеку с “будущим”, конечно, не пристало нуждаться в деньгах и ему назначают 1000 р. в месяц. Герасимов и здесь сама заботливость, и здесь великий образ “будущего Азефа” должен служить путеводной нитью вновь обращенному: ему советуют взять на свое имя ящик и откладывать туда свои “сбережения”. Но “наставления” не занимали всего времени. Иногда, для большого, очевидно, укрепления связи, для того, чтобы показать все утехи новой жизни, в которую вступает “сотрудник”, Петрова “освежали” поездками в отдельные кабинеты модных ресторанов. В них, кроме Герасимова, принимали участие Доброскоков, “Еременко” (он же убитый Карпов). Освежения эти кончались под утро безобразнейшей оргией, в которой с восторгом принимали участие “наставники”, забывая даже обращать внимание на самочувствие ученика. Герасимов предвидел все: хотя и свой уже, хотя и закуплен, а все же может проснуться совесть-злодейка и поколебать благие решения. И Петрову дается “гарантия”: выданных им боевиков вешать, конечно, не будут. Он будет выдавать их до совершения акта. Их будут арестовывать, но они будут отделываться легкими наказаниями, даже вероятно, простой административной высылкой, “если только они будут держать себя конспиративно, выдержанно, т.е. не будут открывать в тюрьме товарищам своей личности и занятий”. Генерал Герасимов ничего против этого не имеет, ему важно лишь расстроить предполагавшийся акт, а они пусть живут - Бог с ними. Когда было решено, что задачи достаточно выяснены и круг деятельности определен - Петрова решили отправить заграницу - на первых порах в Париж. Туда вскоре для сношения с ним должен был приехать некий “Вячеслав Михайлович”, с которым он должен будет вести сношения, получать помощь и деньги. Этот “Вячеслав Михайлович” будет называться там - Виталий Дибич. Пока же “на расходишки” до приезда Дибича ему дали 500 р. да еще 100 р.7) на всякий случай, буде захочет заехать в Стокгольм на выставку. На этом кончался рассказ, сделанный Петровым представителям Партии8). Он присоединил к нему лишь свое теперешнее мнение о том, что сделал. Оно было таково: “то, что я вначале считал единственно-правильным, целесообразным и необходимо-нужным, теперь я считаю глубочайшим моим заблуждением, непониманием, даже величайшей ошибкой”. Он понимал всю “неприемлемость и недопустимость” своих действий, он понимал, что после этого он не может работать в Партии. Он просит только об одном: поверить в его искренность и разрешить ему, дать возможность искупить свою вину, доказать чистоту своих намерений - убить генерала Герасимова. Представители Партии стали пред тяжелой дилеммой: с одной стороны Петровым “совершен поступок, противоречащий революционным традициям, недопустимый для революционера и наносящий существенный вред делу революции”. Такой поступок формально запрещен партийными постановлениями и должен влечь за собой исключение из Партии и опубликование имени совершившего его. Но, с другой стороны, перед ними был человек, предыдущая деятельность которого известна им с самой лучшей стороны, рассказу которого они не имеют основания не верить, рассказу которого верят его ближайшие товарищи. Опубликование его имени было бы равносильно закрытию для него возможности искупить чем-нибудь совершенное. На это представители Партии не решились и поэтому, со всей твердостью отметив всю недопустимость действий такого рода, они разрешили ему то, что он просил, разрешили “обезвредить последствия своего поступка путем устранения одного из руководителей сыска в России”. Для совершения акта Петрову была обещана помощь необходимыми техническими средствами, т.е. динамитом, оболочками и т.д. Непосредственно в Россию Петров ехать не мог, хотя сам лично и очень хотел этого. Но, во-первых, после всего перенесенного он был в ужасно нервном, подавленном состоянии, и ему необходимо было прийти в себя, а во-вторых, надо было соблюсти декорум и таким быстрым возвращением не повлечь подозрения с “той” стороны. Его изолируют от всех и всего, что могло бы навести на какой-либо след практической работы в России, так как за ним могли следить и по нему - независимо от его желания - проследить других. Но вместе с тем с ним видятся представители Партии, от которых он, по предположению полиции, может узнавать много ценного. Он пишет Герасимову и “Вячеславу Михайловичу” письма под диктовку представителей Партии, где сообщает различные “важные” сведения об интересующих Герасимова лицах и планах. Он пишет ему, что дело проникновения к “центру” подвигается вперед и т.д. Герасимов и “Вячеслав Михайлович” с своей стороны шлют ему свои дружеские приветы, одобрения, советы и пожелания. Приезд Дибича задерживается болезнью Герасимова, о которой тот тоже сообщает в своих письмах. “Вот уж второй месяц я прикован к постели, - пишет он, - лежу в клинике в ожидании тяжелой операции”. Но даже в ожидании “тяжелой операции” генерал не забывает своего дела. “За Ваши сведения благодарю Вас, но они настолько кратки, что предпринять что-либо положительно невозможно” - жалуется он. И с своей стороны задает ряд “наводящих” вопросов: “Вы сообщили, что Борис (Савинков) с семьей живет в России, но где именно, Вы ничего не сообщили и какая операция предположена им в первую очередь - неизвестно. Если Вам в центре нельзя узнать просимых сведений, быть может Вы могли бы получить какую-нибудь миссию по б[оевому] д[елу] в Россию?” Генерала Герасимова интересует все. “Как Вы нашли наших друзей, богаты ли они?” “Не забудьте сообщить мне насчет Италии” (в связи с поездкой царя). “Читал в газетах, что в первых числах октября в Париже будут какие-то конкурсы аэронавтики, и мне пришла в голову мысль, не воспользуется ли наша братия этим новым изобретением для своих высоких целей? Как Вы думаете, сообщите?” Генерал ласков, очень ласков в своих письмах: - “дорогой мой” пишет он Петрову. Но сквозь бархатные лапы он нет-нет да и дает почувствовать свои когти. О, он крепко держит жертву, которая попала к нему. “Вы должны быть совершенно откровенны, - пишет он, - и только при этом условии возможно Ваше самосохранение. В противном случае, не зная плана действий, с нашей стороны какой-нибудь неосторожный шаг может повлечь Ваш провал. Вот почему Вы должны оказать полное доверие, открыть все карты”. Но, показав свои когти, генерал снова мягок и даже вдохновенен. “Да хранит Вас Бог. Будьте спокойны и мужественны, и тогда победа будет за нами!” Вскоре в Париж приезжает и “Вячеслав Михайлович”, он же Виталий Дибич. Петров сносится с ним - сначала в Париже, а затем Дибич приезжает к нему по первому его требованию, где бы он ни был. Дибич готов на все услуги для важного “сотрудника”: он подхалимствует пред ним в глаза и пытается шпионить и доносить “шефу” о поступках “сотрудника” за его спиною. Наконец, осенью Петров выезжает для “свидания” с Герасимовым в Россию. И в Петербурге совершенно самостоятельно, без всякой помощи составляет план, делает все приготовления и в ночи с 8-го на 9-е декабря производит покушение. Герасимова он, очевидно, не мог встретить: убитым оказался его ближайший помощник и заместитель, полковник Карпов. Александр Алексеевич Петров искупил свою ошибку “единственно достойным” образом. Из наглой шайки, “за кулисами правительственного механизма” держащей в своих цепких руках Россию, выбит один из главарей. “Покупатели совести человеческой”, генерал Герасимов и его присные получили жестокий урок. Но история Александра Алексеевича Петрова должна послужить тяжелым уроком и тем революционерам, которые, увлекшись рисующимися перспективами, будут видеть вершину самоотверженности в планах, подобных его. И мораль этого урока мы лучше всего можем формулировать его же собственными словами, записанными им в конце его “заметок” пред отъездом в Россию. Это - слова человека, на себе выстрадавшего весь ужас положения, в которое сам поставил себя. “Ни под каким видом, ни с какими целями входить с охранным в соглашение нельзя; подобный поступок не может быть оправдываем ничем, никакими расчетами пользы и выгоды. Малейший шаг в этом направлении наносит Партии и страшный вред - только вред, и противоречит традициям Партии и является поступком, недостойным члена П.С.Р. Входя в соглашение с Охранным, рискуешь не собственной только честью, как это я понимал некогда, а честью Партии и пожалуй главным образом именно честью Партии, а не своей. “Я заклинаю вас, товарищи, всем святым для вас, во имя для вас всего святого и дорогого, не позволяйте в своей жизни ничего похожего на то, что позволил себе я в своем ослеплении. надеясь извлечь из этого пользу, в своем глубоком заблуждении неправильно взглянув и односторонне поняв задачи и цели, какие я преследовал. Не делайте и даже не задумывайтесь над возможностью принести пользу Партии от соприкосновения, с Охранным, я заклинаю вас, я говорю, что лучше будет, если вы убьете себя в тот момент, когда только что придет вам в голову мысль о подобном решении. Или откажитесь от этого решения или убейте себя сейчас же! Ибо может случиться, что уже и смерть не в силах будет избавить вас от этой ошибки, что и смерть ваша не сможет примирить, не явится искуплением вашей вины!” ГАРФ. Ф. 102. Ос. Отд. 1909 г. Примечания:1 “Знамя Труда” - с 1907 по 1914 центральный орган ПСР. 2 Т.Цейтлин - секретный сотрудник Департамента Полиции, жена Н.В.Доброскока (см. ниже). 3 Имеются в виду юбилейные торжества, связанные с 200-летием Полтавской битвы (27/VI(8/VII) 1709 г.). 4 Минор О.С. (р. 1861) - революционную деятельность начинал в народовольческих кружках, в 1883 г. арестован и выслан в Якутск, за участие в вооруженном сопротивлении ссыльных приговорен к бессрочной каторге; в 1898 получил разрешение выехать в Россию; с 1902 в эмиграции, член ЦК ПСР. 5 Бартольд Б.В. - член БО ПСР, организатор побега А.Петрова из Казанской тюрьмы в 1906 г., участник убийства полковника С.Г.Карпова. 6 Доброскоков, он же Доброскок Н.В. (Добровольский, “Николай-золотые очки”) - секретный сотрудник Департамента Полиции в партии меньшевиков, после разоблачения служил чиновником Петербургского охранного отделения, затем полицмейстером Петрозаводска и Ораниенбаума. В начале 1909 г. он опубликовал в прессе следующее заявление по поводу своей агентурной деятельности: “Прочитав в газетах речь члена Государственной Думы Покровского, лидера думской социал-демократической фракции, в которой он назвал меня провокатором, я настоящим заявлением поставляю в известность наших пресловутых социал-демократов, что я с детства воспитан в православной вере, в любви и беспредельной преданности престолу и отечеству, почему и не мог быть социал-демократом. Если же я номинально назывался социал-демократом, то для того, чтобы проникнуть в эту преступную шайку для осведомления правительства о преступной ее деятельности. Звание социал-демократа в моих глазах преступно и позорно, и я таковым никогда не был” (Цит. по: В.Л.Бурцев. В погоне за провокаторами. М., 1989, с. 101). 7 Все деньги, полученные Петровым за все время (более трех тысяч рублей), пошли на организацию его боевого акта, и Петров дал в них отчет. 8 В распоряжении Партии имеется полный рассказ самого Петрова: мы привели его лишь в сокращенном виде. Использованы материалы сайта www.auditorium.ru Здесь читайте:Персоналии "Народной Воли", "Земли и Воли", деятели революционного движения 1870-80-х гг. и другие действующие лица| АБ | БА | ВА | ГА | ДА | ЕА | ЖА | ЗА | ИА | КА | ЛА | МА | НА | ОА || ПА | РА | СА | ТА | УА | ФА | ХА | ЦА | ЧА | Ш-ЩА | ЭА | ЮА | ЯА |Народная воля, революционно-народническая организация, образовалась в августе 1879 г. Земля и воля, тайное революционное общество, существовало в 1870-е гг. Петрашевцы, участники кружка М. В. Петрашевского (1827-1866). Россия в первые годы XX века (хронологическая таблица)
|
|
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ |
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на 2-х доменах: www.hrono.ru и www.hronos.km.ru,редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |