|
|
Ленцева Мария Наумовна родилась в 1915 г. в д. Подъяково, Жук Ольга
Григорьевна родилась в 1916 г. в Белоруссии. Живут в п. Щегловском Кемеровской
области. Беседу записала Лопатина Наталия в августе 1999 г. (спецэкспедиция
фонда "Исторические исследования"). (1) Жук - Я родилась в Белоруссии. В
Сибирь мы сбежали от коллективизации. Родители никак не хотели вступать в
колхоз. Как-то вечером отца пришли арестовывать, но не нашли. Он сидел в
подполье. Накануне добрые люди предупредили его, и он спрятался. А ночью мы
уехали из деревни. Подались в Сибирь. Здесь жила мамина сестра. С тех пор здесь
и живем.
Ленцева - А я родилась в Подъяково. В единоличниках наша семья жила небогато:
было всего 2-3 лошади, корова, овечки, косилка, плуг. Я помню, что мы
только-только начали разживаться, как колхозы разграбили нас. Мы голые и босые
остались. Ох, и жалко было отдавать нажитое. Но отец сказал твердо: "Дети, нам
надо заходить в колхоз. Иначе нас до корня разорят". В колхоз мы зашли. Лошадей,
овечек, машины, плуги, - всё-всё отдали.
Сколько же мы работали в том колхозе! Я и пахала, и боронила, и мешки таскала, и
на лесозаготовки зимой ездила, и на лесосплаве весной была. Куда пошлют, что
заставят, всё делала. За работу нам палочки писали - трудодни. А получали мы на
эти трудодни фигу. Первые два года хоть мало, но всё-таки давали хлеб, а потом
перестали. Всё сдавали государству. А вы, колхозники, живите, как знаете. Так и
жили.
Питались очень плохо: где тошнотики из мерзлой картошки съездим, где саранки
выручали. Ягода, грибы. На колхозном поле была общая кухня. Но что там варили!
Сварят противного киселя из овсянки, и питайся этим варевом. Животы болели. Ни в
какой декрет по рождению детей мы сроду не ходили. Кто его нам даст? Если бы
были декреты, какая нормальная баба стала рожать в поле? Ей о дитё надо думать,
а не о работе.
А когда из Подъяково всех мужиков на войну забрали, мы, женщины, всю работу
делали: сами сено косили, сами метали, сами пахали и сеяли. Там, где кони на
севе пройти не могли, мы мешки на плечи взваливали и давай… . Мало кто вернулся
с войны. Реву-то сколько было!
После войны мне повезло. Как с мужиком своим сошлась, в колхозе больше не
работала. Муж работал в Щегловском подсобном хозяйстве и в колхоз меня больше не
пустил. Он сказал мне: "Ты, вот, год работаешь, а тебе ни грамма хлеба не дают,
ни деньгами не платят. Зачем работать? Сиди дома, и расти детей". Ведь это
правда! Нам ничего не платили.
Жук - А ведь скажи, - как ни трудно было работать, мы песни пели. Пели по дороге
и на работу, и с работы.
Ленцева - Да, подруга, пели. В войну так трудно было, и то мы песни пели и
играли. И, вот, что интересно! Мы самогонку гнали, а пили не сильно. Всей
деревней праздновали Рождество, Масленку, Пасху, Троицу. Если праздновали, то
гуляли неделю. Ходили толпой из дома в дом. Но это было до колхозов. Гуляли,
пока Советская власть не запретила. Кончились наши праздники. В Бога мы все
верили! Молились. С верой в Бога жили и наши родители, и их родители жили. Но
Бог чем-то помешал советской власти. Заставили от него отказаться.
Мы, как чокнутые стали. Работали и работали. Знали одну только работу. Жили…,
как не знаю, кто! Как лето, - все дети, как мураши, на поле работают, траву
дергают. Никто их сильно не насиловал, как нас, но работать заставляли. Ребятня
вся работала.
У нас даже ни паспортов, ни справок, ни метрик не было. Нам эти паспорта не
давали, чтобы мы не разбежались. Сюда, вот, в Щегловку к мужу переехала, так
насилу паспорт выправила. Но и без документов люди как-то умудрялись убежать из
колхоза.
Жук - Советскую власть трудно обмануть.
Ленцева - А нам какая разница была? Что советская власть, что еще какая. Я
работала и работала. Всё говорили, что большевики о нас заботятся. А я, черт
знает, кто они такие и как заботятся! Или коммунисты! А по мне, ну, коммунисты,
да коммунисты! Не знаю. Мы люди небольшие. Кто нам докладываться будет, зачем
нужны были те же колхозы?
Жук - Мы власть уважали!
Ленцева - А то как же! Попробуй, не уваж! Если останешься дома, не пойдешь на
работу, за тобой тут же прибегут и выгонят в поле. Собирайся, кричат, сейчас же!
А работали мы день и ночь. Днем косили, жали, а ночью скирдовали или молотили. У
нас тогда с этим строго было. Я как-то сильно заболела. Не смогла идти на
лесозаготовку. Мы, колхозники, обязаны были не только хлеб растить, но и
"кубатуру гнать", дорогу строить. Мы многое, что обязаны были делать. И ничего
за это не платили - ни нам, ни даже колхозу. Обязаны, - и всё!
Не вышла я как-то на работу из-за болезни. Фельдшер выписал мне справку об
освобождении. Эту справку я отдала своему председателю. А он заматерился и
сказал, что эта бумажка ему только в уборной может пригодиться. Наш бригадир
Висильчук тут же написал на меня бумагу в органы. Там было написано, что я -
такая-сякая, перебегаю из бригады в бригаду, ему, мол, не подчиняюсь. Такая
бумага тогда была всё одно, что приговор. Вызвали меня куда надо… . Ой, как же я
боялась идти. Внутри у меня всё дрожало! Шла и думала, что же со мной теперь
сделают?! Что сейчас будет?! Меня там спросили: "Сколько ты выработала
трудодней?". А я, с дуру: "Чёрт их знает, сколько. Я их не считала. Зачем они
мне, палочки да палочки!". Меня арестовали, посадили в Барзаскую тюрьму.
Оказывается, я что-то лишнее сболтнула. Четверо суток и просидела.
После тюрьмы да болезни оклемалась немного, и меня отправили на всю зиму на
лесозаготовки "кубатуру гнать". Когда была на лесозаготовках, узнала, что
председатель, из-за которого я в тюрьму попала (Захаркин, - его фамилия),
выстрелил в одного мужика. Тогда подписывали на заем. Каждый колхозник должен
был купить облигацию за 1000 рублей! Это, вроде, как государство у нас занимает,
а потом отдаст. Деньги огромные! Где их взять? На трудодни ведь нам копейки
приходились. Мужичок этот и говорит председателю: "Дайте мне коней, я солому
отвезу, продам и заём выплачу". А председатель стал орать, выхватил наган,
стрельнул. Арестовали того Захаркина. Говорят, в тюрьме его шибко лупасили. Жена
его кровавые рубахи из тюрьмы приносила. Потом, когда председателя выпустили,
кто-то убил его уже на свободе.(2) Вот так Бог покарал за издевательство над
людьми. Вообще-то председатели у нас были разные. Я всех уже не упомню.
Жук - Я то в колхозе не работала. Коллективизация в Белоруссии раньше, чем в
Сибири, началась. Мы сюда приехали, уже зная, что это такое. У отца брат был
коммунистом. Он сказал отцу: "Никифор, поедешь в Сибирь, не вздумай единолично
устраиваться. Колхозы и до Сибири дойдут". Мы приехали в Сибирь. Здесь, в
Сутункином Логу, жила мамина сестра. Она нас и приняла. Мы поселились в тайге,
где уже жило семь семей. Стали корчевать. Посадили картошку, просо, дом
поставили. Таежная земля не пригодна для посадок, и всё замерзало. Решили
бросить. Отец подался в Кемерово на шахту "Бутовку", устроился на работу. Нам
коллективизация стала уже не страшна. Сама же я перебралась в Щегловский совхоз,
работала на свиноферме. Утром приду, свиней накормлю, уберу и - домой. После
обеда опять хрюшек иду кормить. Свинарник рядом с домом был. У нас не то, что в
колхозе - никого на работу не гоняли, платили деньгами, а не палочками,
доставалось - по рублю в день. На лесозаготовки не посылали.
Послушаю, как в колхозе жили, так не приведи, Господи! Как же людей мучили-то!
Ты думаешь только в вашем колхозе так? Моя тетка в Балахоновском колхозе
работала, это 4 км от Подъяково, над ними там так же издевались! Ой-ей- ёй! Мужа
у неё забрали, она с двумя детьми малыми осталась. Свекра за что-то расстреляли.
Отца сослали на 10 лет.
Ленцева - Я, вот, тебе и говорю, что ты жизни не знаешь, поскольку в колхозе не
работала. Жила, как у Христа за пазухой! Ой, не приведи, Господь, никому такой
жизни, как у колхозника! Из-за работы я света белого не видела. Голодные ходили,
холодные. И так, без конца! Знаешь, какая норма у нас была на покосе? Тридцать
соток на женщину! Мы косили группой из 3-4 женщин. Подсчитала, какой величины
для нас было дневное поле? Поработаем, сядем под березку, посидим-посидим,
наплачемся… И опять идем косить. Плакали от такой жизни! А налоги! Отцу пришлось
корову за налоги сдать. Сдавали молоко, масло, яйца, шерсть. Вырастишь скотину,
а сам ею не пользуешься.
Жук - И кто только нам такую жизнь устроил?!
Ленцева - Кто его знает! По-русски сказать... Начальство! И откуда только на
нашу голову такие начальники брались?! В войну я конюхом работала. Как-то из
Барзаса приехало начальство ночью проверять - работают ли колхозники ночью или
спят. Зашли ко мне, увидели, что не сплю, за конями хожу. Поехали на свинарник,
а там все спят. Долго потом разбирались. Строжились. И что было строжиться?
Плохо ли работаешь, хорошо ли, - всё равно все одинаково получали. Правда,
кого-то из колхозников начальство выбирало и ставило на почет. Говорили, что они
какие-то ударники. Меня тоже как-то на почет поставили. Целых 30 рублей премии
дали! Все работали одинаково. Никакого-такого стахановского движения у нас не
было.
Жук - Зато каждый день на курорт ездили (смеется).
Ленцева - Как же…! Разбежались! У нас тут такой курорт в колхозах был!… Дядька
мой ещё до колхозов дом хороший построил. А мой отец ему и говорит: "Заходи в
колхоз, заходи. Разорят тебя с таким домом!" Не послушал дядька. Забрали у него
дом, всю скотину. И самого забрали. Без вести сгинул. За что спрашивается? За
то, что хотел, чтоб его семья жила в добротном доме и в достатке? Он ведь этот
дом своим потом заработал.
Когда начались колхозы, мы с подругой на сушилке работали. Знаешь, сколько вот
этими руками я таких домов сожгла? Ох, и напилились мы тогда с подругой!
Привезут хороший дом, в нем бы жить да жить. Или стайку, какую. Ты в ней хоть
сейчас скотину держи! А мы её на дрова пускаем, зерно сушим. Рука не поднималась
такое добро изводить. Мы знали, что всё это конфискованные кулацкие дома и
догадывались, где теперь их хозяева. И кому всё это с нами надо было сделать?!
Жук - И сейчас хорошего мало. Но жить можно.
Ленцева - Главное колхозов нет! Нам деньги по пенсии дают. Мы едим, лежим,
гуляем. На работу нас не гоняют. А нам больше ничего и не надо.
Жук - Сейчас говорят, что Сталин был хорошим руководителем.
Ленцева - А мы его знаем?! Нами руководили, мы работали.
Ах, как хорошо нами руководили…! (смеется).
Примечание:
1) Эта беседа была опубликована: "Колхознички-канареечки, поработай год без
копеечки" ("С тобой" (областная газета) - 1999 - 19 дек..; "Заря" (газета
Кемеровоского района) - 1999 - 18 дек. Публикация вызвала полемику: Степан
Анищенко - "Правда ваша, но не вся" ("Заря" - 2000 - 15 апр.; Наталия Лопатина -
"Чтобы пышно жить!" ("Заря" - 2000 - 29 апр.); Матрена Савинцева - "Не надо
хаять колхозы" "Заря" - 2000 - 27 мая.
2) В вышеупомянутой дискуссии Степан Анищенко тоже вспоминает того
председателя и почти восхищается его решительностью и властностью. Сведений о
его насильственной смерти не подтверждает.
Печатается по кн.: Л.Н. Лопатин, Н.Л. Лопатина.
Коллективизация как
национальная катастрофа. Воспоминания её очевидцев и архивные документы.
Москва, 2001 г. (Использована электронная версия с адреса
http://www.auditorium.ru/books/477/index.html)
Здесь читайте:
Россия в XX веке
(хронологическая таблица)
|
