> XPOHOC  > ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ  >  XX ВЕК  >  30-Е ГОДЫ > ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ 1937-1939 >
ссылка на XPOHOC

Дирексен- Риббентропу

1939 г.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

XPOHOC
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ
РЕЛИГИИ МИРА
ЭТНОНИМЫ
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Обзорная записка посла Германии в Великобритании Г. Дирксену министру иностранных дел Германии И. Риббентропу

16-18 августа 1939 г. *

I. Май 1938 г.- Мюнхен.

II. Мюнхен - Прага.

III. Прага.

IV. Май 1939 г.- начало войны.

1) Политика окружения в полном ходу.

2) Растущее противодействие политике окружения.

3) Средства ослабления напряженной обстановки.

4) Данцигский кризис и усиление воинственных настроений.

5) Позиция германской прессы в отношении Англии.

6) Английское предложение о переговорах, сделанное через сэра X. Вильсона.

7) Итоговый обзор.

8) Отношение к предложению сэра X. Вильсона в Берлине. .

I

Май 1938 г.- Мюнхен

Мое назначение в Лондон застало меня в Александрии 2 апреля 1938 г. 10 апреля я прибыл в Берлин. 30 апреля я выехал в Лондон.

стр. 267

Позиция Англии в отношении Германии в это время определялась двумя различными фактами или тенденциями: все усиливающимся влиянием премьер-министра Чемберлена на внешнюю политику и аншлюсом Австрии.

После того как Чемберлен, будучи министром финансов, еще до своего назначения премьер-министром, оказывал чрезвычайно сильное влияние на судьбы своей страны — но больше в области финансов и экономики, а также в области имперской политики — став премьер-министром, он начал руководить также и внешней политикой Англии. Зная укоренившуюся силу пассивного сопротивления чиновников министерства иностранных дел в отношении несимпатичных им направлений внешней политики, он опирался в проведении своих внешнеполитических планов больше на сэра Хораса Вильсона — «статс-секретаря имперской канцелярии». Далее он освободился от министра иностранных дел Идена, ответственного за неудачу абиссинской политики, и назначил министром иностранных дел преданного ему лорда Галифакса. Послом в Берлин он назначил против воли министерства иностранных дел сэра Невиля Гендерсона.

Во внешней политике целью Чемберлена являлась попытка добиться соглашения с тоталитарными государствами. В начале марта 1938 г., по его распоряжению, правительству рейха было сделано очень несовершенное и недостаточное предложение по урегулированию колониального вопроса, которое Гендерсон передал лично фюреру (ответа со стороны Германии не последовало). Он начал также переговоры с Италией о ликвидации абиссинской проблемы и о разграничении интересов на Ближнем Востоке. Эти переговоры привели в апреле к заключению широкого соглашения.

В противовес этому положительному направлению в англогерманских отношениях имелись и отрицательные влияния, вызванные аншлюсом Австрии. Англия, которая задним числом охотно утверждает, что она приветствовала все справедливые действия германской политики и осудила только ликвидацию чехословацкого государства, в действительности осуждала от начала до конца все действия Германии, предпринятые ею для справедливой защиты своих жизненных интересов, и отвечала на них яростной газетной травлей. Так было с занятием Рейнской области, позднее — с разрешением судето-немецкой проблемы и весной 1938 г. с аншлюсом Австрии. Последний повлиял на Англию тем сильнее, что информация британского правительства была явно крайне недостаточной и исходила от легитимистских кругов Австрии: во всяком случае, в Лондоне были неизвестны сила стремления Австрии к аншлюсу и подготовка к нему. Отношение общественности было поэтому единодушно отрицательным и враждебным: «похищение Австрии» — насилие над Австрией — было лейтмотивом и оставалось таковым долгое время.

Также и в позиции самого правительства в отношении Герма-

стр. 268

нии проявлялась известная двойственность: в то время как лорд Галифакс дорожил установившейся связью с германским посольством,— например, он информировал нашего поверенного в делах первым из иностранных представителей о политических результатах визита Даладье в Лондон — министерство внутренних дел денонсировало англо-германское паспортное соглашение. Что указанные Англией паспортно-технические причины в данном случае не были решающими, стало ясно после того, как Германия пошла навстречу английским возражениям; несмотря на это, денонсация не была взята обратно. Из этого стало ясно, что министерство внутренних дел хотело отклонить ходатайства о разрешении въезда, нежелательные ему по тем или иным причинам; нежелательными же были для него какие бы то ни было выступления в положительном национал-социалистском духе.

Англо-германские отношения характеризовались, таким образом, уже и в это время сосуществованием на английской стороне двух друг другу противоречащих тенденций.

Как только замолкла враждебная газетная кампания по поводу аншлюса Австрии, на первый план, в известной мере неизбежно и автоматически, выступила чехословацкая проблема. Уже при моем первом посещении лорда Галифакса этот вопрос явился, по его инициативе, основной темой разговора. Я, согласно поручению, сказал ему, что мы стремимся к мирному разрешению судето-не- мецкого вопроса, но что притеснению судетских немцев должен быть положен конец. Чешский кризис последних дней недели 21 мая поставил судето-немецкий вопрос на первое место в ряду европейских проблем, которое он и занимал вплоть до своего разрешения на Мюнхенской конференции. Во время этого кризиса английское правительство безоговорочно оставалось в плену чехословацкой алармистской информации или ложной информации своей секретной службы и своих военных атташе; оно прямо исходило из того, что чешские сообщения о сосредоточении германских войск должны были быть на чем-то основаны, и направило соответствующие предупреждения по нашему адресу. Было очевидно, что буквальное повторение англичанами чешских инсинуаций должно было вызвать острейшую реакцию со стороны Германии. Таким образом, кризис последних дней недели стал одним из поворотных пунктов в англо-германских отношениях в отрицательном направлении.

Как только стало известно действительное положение вещей, наступило некоторое отрезвление и установилось более критическое отношение к Бенешу; но это произошло слишком поздно, чтобы сгладить возникшее в Германии впечатление. Вслед за тем появилась тенденция разрешить признанный опасным судето-немецкий вопрос приличным образом, в благоприятном для Германии смысле. Лицо, близко стоящее к французскому посольству в Лондоне, подало нам мысль, чтобы мы предложили плебисцит в Судетской области. Это предложение было бы, вероятно, принято

стр. 269

Англией и Францией. В ответ на мою телеграмму по этому поводу я вскоре получил указание оставить это предложение без последствий.

В последующие месяцы чехословацкий вопрос потерял свою непосредственную актуальность, хотя политическая общественность еще живо занималась им. Особенно большое влияние оказало посещение Генлейном Лондона. О том, что правительство искало способа мирного разрешения вопроса, свидетельствовало несколько статей в «Таймс», представлявших пробные шары в смысле отторжения Судетской области или, по крайней мере,— плебисцита. Этим статьям приписывалась официозная инспирация.

На общее настроение оказывала в это время очень сильное влияние правительственная пропаганда вооружения, особенно в области авиации. В этом же направлении действовала кампания травли немцев, проводившаяся большей частью прессы. Широкие массы начинали думать, что война неизбежна, и были объяты истерической паникой. Домашние работники отказывались поступать в дома, находящиеся на южном побережье, потому что боялись немецких бомб. У советника посольства, который хотел снять дом, были трижды взяты владельцами обратно готовые к подписи контракты; мотивировка: ввиду предстоящей войны с Германией, контракт с членом германского посольства не имеет смысла. Вообще повсеместно жаловались на то, что дома в Лондоне почти не находят покупателей, тоже из страха перед германскими бомбами. Это настроение народа выразилось также в сильном давлении парламента на правительство с целью усиления авиационного вооружения и проведения более эффективных мер противовоздушной обороны. Ответственные министры, лорд Уинтертон и Суинтон, должны были капитулировать перед этим настроением. Англия осознала, что она перестала быть островом.

Англо-германские отношения испытали некоторый сдвиг в связи с обсуждением вопроса о принятии на себя Германией австрийских долгов. Вследствие нашего отказа уступить английским требованиям, возник довольно резкий обмен мнений, во время которого англичане грозили, что они задержат причитающиеся им, по их мнению, суммы при сведении торгового баланса [с Германией]. Введение принудительного клиринга означало бы торговую войну. Однако в конце концов договорились о переговорах на широкой базе по австрийским долгам и хозяйственным вопросам. Эти переговоры проводились в Лондоне и привели наконец к соглашению от 1 июля. Это соглашение не только весьма благоприятно повлияло на экономические отношения и на Сити, но создало также и во внешнеполитическом отношении благоприятную атмосферу.

Эта благоприятная атмосфера была еще более улучшена визитом адъютанта фюрера капитана Видемана. В течение лета он был здесь неоднократно, однако раньше не беседовал с официальными лицами. Теперь он прибыл с ведома фюрера, чтобы по по-

стр. 270

ручению генерал-фельдмаршала Геринга позондировать, будет ли визит последнего в Лондон встречен одобрительно. Г-н Видеман имел продолжительную беседу с лордом Галифаксом, который привлек к ней Кадогана. Английское правительство живо приветствовало мысль о приезде фельдмаршала. Галифакс пошел так далеко, что сказал, что прекраснейший момент его жизни наступил бы тогда, когда фюрер проехал бы рядом с королем по Mall ** во время официального визита в Лондон. Капитан Видеман сообщил мне о своих беседах и, по моей настоятельной просьбе, взялся проинформировать рейхсминистра иностранных дел, который до этого времени не имел никакой информации по этому вопросу; это казалось мне наилучшим выходом из затруднительного для меня положения — быть информированным о внешнеполитическом шаге, о котором рейхсминистр иностранных дел не был информирован.

Политическая и эмоциональная ценность этих предварительных переговоров была сильно снижена тем, что они, благодаря одной из обычных нескромностей, попали в английскую прессу и были использованы для самых сенсационных комментариев. Этот проект был оставлен Берлином без последствий. Дальнейшие переговоры с английскими деятелями велись в последующие два месяца через посредство княгини Гогенлоэ.

Несколькими днями позже — около 24 июля — я взял отпуск и нанес, в числе прочих, прощальный визит сэру Хорасу Вильсону. Он спросил меня, не хочу ли я видеть премьер-министра, и спустя некоторое время проводил меня в рабочий кабинет премьера. В 20-минутной беседе Чемберлен выразил свое опасение по поводу германо-чехословацкого конфликта и попросил, чтобы со стороны Германии не были предприняты слишком поспешные шаги, так как всякое применение силы может быть чревато далеко идущими последствиями. Пусть британскому правительству дадут время; оно сделает все возможное, чтобы привести к мирному разрешению вопроса. О решении английского правительства послать лорда Ренсимена посредником в Прагу — о чем было опубликовано в печати одним или двумя днями позднее — Чемберлен мне ничего не сказал.

 Также и этот визит был разглашен в прессе и снабжен искажающими истину комментариями, особенно по поводу того, что инициатива якобы принадлежала мне и что мой визит находится будто бы в связи с визитом Видемана. В результате моего настоятельного объяснения по телефону с Вильсоном прессе было сделано дополнительное сообщение; его нельзя было, однако, назвать поправкой, так как и оно было неправильно и искажало действительность. Рейхсминистр иностранных дел дважды по телефону говорил со мною по этому поводу; я дал ему все нужные объяснения.

стр. 271

Общая тенденция английской политики в отношении чехословацкого вопроса определялась все яснее в течение лета: британское правительство явно хотело избежать войны при малейшей к тому возможности. Оно стремилось найти выход, который удовлетворил бы германские требования. Оно, по-видимому, было готово оказать сильное давление на чехов при условии, что не будут применяться никакие насильственные методы, а только методы переговоров. В противном случае была опасность, что Англия выступит на стороне наших противников. Этой линии придерживались мои устные и письменные донесения.

В конце июля я прибыл в Берлин в отпуск. Я сделал довольно обстоятельный доклад рейхсминистру иностранных дел; был также приглашен к заместителю фюрера в Мюнхен, которому я тоже сделал доклад; я имел продолжительную беседу с г-ном фон Нейратом.

Приблизительно 8 августа я получил частное письмо от Чемберлена, который мне сообщил об уже состоявшемся отъезде лорда Ренсцмена в Прагу и о значении его миссии; она, по его словам, служит делу мира и является попыткой найти решение, приемлемое для обеих сторон. Чемберлен просил меня, или внушал мне мысль, поставить об этом в известность фюрера во время моего ближайшего доклада.

Так как я был на лечении в Рейхенгалле и уже до этого, соответственно существующим правилам, записался через канцелярию министра иностранных дел на доклад к фюреру, я попытался получить точное указание времени приема. По, несмотря на все усилия штаатсминистра Мейснера, в Берггоф я не попал.

Между тем напряженность положения увеличилась под влиянием продолжавшихся и усилившихся притеснений судетских немцев чехами и их возрастающего отчаяния, особенно во время партийного съезда. На мои неоднократные попытки получить у рейхсминистра иностранных дел указание о дате приема для доклада фюреру, чтобы передать ему сообщение Чемберлена, я был наконец допущен незадолго до начала чая, который фюрер давал для почетных иностранных гостей. Доклад длился очень короткое время — около 5—7 минут. Я сообщил содержание чемберленовско- го письма, на что фюрер заметил, что английский генерал Гамильтон ему сказал, что Ренсимен является либералом до мозга костей и что он имеет слабое представление о тех проблемах, которыми должен будет заниматься. На мое замечание, что он с ними еще познакомится, фюрер возразил, что для этого ему уже не хватит времени. На этом разговор, продолжительность которого была сокращена промежуточным телефонным звонком доктора Лея по поводу его трудовых отрядов, был окончен.

Рейхсминистр иностранных дел, занятый в то время обсуждением вопроса о невозвращении на их посты послов в Лондоне и в Париже, был принят фюрером для краткой беседы перед моим докладом фюреру и после моего доклада. Он дал мне указание

стр. 272

оставаться пока в Германии; такое же указание получил от него и граф Вельчек.

После большой речи фюрера 12 сентября в Нюрнберге последовало дальнейшее обострение положения, которое в конце концов разрешилось поездкой Чемберлена в Верхтесгаден. Я, согласно указанию, поехал вместе с чинами министерства иностранных дел в Мюнхен и Верхтесгаден, но не был привлечен к совещанию в Берггофе и, только возвращаясь в автомобиле вместе с сэром Хорасом Вильсоном в Мюнхен, я начал принимать активное участие в деле. Вильсон был, видимо, вполне доволен результатом своего участия в переговорах, но подчеркивал большие трудности, которые придется преодолеть Чемберлену, чтобы склонить парламент и французов в пользу наших требований.

В годесбергском совещании я участвовал таким же образом: я охал с сэром Хорасом Вильсоном в автомобиле из Кёльна в Го- десберг. Вильсон был, видимо, вполне удовлетворен тем, что было уже достигнуто, т. е. тем, что Чемберлену удалось уговорить французов и чехов согласиться на уступку Судето-немецкой области после плебисцита. Он упомянул о договоре о ненападении, который должен быть дарован остальной Чехии. Большое значение он придавал прежде всего тому, чтобы сроки, устанавливаемые немцами, не были столь короткими и ультимативными, потому что из-за этого все соглашение может потерпеть крах. Когда я сообщил об этом рейхсминистру иностранных дел, он ответил: «Три дня!» К участию в годесбергских переговорах меня не привлекали, и я не имел случая беседовать ни с рейхсминистром иностранных дел, ни с фюрером. На обратном пути в Кёльн сэр Хорас Вильсон был крайне озабочен и подавлен.

В Мюнхенской конференции я не участвовал. На мой телефонный запрос в министерство иностранных дел я получил указание отправиться снова к своему посту через Берлин. Я ограничился прощальным визитом статс-секретарю, так как мне не было дано возможности явиться к рейхсминистру иностранных дел. Берлин был под впечатлением, что подписанный в Мюнхене англо-германский протокол мало внесет изменений в существующее положение.

II

Мюнхен — Прага

Когда я 6 октября возвратился в Лондон и был информирован о тамошнем настроении, мне показалось, что самым важным результатом перенесенного кризиса является то, что англо-германские отношения от него не пострадали. Кризис рассматривался скорее как стихийная катастрофа, которая благополучно миновала и за которую не нес никто ответственности. Распространилось понимание искусственности чешского государства и его непрочности. Втайне были рады тому, что теперь Чехия в резуль-

стр. 273

 тате Мюнхенской конференции окончательно перестала быть яблоком раздора. Подписанный в Мюнхене фюрером и Чемберленом протокол рассматривался как новая основа и путеводная нить для развития англо-германских отношений («мир на всю жизнь нынешнего поколения»). На эту основу опиралась вера в возможность урегулирования счетов и ослабления напряженности обстановки. Предметом обсуждений был вопрос, какие проблемы имеются между обеими странами и как можно их разрешить.

Одновременно, главным образом под давлением парламента и в сопровождении большой шумихи в печати, снова началась гонка вооружений, и стали восполняться пробелы, которые обнаружились в конце сентября во время военных приготовлений.

Первой тенью, которая пала на эту картину англо-германских отношений, не безотрадную, если наблюдать события из Англии, была речь фюрера в Саарбрюккене (о менторстве; нападки на Идена, Черчилля, Купера). Несмотря на это, последующие недели принесли с собой различные речи Чемберлена, сэра Самуэля Хора, сэра Джона Саймона и др. с прямым или косвенным предложением по адресу Германии, чтобы она сформулировала свои требования, дабы можно было начать переговоры; в этих речах были упомянуты колонии, сырье, разоружение; в частных беседах, в качестве программы, называлось разграничение сфер экономических интересов; понятие «жизненное пространство» вошло в обиход лишь позднее. Говорились также справедливые и дружественные слова о немецком народе («мужественная, сильная и храбрая раса»). Тенденция провести различие между немецким народом и его руководящими деятелями и натравить их друг на друга только еще намечалась; она решительно выступила на передний план в последующие месяцы. Эта тенденция имела исходным пунктом Мюнхенскую конференцию и якобы наблюдавшиеся там проявления мирных настроений у публики.

Упомянутые выше мысли, высказанные в различных речах, были мне повторены сэром Самуэлем Хором во время совместного воскресного отдыха в Питворт-хауз.

Так как с немецкой стороны не только не последовало никакого дружественного ответа на этот английский зондаж, но были сделаны даже отрицательные официальные заявления и высказывания в прессе, то английские голоса, предлагавшие объясниться и начать переговоры, постепенно замолкли. Ввиду отсутствия официальных указаний я ограничился тем, что обосновывал нашу отрицательную позицию недоверием, вызванным чрезмерным вооружением Англии, кампанией в прессе, враждебными нам статьями Дафф-Купера и т. д., а в остальном старался поддерживать прежнюю температуру до выяснения положения на более широкой основе.

Выяснение произошло вскоре, в результате антиеврейских демонстраций в Германии 10 ноября. На них в Англии последовала необычайно сильная реакция, частично вызванная чисто эмоцио-

стр. 274

нальными причинами и недостаточным пониманием немецкой точки зрения, частично раздуваемая преднамеренно. Все антигерманские и проеврейские элементы выступили на арену и развернули безудержную антигерманскую пропаганду — особенно эмигранты, влиятельная часть политических и хозяйственных общественных деятелей, зависимых от евреев, ультрапацифисты и т. д. Многочисленные официальные лица заняли враждебную нам позицию в речах и публичных выступлениях. Фонд лорда Болдуина сборами [денег], анонсами и т. д. дал новый толчок антигерманской пропаганде под маской человеколюбия. В эти недели заглохли все голоса благоразумия и всякое стремление взаимно объясниться. В декабре наступило некоторое успокоение. Новый инцидент, длившийся недолго, возник в результате проекта чемберленовской речи на банкете ассоциации иностранной прессы; этот проект заставил меня перед самым банкетом отказаться за всех немецких участников от присутствия на нем.

Когда затем к концу декабря наступило некоторое затишье, снова возник вопрос: каким путем можно сдвинуть с мертвой точки англо-германские отношения, чтобы развивать их в смысле протокола, подписанного фюрером и Чемберленом в Мюнхене? Я пришел к выводу, что экономический путь открывает наибольшие перспективы. Для Германии экономические вопросы стояли на первом плане; в своей речи от 30 января фюрер поставил в центре вопрос о германском экспорте, как вопрос жизненной необходимости, и заявил, что предвидит целый ряд мирных лет; лондонский визит Шахта в декабре проложил путь для экономического сотрудничества; во время моего пребывания в Берлине в середине января рейхсминистр иностранных дел полностью согласился со всеми этими идеями. С английской стороны я заметил во время подготовительных бесед живое сочувствие этим мыслям.

Поэтому с середины декабря я доказывал с возрастающей энергией в своих беседах с влиятельными англичанами, что необходимо попытаться разрядить напряженную обстановку на почве экономических вопросов: имеется много трений политического характера, но в экономических интересах обеих стран имеются элементы общности и совместного развития; кроме того, они стоят у нас на первом плане. Необходимо и целесообразно поэтому достигнуть совместными усилиями успокоения и доверия в области экономики, а дальше — видно будет. Эти мысли я развил, например, перед лордом Ренсименом во время моего воскресного отдыха в Броккет-холле, причем он мне заявил, что Чемберлен специально поручил ему заниматься германскими вопросами. Я подробно разговаривал об этом также с лордом Галифаксом и с другими влиятельными лицами. Что эти беседы оказали свое действие, я заметил через несколько месяцев, когда лорд Ренсимен заговорил со мной о высказанных мною тогда предположениях.

Это был благоприятный момент для большей активизации в экономической области в том отношении, что представлялись раз-

стр. 275

личные возможности для реализации подобного курса: в конце января состоялся ежегодный банкет англо-германской торговой палаты; в это время происходили переговоры об угле, которым с английской стороны придавалось большое значение; и, наконец, планировались переговоры между центральными промышленными объединениями обеих стран. Все три возможности были использованы в активном смысле: на ежегодный банкет торговой палаты с обеих сторон явились многочисленные видные представители — министериаль-директор Виль, министр внешней торговли Хадсон и многие другие. Пользуясь этим случаем, с английской стороны был впервые пущен пробный шар: не посетит ли рейхс- министр хозяйства Функ Лондон? Значительно продвинулись вперед и переговоры об угле, благодаря уступкам с обеих сторон, и завершились тем, что был положен конец сбиванию цен и перехватыванию различных рынков. Заключение договора было демонстративно отпраздновано банкетом, на котором присутствовал и произнес речь также министр торговли Стенли. Переговоры между руководящими объединениями обеих сторон были назначены на конец февраля в Дюссельдорфе, и с обеих сторон был намечен первоначальный состав делегаций 26) .

Самым значительным шагом вперед была попытка пригласить рейхсминистра хозяйства Функа посетить Лондон. В первый раз эта мысль была высказана на банкете торговой палаты; она была повторена в последующие дни столь настойчиво, что было необходимо получить ответ из Берлина. Ответ гласил, что г-н Функ не может в данный момент приехать в Лондон по причине перегруженности работой и что он не может также указать время своего приезда в Лондон позднее. Несмотря на это, с английской стороны не отказались от мысли об обмене визитами с участием министра торговли Стенли. Сэр Фредерик Лейт-Росс посетил меня для разговора по этому поводу. В то время как с германской стороны так и не могло быть дано положительного ответа, английские инстанции продолжали настаивать на визите Стенли и предложили, в качестве ответного шага с германской стороны, мое выступление на банкете, организуемом участниками переговоров об угле, с речью, в которой упоминалось бы об обмене визитами. Это предложение мы должны были принять; проект речи, которую я должен был произнести на банкете, я представил по его указанию рейхсминистру иностранных дел. Она была составлена в подчеркнуто трезвом и деловом духе.

В торжествах по поводу заключения соглашения об угле приняли участие все руководящие представители германской угольной промышленности и их английские коллеги. На банкете произносились подчеркнуто дружественные речи, в том числе и министром Стенли. Английские участники неоднократно подчеркивали, что сотрудничество с их германскими коллегами протекает без трений, при полном доверии и несравненно более успешно, чем с американцами. При этом окончательно договорились о поездке

стр. 276

Стенли в Берлин на устраиваемый там банкет той же отрасли промышленности. Также было все условлено и относительно совещания руководящих объединений в Дюссельдорфе. Чем дальше, тем становилось яснее, что с английской стороны этой встрече придавалось большее значение, чем это оправдывалось не слишком важными вопросами, включенными в порядок дня; эти переговоры должны были быть использованы для установления личного контакта, чтобы вообще договориться о совместных действиях английской и германской промышленности. Атмосфера была необычайно благоприятной и действовала разряжающим образом также в политической сфере.

У меня тогда, т. е. в конце февраля, не было никакого повода предполагать, что этому развитию событий будет нанесен удар со стороны политических взаимоотношений — предстоявшими событиями в Чехословакии. Когда я, в середине января, был по служебным делам в Берлине, рейхсминистр иностранных дел, который в своей первой беседе проявил холодность в отношении Англии, четырьмя днями позже, в последней беседе, обнаружил живейший интерес к вопросу о дальнейшей активизации англо-германских отношений на экономической основе. Так как в эти самые дни в Берлине была получена записка Муссолини о его переговорах с Чемберленом в Риме, из которой было видно, что Чемберлен просил содействия дуче в деле улучшения англо-германских отношений, то я полагал, что это обстоятельство обусловило и нашу более благоприятную позицию.

Это мое впечатление усилилось благодаря тому обстоятельству, что вскоре после моего возвращения в Лондон был вызван в Берлин к рейхсминистру иностранных дел советник по делам печати д-р Хессе, который получил секретное поручение установить, с целью общего сближения, контакт с английским правительством через посредство начальника отдела печати при канцелярии Чемберлена Стюарта, хорошо знакомого Хессе. Имелось также в виду предложить заключить договор о ненападении, для подписания которого рейхсминистр иностранных дел изъявил готовность приехать в Лондон. На эти предложения, высказанные д-ром Хессе Стюарту, последний ответил, что важность дела требует обращения в политически ответственные инстанции. После этого д-р Хессе был приглашен на беседу к сэру Хорасу Вильсону, который занял позицию слушателя ***. Дальнейших высказываний с английской стороны в отношении этих заявлений, однако, не последовало, потому ли, что политические события (Чехословакия) сделали ответ ненужным, или же потому, что англичанам не было приятно это сближение неофициальными путями. В пользу последней версии говорило замечание, которое мимоходом обронил в разговоре со мной Галифакс: «Господину фон Риббентропу нужно приехать в Лондон». Я в категорической форме разъяснил

стр. 277

ему, что неправильно отвечать таким образом на инициативу рейхсминистра иностранных дел; последний ищет пути к ослаблению напряженности отношений с Англией, но сообщил свои соображения в Англию неофициальным путем, чтобы не подвергать себя опасности официального отказа.

Когда я в конце февраля был на открытии выставки древне-японского искусства в Берлине, я заболел гриппом и не мог принять никакого участия в каких-либо мероприятиях и лишь в последние два дня перед моим отъездом имел деловые совещания. В это время усилились слухи, что в марте произойдет обострение отношений с Чехословакией, вследствие которого может стать необходимым молниеносное германское вторжение. У рейхсминистра иностранных дел не было времени принять меня, так что я не получил относительно этого никакого точного подтверждения, а равно не получил никакого указания, в каком духе разговаривать или какую позицию занять в отношении вероятной реакции Англии на германское вступление в Чехословакию.

При своем возвращении в Англию 9 марта и до 15 марта я нашел там все то же оптимистическое настроение, которое там господствовало в феврале. Как раз предстояла поездка Стенли в Берлин — 17 марта,— и было очевидно, что британское правительство придавало ей большое значение. Что она с английской стороны была задумана как акт большой политической важности, выяснилось из высказываний самого Стенли лишь позднее, после того как она потерпела крах. Также лишь позднее выяснилось, что британский кабинет, согласно информации, полученной г-ном штаатсратом Вольтатом, в конце февраля принял решение о возврате колоний Германии.

Приняв во внимание этот ход событий, становится очевидным, что британское правительство имело намерение снова пойти на сближение с Германией, которое остановилось на мертвой точке после Мюнхена, а также после еврейского инцидента.

III

Прага

Когда примерно 12 марта разразился конфликт между Чехией и Словакией — вследствие того что Прага вынудила смену кабинета в Словакии,— английская печать не проявила особенно живого интереса к этим событиям. Также и отделение Словакии было воспринято спокойно; пресса заявляла довольно единодушно, что эти события не касаются Великобритании.

В противоположность этому германское вступление в Богемию и Моравию и занятие Праги явились поворотным пунктом в англо- германских отношениях и вообще в британской внешней политике. События 15 марта воздействовали на умы англичан трояким образом:

стр. 278

1) В смысле политического соотношения сил присоединением Богемии и Моравии и превращением Словакии в протекторат была превзойдена та мера приращения могущества, которую Англия была готова предоставить Германии в порядке односторонних действий без предварительного соглашения с Англией. Уже аншлюс Австрии был воспринят отрицательно, так как он означал изменение соотношения сил в пользу Германии. Присоединение Судетской Германии в результате Мюнхенской конференции было воспринято как большое дипломатическое поражение, но оно было все же проглочено — с затаенной мыслью, что теперь поставлены на карту положение Англии в мире и все мировое положение.

2) Во внешнеполитическом отношении — в отношениях обоих народов друг к другу — односторонняя ликвидация Чехословакии рассматривалась как нарушение мюнхенского соглашения, как нарушение текста или, по крайней мере, духа этой сделки. На настроения широких масс еще сильнее действовало впечатление, что Чемберлен «остался в дураках», что это было «нечестно» по отношению к старому человеку, который в сентябре прошлого года три раза летал на самолете в Германию, чтобы «спасти мир».

3) Все представление, которое составил себе средний англичанин о национал-социализме, было поколеблено. Одним из немногих основных принципов национал-социализма, которые стали понятны англичанину и которые до некоторой степени были ему доступны, была расовая теория. Он вспомнил также данные немцами заверения, что Германия не заинтересована в присоединении к ней чуждых по происхождению и по расе чехов. Он воспринял как необъяснимое противоречие между принципами и поступками тот факт, что немцы присоединили около 7 млн. расово чуждых им людей.

Вышеуказанными размышлениями, чувствами и впечатлениями была в известной мере выбита почва из-под англо-германских отношений. Само собой разумеется, такое отношение к германскому вторжению в Богемию и Моравию было в большей своей части неправильным или, по крайней мере, пристрастным и совершенно не считалось с ходом развития событий. Оно не принимало во внимание, что положение в остальной Чехии становилось все неустойчивее, что катастрофу вызвало выступление пражского правительства против Словакии, что присоединение Богемии и Моравии произошло по инициативе президента Гаха, что протекторат не был инкорпорирован, а получил широкую автономию.

Для того чтобы все эти контраргументы возымели действие, уже не было времени. Вступление в Прагу подействовало на английскую общественность, как гром с ясного неба. После того как она оправилась от первого шока,— с натиском и быстротой, опрокидывавшими все доводы здравого смысла, начало формироваться мнение, основанное на полном непонимании действий Германии. Не было ни времени, ни возможности воздействовать на общественное мнение в пользу Германии,— разве только в частных

стр. 279

разговорах. 15-го стало известно о занятии Праги, а уже 19-го были отозваны послы обеих сторон.

Официально известие о занятии Праги было сначала принято неплохо. Чемберлен и Галифакс сделали в этот же день умеренные заявления в парламенте: в том смысле, что, несмотря на осуждение, надо продолжать прежнюю политику. Разумеется, тут же было объявлено, что визит Стенли не состоится, но в остальном не было еще заметно никаких существенных признаков того поворота в общем настроении, который произошел через несколько дней.

Обострение позиции Англии исходило первоначально не от правительства, а от политической общественности, от парламента, из избирательных округов; в Лондоне оно было тем сильнее, чем теснее был контакт между депутатами и их избирательными округами. Причины этого затишья перед бурей и развязывания бури широкими политическими кругами были различны: средний англичанин, который медленно соображает, должен был сначала оправиться от первого шока, полученного от неожиданного известия, и уяснить себе значение события. Когда это произошло, его охватили уже охарактеризованные выше чувства и соображения. К этому еще присоединилось другое обстоятельство решающего значения: консервативным избирателям стало ясно, что ликвидация чехословацкого государственного образования означала не только политическое поражение Чемберлена вследствие краха его политики «умиротворения», но также одновременно ставила под угрозу его внутриполитическое положение, а с ним и власть консервативной партии вообще. Все силы, заинтересованные в сохранении и поддержании этого положения, особенно вся партийная машина, были пущены в ход и оказывали из избирательно-тактических, соображений давление на Чемберлена и кабинет, чтобы отказом от политики умиротворения и более резким языком в отношении Германии выбить оружие из рук партий оппозиции (особенно оппозиционных групп внутри консервативной партии) и отдать дань настроениям избирателей.

Одновременно оживились также влиятельные, действующие за кулисами, враждебные немцам элементы, особенно в Форин оф- фис, и склонили министра иностранных дел Галифакса, который сам по себе был верен премьер-министру, изменить курс британской внешней политики. Не подлежит сомнению, что в эти дни в Форин оффис была выработана политика окружения.

Под давлением этих влияний Чемберлен выступил в пятницу 17 марта в Бирмингаме с известной речью в очень резком тоне. Она положила начало политике окружения заявлением, что Англия вступит в контакт с другими единомыслящими державами.

С этого времени события начали развиваться быстрее. У меня в эти дни были два острых столкновения с Галифаксом, который не только категорически высказался против присоединения Богемии и Моравии и не хотел слушать никаких контраргументов, но

стр. 280

и вообще встал на дыбы и сознательно усугублял остроту положения: он наотрез отказывал в каком-либо извинении за наглое оскорбление фюрера в палате общин депутатом Дафф-Купером, которого спикер не призвал к порядку; он угрожал высылкой германских подданных и требовал отзыва одного члена посольства. В тот же самый день, 18-го, посол Гендерсон был демонстративно вызван в Лондон для «доклада».

В эти дни и до начала следующей недели враждебное немцам настроение еще более возбудилось в результате следующих обстоятельств: депутаты, которые посетили в воскресенье свои избирательные округа для общения с избирателями, вернулись под впечатлением крайне враждебного отношения [к немцам], которое господствовало в стране, и в соответствующем духе воздействовали на правительство. Таким образом, события развивались в обратном направлении по сравнению с 1936 г. при занятии Рейнской области, когда сначала правительство и парламент были за войну, но под влиянием умеряющего воздействия избирателей должны были высказаться в пользу большей сдержанности.

Далее настроение было подхлестнуто враждебной кампанией в печати по поводу того, что Германия якобы имеет завоевательные намерения в отношении Румынии. При переговорах по заключению торгового договора, в связи с интригой частнопредпринимательского характера со стороны румынского посла в Лондоне Ти- леа, правительству и общественности была внушена навязчивая идея, что предстоит германское вторжение в Румынию. Это истерическое настроение умов усиливалось еще благодаря слухам, что Германия закончила большие военные приготовления на польской границе, также с намерением вторгнуться в Польшу или по крайней мере в Данцигскую область.

После того как стало известно об отзыве Гендерсона в Лондон, я также получил в субботу 18 марта указание прибыть в Берлин для доклада. В воскресенье я выехал и прибыл в Берлин в понедельник 20-го. Рейхсминистр иностранных дел не имел времени принять меня с докладом. После пятидневного ожидания я поехал в Гредицберг, с согласия рейхсминистра, предоставив себя в его распоряжение. Однако я не был вызван для доклада, а получил приглашение на банкет для почетных гостей фюрера и на выступление фюрера 28 апреля. Однако и здесь я не имел возможности сделать доклад рейхсминистру иностранных дел. Когда я затем 2 мая получил указание вернуться на свой пост, я заявил, что я это могу выполнить только после доклада рейхсминистру. Во время состоявшейся вскоре после этого беседы с рейхсмини- стром иностранных дел он дал мне указания в том смысле, что мы не хотим войны с Англией, но ко всему готовы. Если Польша заденет Германию, она будет разгромлена. Мы подготовлены к войне на 10 лет, даже на 20 лет. Англичане должны отказать Польше в своей помощи.

6 мая я снова прибыл в Лондон.

стр. 281

IV

Прага — начало войны

1) Мероприятия по окружению в полном ходу. За мое отсутствие произошел большой поворот в английской внешней политике, сказавшийся в следующем: на некоторое время прекратились попытки разрядить напряженность в отношениях с Германией путем прямых переговоров. Вместо этого была предпринята попытка организовать мировую коалицию против Германии, чтобы силой воспрепятствовать расширению германского жизненного пространства, и, так сказать, под наведенным револьвером заставить Германию высказать свои желания перед этим трибуналом, который и вынесет затем свое решение.

В первом порыве ярости английское правительство осыпало гарантиями целый ряд государств. Эти гарантии были односторонними, если соответствующее государство было против двустороннего договора; эти гарантии были двусторонними, если данное государство было согласно включиться в союзную систему. По- спешнейшим образом был заключен тесный союз с Польшей, не в последнюю очередь вследствие ложных известий о германском вторжении.

По возвращении в Лондон я попытался составить себе представление о том, ведут ли англо-германские отношения неудержимо к войне, или же имеется еще надежда на мир. Когда я судил об общем положении, находясь в Германии, война казалась мне неизбежной, ибо Англия совершенно явно вела политику окружения с величайшей энергией, не считаясь с политическими, военными и финансовыми жертвами, а Германия, согласно речи фюрера в Вильгельмсгафене, не могла, как в 1914 г., спокойно ожидать, пока вокруг нее будет полностью сковано железное кольцо.

Мои первые лондонские впечатления, казалось, подтверждали это мнение. Мероприятия по окружению достигли как раз того момента, когда в них должен был быть включен Советский Союз. Начались те затяжные и переменчивые переговоры, которые продолжались все лето. Характерно было то упорство, фанатизм, почти истерия, с которой политическая общественность подгоняла переговоры и понуждала правительство к все большим и большим уступкам, с тем чтобы пакт был заключен по возможности скорее. Все пощечины со стороны Советского Союза были приняты; поддавались на каждую, все более дерзкую русскую уловку и подошли наконец вплотную к тому, чтобы путем уступки в вопросе о «косвенной агрессии» отдать на милость России малые государства.

Из поведения общественности было ясно, что это давление с целью скорейшего заключения соглашения оказывалось потому, что коалицию без русской помощи считали недостаточно сильной для того, чтобы она выполнила свое назначение. Довольно силь-

стр. 282

пая печать истерии, лежавшая в Англии на всех этих соображениях, не производила впечатления силы.

Параллельно с русскими переговорами велось в течение всех летних месяцев бесчисленное количество отдельных технических переговоров с другими участниками политики окружения: финансовые переговоры с Польшей; военные переговоры с Польшей в Лондоне; визит генерала Айронсайда в Варшаву; кредиты для Румынии и Турции; турецкая военная миссия в Лондоне; воздействие на Югославию.

Благодаря этой продолжающейся активности усиливалось, особенно за пределами Англии, впечатление, что Англия хотела с максимальной быстротой сделать окружение непроницаемым и тем самым хотела увеличить и увеличивала опасность войны. Этим были окончательно подавлены еще не исчезнувшие здравые тенденции, тем более что пресса не знала границ в своей лживой и клеветнической кампании. Например, «Санди экспресс» опубликовал целую серию статей под заголовком: «Человек, который убил Гитлера». Из этих статей следовало, что фюрер якобы убит уже некоторое время тому назад и что он с тех пор заменен двойником, заготовленным заранее! Далее в различных газетах было помещено сообщение, что Геринг якобы ранен во время покушения на его жизнь, и т. д. и т. д.

Отношение властей к немцам было также крайне недружелюбно. Ландесгруппенлейтер Карлова и 5 других членов национал- социалистской партии были высланы за пределы Англии без всякого на то повода. Некоторые германские купцы из рейха, которые работали в Англии уже 10—15 лет, были лишены права жительства, другим же не был разрешен обратный въезд в Англию. Для немецких детей, которые учились в английских школах, стало практически невозможно дальнейшее посещение школы вследствие враждебной и подстрекательской в отношении немцев системы преподавания.

2) Растущая реакция против фронта окружения. При ближайшем исследовании различных течений оказалось, что не все то было золото, что блестело, т. е. что не все то, что выдавало себя за фронт, полный решимости воевать, было таковым в Действительности. Все более выкристаллизовывались небольшие, но влиятельные круги, для которых фронт окружения был не самоцелью, а средством достижения цели, т. е. Англия сознавала превосходство Германии и невозможность для себя играть роль равноправного партнера при переговорах. Она хотела посредством вооружений и образования коалиции принудить Германию заявлять свои дальнейшие требования путем переговоров. При этом можно было убедиться в растущем понимании этих требований. Даже понятие «жизненное пространство» проложило себе дорогу в английское словоупотребление.

Одновременно с этими, более благоразумными тенденциями шло все более возраставшее отрезвление в отношении действен-

стр. 283

ности создаваемого единого фронта окружения. В то время как по случаю включения Турции в этот фронт царило безграничное ликование, все более возрастало разочарование в отношении Польши и России: постепенно убеждались в непрочности польского государства, в сумасбродстве его великодержавных вожделений и его неутолимой нужде в деньгах. Советский Союз вызывал неудовольствие все более обременительными условиями, предъявлявшимися им в переговорах, своим явным недоверием к Чемберлену и суровой холодностью, которой он отвечал на английское ухаживание.

Эти настроения проявились в нескольких речах Чемберлена и Галифакса, в которых ясно выражался принцип двухсторонней политики Англии или политики двойного действия, как она иначе называется. Англия хочет посредством вооружений и приобретения союзников усилиться и поравняться с осью, но в то же время она хочет попытаться путем переговоров прийти к полюбовному соглашению с Германией и готова для этого принести жертвы: в вопросе о колониях, о приобретении сырья, о жизненном пространстве, о сферах экономических интересов. Таковы были крылатые слова, которые употреблялись без каких-либо конкретных предложений.

3) Пути к успокоению. После того как я позондировал почву и открыл вышеупомянутые тенденции, я счел наиболее эффективным воздействие на руководящие круги Англии по двум линиям: сначала — предостережением против политики фронта окружения, а затем — конструктивными примирительными предложениями.

Мои предупреждения о тяжких последствиях продолжения политики окружения я инфильтрировал в политические каналы тремя способами: частью лично, частью через поставленных мною на эту работу членов посольства, в особенности через советника по делам печати, частью путем бесед: а) с официальными лицами, b) с политическими деятелями (депутатами, публицистами и т. д.), с) с соответствующими членами дипломатического корпуса.

В своем воздействии на должностных лиц я был ограничен известными рамками вследствие того, что сдержанность вменялась мне в обязанность. Поэтому я должен был отказаться от официальных обращений к Чемберлену или Галифаксу. Мне удалось, однако, с течением времени установить желаемые контакты иным путем. Во время завтрака у заместителя министра Батлера, где кроме нас двоих присутствовали только Галифакс и Кордт, я имел долгую беседу с Галифаксом. Я обстоятельно говорил с сэром Хорасом Вильсоном (значит — с Чемберленом) и имел несколько бесед с лордом Четфилдом и лордом Ренсименом.

Воздействие на лиц из политических кругов не представляло больших трудностей. Такие беседы происходили по инициативе самих членов парламента, не говоря о журналистах и публицистах.

стр. 284

Двумя важнейшими пунктами в моих высказываниях были: а) говоря коротко: своей гарантией Польше Англия отдала судьбу всеобщего мира в руки второстепенных польских чиновников и военных (провокация столкновений в [польском] коридоре или в Данциге); b) опасность для Германии английской политики окружения ясна всему германскому народу; он единодушен в решимости отразить эту опасность и не допустить повторения 1914 г. Оба эти главные положения были дополнены дальнейшими подробными разъяснениями; в особенности я старался просветить англичан, не сведущих в континентальных и особенно в восточноевропейских вопросах, относительно природы польского государства и относительно наших притязаний на Данциг и [польский] коридор.

Мои усилия в направлении конструктивной политики, т. е. возможности достигнуть успокоения методом переговоров, имели задачей установить прямой контакт между фюрером и каким- либо руководящим английским деятелем. Независимо от того, что мне это вообще казалось наиболее быстрым и верным путем к цели, в правильности этой мысли меня убеждало одно высказывание, приписываемое фюреру. Он, говорят, высказал уверенность, что в прямой беседе на немецком языке с порядочным, прямодушным англичанином найдет без особого затруднения удовлетворительное решение всех спорных вопросов. (Эти слова были мне позже — в конце июня — подтверждены бароном Гей- ром через г-на Хевеля.) Эту мысль о прямом объяснении с влиятельными англичанами пустить в ход было не трудно, так как они сами время от времени высказывали эту же мысль. Что это предложение встретило благоприятный прием, убедительнее всего было доказано тем, что оно было высказано мне третьим лицом в качестве его собственной мысли.

Но трудно было найти лицо, которое было бы симпатично фюреру, т. е. прямую, честную, солдатскую натуру, и которое вместе с тем владело бы немецким языком. Я думал о Батлере, Айрон-сайде, Берджине, Эддисоне, Четфилде,— у всех чего-нибудь недоставало: мешало либо незнание немецкого языка, либо недостатки характера. Наиболее подходящим казался мне лорд Чет- филд. Насколько распространена была мысль о таком объяснении, показало мне замечание сэра Хораса Вильсона, что имеется в виду выдающаяся личность из английского хозяйственного мира. Позже через посредствующее лицо мне было сообщено Чемберленом и сэром Хорасом Вильсоном, что всякого рода личности, выдающие себя за влиятельных политиков,— как лорд Моттистон — навязывались со всех сторон и что необходима величайшая секретность. Этот посредник предоставил себя в распоряжение для дальнейшего обмена мыслями и был использован. В конце концов дело приняло другой оборот и закончилось беседами, которые штаатсрат Вольтат и я имели с сэром Хорасом Вильсоном.

стр. 285

4) Данцигский кризис и усиление воинственного настроения. Насколько трудным стало продвижение подобных планов и как усложнилось общее политическое положение, обнаружилось, когда данцигский вопрос выступил на первый план и английские обязательства в отношении Польши подверглись первому испытанию. По мере того как со стороны Данцига все настоятельней выдвигалось требование о его возвращении в состав империи и Данциг принимал меры самообороны, английской общественностью овладевала все возрастающая нервозность. Питаемый различными источниками, хлынул в английскую печать поток ложных сообщений о сосредоточенных в Данциге армейских корпусах, о введенной туда тяжелой артиллерии, о сооружении укреплений и т. д. Эта враждебная кампания достигла своего кульминационного пункта в первые дни июля, когда в конце недели сообщения Юнайтед Пресс из Варшавы о данцигско-поль- ском кризисе, ультиматуме и т. д. вызвали в Лондоне настоящую панику и кризисное настроение. Создатели паники были скоро выявлены посольством — это были американские круги, работавшие через американское посольство в Варшаве. Впервые со всей отчетливостью проявилась заинтересованность Рузвельта в обострении положения или войне для того, чтобы сначала добиться изменения закона о нейтралитете, а затем, чтобы, благодаря войне, быть вновь избранным.

Эти интриги и кризисы оказали непосредственное влияние, поскольку они принудили Чемберлена сделать еще более ясно сформулированные заявления, что всякое изменение статус-кво в Данциге будет означать для Англии необходимость выполнить свои союзные обязательства. Одновременно все более возрастали возбуждение, враждебность к немцам, решимость воевать или фатализм широких масс населения. Представление, что всякое изменение существующего положения, предпринятое без согласия Польши, будет иметь следствием объявление войны Германии со стороны Англии, овладело, как маниакальная идея, умами широчайших кругов Англии.

В начале июля настроение населения могло быть охарактеризовано в следующем разрезе: первая прослойка представляла собою численно незначительную, но политически влиятельную группу, которая сознавала опасность принятого курса и стремилась каким-либо образом прийти к соглашению с Германией,— однако она была в известной мере в плену своей собственной политики; затем следовал более широкий круг решительных и подстрекающих к войне врагов Германии, состоящий из группы Черчилля — Идена — Эмери — Купера с их приверженцами, из леволиберальных, ультрапацифистских элементов, из газетной группы вокруг «Дейли кроникл», «Йоркшир пост», «Манчестер гардиен», из влиятельных еврейских групп, из эмигрантов, американского влияния и т. д. Третий слой — широкая общественность, у которой не было ненависти к Германии, но которая

стр. 286

устала от «вечных помех для спокойного развития», ответственность за которые она возлагала на Германию. Ее чувства могут быть лучше всего выражены фразой: «Если борьба неизбежна, не будем ее откладывать». Боевое настроение находило общую поддержку в ощущении, что недочеты в вооружениях преодолены и что особенно в отношении авиации и противовоздушной обороны Англия вооружена в достаточной мере.

Трудности на пути к разряжению атмосферы проявились, таким образом, с полной очевидностью и были следующим образом охарактеризованы мною в моих беседах с Галифаксом, Вильсоном и многими другими лицами: сложность английской параллельной политики действует на внешний мир как неискренность. С одной стороны — дела: лихорадочная политика окружения и гонка вооружений; с другой стороны — слова: мир и дружба с Германией. Дальнейшим препятствием в деле успокоения является блокирование всех возможностей переговоров из-за все более определенных заявлений Чемберлена, которым соответствует все более явный отказ Польши пойти на какие-либо уступки. И, наконец, самой большой трудностью в деле умиротворительных переговоров является подогревание общественного мнения через печать, так что всякая попытка успокоения клеймится как государственная измена.

5) Позиция германской прессы в отношении Англии. Неудивительно, что при этих обстоятельствах немцы не имели благоприятной атмосферы для ослабления напряженности отношений, а также и никакого желания рассмотреть, какую цену имеют более миролюбивые, случайные высказывания британских государственных деятелей — как, например, речи Галифакса в палате лордов и в Чатам-хауз. Германская пресса рассматривала отношения с Англией исключительно с точки зрения английской политики окружения и полемизировала с английской прессой, которая давала ей для этого чрезвычайно богатый материал. Другого тона, чем фортиссимо, нельзя было и ожидать от германской прессы, так как она уже с осени 1938 г. взяла самый резкий тон в отношении Англии и статьи без полемической тенденции были редкостью. Хотя публика в обеих странах настолько привыкла к взаимной вражде английской и германской прессы, что действие этой вражды притупилось, однако, время от времени, то личные нападки германской печати на руководящих английских деятелей, то насмешливые замечания о короле, то кампания по поводу палестинских зверств, направленная против английской армии, вызывали взрывы озлобления и еще более сокращали возможность примирения между Германией и Англией. Поэтому советник посольства по делам печати справедливо поставил вопрос о прекращении этой пропаганды и указал на то, что «достаточно дуновения ветра, чтобы побудить льва сделать прыжок!». Иногда создается впечатление, писал он, словно хотят вывести из терпения англичан раньше, чем настанет пора штурмовать Польшу.

стр. 287

Наряду со столь серьезными возможностями, связанными с позицией германской прессы или с методами германской пропаганды, можно оставить без рассмотрения более мелкие промахи или бестактности, которые делала германская пропаганда. Следует упомянуть только, что было бесспорнейшей ошибкой перевести на английский язык статью рейхсминистра Геббельса в «Фелькишер беобахтер», направленную против пропагандиста Стефена Кинг-Хэлла, и распространить ее в Англии. Полемика, рассчитанная на немецких слушателей, теряет свое действие в отношении английских слушателей, тем более что перевод имеет погрешности и так цепляется за оригинал, что немецкие жаргонные выражения, как «старый честный морской волк», переводятся: «вы можете рассказывать эти сказочки морячкам, вы, почтенный, старый британский Джек Тар». С другой стороны, заслуживает внимания, что деловые брошюры разъяснительного характера о Данциге, как, например, брошюра Фукса, были замечены и оказали свое хорошее действие. Также и данцигский профессор Хаферкорн сумел добиться успеха во влиятельных английских кругах как своими письменными, так и устными выступлениями.

В общем, если наблюдать [события] из Англии, то отношение германской публицистики к Англии производило такое впечатление, что каждое слово примирения с английской стороны в отношении Германии характеризовалось как признак слабости и упадка, в то время как решительный тон рассматривался как наглый вызов.

6) Английское предложение открыть переговоры. В середине июля в англо-германских отношениях наступило некоторое успокоение. Оно было вызвано отрезвлением, наступившим после разоблачения интриг подстрекателей к войне за кулисами данциг- ского кризиса, успокоительными известиями из Германии об уходе в отпуск руководящих лиц, большим спокойствием в Данциге и намерением английского правительства распустить парламент на каникулы.

В связи с этим или по случайному совпадению вылились в позитивные действия уже упомянутые выше конструктивные тенденции в британском правительстве, которое, взамен негативизма фронта окружения, стремилось посредством переговоров с Германией достигнуть соглашения с нею. С этой целью обратились к приехавшему в Лондон для переговоров штаатсрату Вольтату, который еще до этого завязал хорошие отношения с соответствующими лицами и, действуя в качестве экономического особоуполномоченного по 4-летнему плану, мог подчеркнуть экономическую сторону переговоров. Инициатива исходила от сэра Хораса Вильсона, ближайшего сотрудника и советника Чемберлена. Когда г-н Вольтат находился в Лондоне в июле для участия в китоловных переговорах, Вильсон пригласил его для беседы, во время которой он, на основе подготовленных заметок, развил программу широкого урегулирования англо-германских

стр. 288

отношений. Программа предусматривала соглашения политического, военного и экономического характера.

В политической сфере предусматривался пакт о ненападении, заключающий отказ от принципа агрессии. Сокровенная цель этого договора заключалась в том, чтобы дать возможность англичанам постепенно отделаться от своих обязательств в отношении Польши на том основании, что они этим договором установили бы отказ Германии от методов агрессии.

Затем должен был быть заключен договор о невмешательстве, который служил бы до некоторой степени маскировкой для разграничения сфер интересов великих держав. В военном отношении были предусмотрены переговоры о заключении соглашения об ограничении вооружений на суше, на море и в воздухе.

В экономической сфере были сделаны предложения широкого масштаба: предусматривались переговоры по колониальным вопросам, об обеспечении Германии сырьем, о разграничении индустриальных рынков, по международным долгам, по применению клаузулы о наибольшем благоприятствовании.

Основная мысль этих предложений, как объяснил сэр Хорас Вильсон, заключалась в том, чтобы поднять и разрешить вопросы столь крупного значения, что зашедшие в тупик ближневосточные вопросы, как данцигский и польский, отодвинулись бы на задний план и могли бы тогда быть урегулированы между Германией и Польшей непосредственно.

Значение предложений Вильсона было доказано тем, что Вильсон предложил Вольтату получить личное подтверждение их от Чемберлена, кабинет которого находится недалеко от кабинета Вильсона. Однако Вольтат уклонился от этого, чтобы не нарушить неофициального характера своей миссии.

Министр внешней торговли Хадсон также просил г-на Вольтата, через посредство норвежского делегата на китоловной конференции, встретиться с ним для беседы. Посоветовавшись со мной, г-н Вольтат удовлетворил его желание. В продолжительной беседе Хадсон развил мысль об англо-германском экономическом сотрудничестве в области внешней торговли. Он указал на то, что перед обоими народами находятся три обширные области, представляющие необъятное поприще для экономической деятельности: английская империя, Китай и Россия. О них возможны соглашения, так же как и о других странах; на Балканах Англия не имеет никаких экономических притязаний. Говорилось и о финансовых вопросах. Однако не было речи о предоставлении Германии займа для перестройки военной экономики на мирную. Г-н Вольтат вынес впечатление, что Хадсон хорошо знаком с этими вопросами и является человеком смелых комбинаций.

После беседы с Хадсоном штаатсрат Вольтат имел второе собеседование с Вильсоном, во время которого Вольтат получил подтверждение хадсоновских предложений.

стр. 289

Факт беседы Вольтат — Хадсон, вследствие нескромности последнего, стал известен прессе, был представлен ею сенсационным образом и был поставлен в связь со слухами, циркулировавшими в последние дни в Сити и на Флит-стрит, о предоставлении Англией Германии займа в 1 миллиард фунтов стерлингов для перевода германской экономики на мирное положение. По этому поводу Хадсон сделал в воскресных газетах бестактные и еще более взбудораживающие разъяснения. Жажда сенсации и в этом случае присоединилась к желанию известных английских кругов душить в зародыше всякий проблеск возможности соглашения. Однако атмосфера не слишком ухудшилаеь, и продолжение собеседований не стало невозможным, ибо переговоры Вильсон — Вольтат остались неизвестными прессе, а английская нескромность была принята в Берлине сравнительно хладнокровно.

Через несколько дней после отъезда г-на Вольтата известный умеренный политик лейбористской партии Чарльз Роден Бакстон посетил советника посольства Кордта и развил перед ним в более законченной форме мысли, которые находились в несомненном родстве с предложениями, изложенными сэром Хорасом Вильсоном; Бакстон лишь сильнее подчеркивал политическую сторону англо-германского примирения, чем экономическую. Бакстон считал необходимым возвращение к методу тайной дипломатии, так как народы [по его словам] столь возбуждены и атмосфера столь сгустилась, что публичные [выступления] государственных деятелей принесли бы больше зла, чем блага.Посредством тайных переговоров должно быть подготовлено политическое соглашение, как это было в 1904 г. при заключении Антанты с Францией или в 1907 г. при заключении Антанты с Россией. (Тот факт, что Чемберлен в это самое время в палате общин упомянул о продолжительном времени, которое потребовалось для заключения Антанты с Францией и Россией, говорит за то, что Бак- стон, видимо, обсудил свой план с официальными лицами или даже, быть может, был ими инспирирован.) Англия стоит теперь — так говорил далее Бакстон — перед теми же проблемами, что и тогда; тогда дело шло о разграничении жизненных пространств и сфер интересов с Францией и с Россией. Великобритания, таким образом, обещала бы уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе. Следствием этого было бы то, что Англия отказалась бы от гарантий, данных ею некоторым государствам, находящимся в германской сфере интересов. Далее, Великобритания воздействовала бы на Францию в том смысле, чтобы Франция уничтожила свой союз с Советским Союзом и свои обязательства в Юго-Восточной Европе. Свои переговоры о пакте с Советским Союзом Англия также прекратила бы. Германия же должна была бы объявить о своей готовности к европейскому сотрудничеству и согласиться на всеобщее сокращение вооружений. Об этом разговоре, точно так же, как, разу-

стр. 290

меется, и о беседе с сэром Хорасом Вильсоном, был представлен отчет министерству иностранных дел.

Напоминания относительно приступа к примирительной акции с английской стороны продолжались в последующие дни и были переведены на официальные рельсы. Ввиду того, что моя беседа с г-ном Батлером не состоялась до начала наших обоюдных отпусков вследствие преждевременного отъезда Батлера, г-н Бат- лер передал мне через г-на Кордта, что сэр Хорас Вильсон желает говорить со мной. Чтобы не привлечь ничьего внимания, я посетил Вильсона 3 августа на его частной квартире и имел с ним почти двухчасовой разговор. В основных чертах беседа эта протекала в тех же рамках, что и беседы Вольтата. Я придавал значение тому, чтобы получить от него подтверждение предложений, которые он сделал Вольтату. Вильсон это и сделал, так что аутентичность проекта не подлежит сомнению.

Для меня особенно важно было выяснить взаимоотношение между вильсоновскими предложениями и английской политикой окружения. И по этому пункту Вильсон подтвердил мне еще более ясным образом, чем Вольтату, что с заключением англо-германской Антанты английская гарантийная политика будет фактически ликвидирована. Соглашение с Германией предоставит Англии возможность получить свободу в отношении Польши на том основании, что соглашение о ненападении защитит Польшу от германского нападения; таким образом, Англия освободилась бы начисто от своих обязательств. Тогда Польша была бы, так сказать, оставлена в одиночестве лицом к лицу с Германией.

По моему настоянию, сэром Хорасом Вильсоном был разъяснен также и вопрос, каким образом, ввиду разжигания английского общественного мнения, следует вести переговоры и спасти их от судьбы переговоров с Вольтатом. Он без обиняков признал, что Чемберлен сильно рискует, вступая па этот путь, и подвергает себя опасности падения. При большой ловкости и строгой секретности можно было бы обойти этот подводный камень. Но английское правительство должно иметь уверенность в том, что его инициатива встречает такую же готовность с немецкой стороны. Не имело бы никакого смысла начинать переговоры, если бы предстоял новый кризис. Поэтому английское правительство хотело бы знать, как принял фюрер вольтатовский отчет; предвидит ли он на ближайшие месяцы спокойный период для переговоров и, наконец, склонен ли он со своей стороны проявить готовность к переговорам путем ли публичного заявления или доверительным путем. Во всяком случае, для английского правительства было бы большим разочарованием, если бы с нашей стороны не было ответа па английскую инициативу. И тогда катастрофа осталась бы единственной альтернативой.

Я возражал на некоторые слишком обличительные суждения Вильсона, как, например, об атмосфере недоверия после Праги, об односторонних военных приготовлениях Германии. Вообще же

стр. 291

я больше слушал, чем говорил, к чему меня обязывало хотя бы уже то, что у меня не было никаких данных относительно того, как был принят отчет Вольтата о его лондонских беседах руководящими германскими инстанциями. Мне было лишь известно из личной телеграммы рейхсминистра иностранных дел, запросившего о содержании политических переговоров Вольтата, и из телеграммы статс-секретаря, что отчет Вольтата был препровожден фельдмаршалом Герингом рейхсминистру иностранных дел.

7) Оценка демарша Хораса Вильсона. Рассматривая политику английского правительства летом 1939 г., вылившуюся в демарш сэра Хораса Вильсона, становится ясным, что, чем дальше, тем все более усиливалась реакция против поспешно начатой опасной и легкомысленной политики окружения. По-видимому, одновременно с непрерывно увеличивающимся разочарованием по поводу переговоров с Россией усиливалась тенденция к конструктивной политике в отношении Германии, которая воплотилась в предложениях Чемберлена — Вильсона штаатсрату Вольтату и мне. Чемберлен, как объясняют его сторонники занятую им внутриполитическую позицию, вынужден был уступить натиску общественного мнения, твердо веря, что вскоре оно образумится. Затем он решил, что пришло время, чтобы овладеть общественным мнением и направить его по намеченному им пути, т. е. поступить так же, как он поступил в абиссинском деле. Таким образом, теперь он захотел использовать разочарование политической общественности в отношении России для того, чтобы снова взять курс на соглашение с Германией.

Невероятные трудности, с которыми такое начинание столкнулось бы в Англии, мною уже отмечены: блокирование всех возможностей вести переговоры вследствие английских заявлений о Данциге и разжигание общественного мнения. С другой стороны, следует подчеркнуть, что в предложениях сэра Хораса Вильсона эти трудности были учтены (сравнение с заключением Антанты в 1904 и 1907 гг.; секретность переговоров) и содержались осуществимые, или, по крайней мере, достойные попытки их осуществить, возможности. Позиция Чемберлена была, во всяком случае, достаточно прочной, чтобы, при данных обстоятельствах, осуществить его план. Влиятельные лица указывали неоднократно мне на то, что избиратели стоят за Чемберлена независимо от того, выступит ли он перед ними с лозунгом «война» или «мир». Эта констатация была, безусловно, правильной. Для значения, которое придавали Чемберлен и Вильсон своим предложениям, характерно то, что Чемберлен был готов подтвердить их Воль- тату и что Вильсон, кроме того, настойчиво подчеркивал то большое значение, которое придает английское правительство германскому ответу, и считал, что альтернатива будет заключаться в том, чтобы скатиться к войне.

Трагедией и решающим моментом в возникновении новой англо-германской войны следует считать то, что Германия тре-

стр. 292

бовала для себя равного места мировой державы рядом с Англией, и Англия в принципе была готова согласиться на это. Но в то время как Германия требовала немедленного, всеобъемлющего и недвусмысленного осуществления своих требований, Англия хотя и была готова отказаться от своих обязательств на востоке, а тем самым и от политики окружения, равно как соглашалась предоставить Германии преобладающее положение на востоке и юго-востоке Европы и приступить к переговорам о полноценном сотрудничестве с Германией в мировом масштабе, но с тем, что все это должно быть достигнуто путем переговоров и постепенного изменения английской политики. Это изменение должно было быть осуществлено в течение месяцев, а не дней или недель.

Далее, с точки зрения техники и атмосферы переговоров дальнейшие затруднения были вызваны тем, что [как раз] в тот период, когда англичане были готовы вести эти переговоры и делать уступки, до переговоров дело не дошло; имеется в виду период от Мюнхена до Праги (исключая период антиеврейских демонстраций в Германии в ноябре м-це). После Праги наступил общеизвестный крутой поворот в английской политике, а также во внутреннем отношении каждого англичанина к Германии. Политика окружения стояла на первом плане. Когда же в июльской акции Чемберлена и Вильсона снова проявились примирительные тенденции, то европейская атмосфера была сильно насыщена электричеством. Проверка опытом, не могло ли это предложение привести к мирному исходу,— не была сделана.

8) Отношение Берлина к английскому предложению о переговорах. Через неделю, после беседы с сэром Хорасом Вильсоном, я уехал из Лондона. Еще в июле я выразил желание приехать в середине августа в Берлин для доклада и остаться в Германии до съезда партии. Рейхсминистр иностранных дел удовлетворил мою просьбу. Как мне позже стало известно, мне было бы предложено попросить отпуск, если бы я этого не сделал сам; так было с послом в Париже графом Вельчеком. В понедельник 13 августа я прибыл в Берлин. За день до этого закончились переговоры с графом Чиано в Фушле и в Оберзальцберге. Я попросил дежурных чиновников канцелярии министра доложить о моем прибытии рейхсминистру иностранных дел и узнать, должен ли я явиться к нему с докладом в Фушль, и если должен, то когда. В течение следующих дней на мои запросы мне отвечали, что по интересующему меня вопросу не получено никаких указаний от рейхсминистра иностранных дел. Я спрашивал также статс-секретаря фон Вейцзекера, когда я могу явиться для доклада в Фушль. Г-н фон Вейцзекер обещал мне еще специально написать рейхсминистру иностранных дел о приеме меня для доклада; позднее он прочитал мне отрывок из своего письма рейхсминистру иностранных дел, кратко излагавший то, что я говорил статс-секретарю, в особенности относительно позиции Англии в случае германо-польской войны.

стр. 293

В эти же дни мне неоднократно говорили в Берлине, что рейхс- министр иностранных дел убежден, что в случае германо-польской войны Англия не выступит на стороне Польши. Далее я узнал, что донесение г-на Вольтата о его лондонских беседах воспринимается и рассматривается скорее в качестве общей картины настроения. Мое же донесение о беседе с сэром Хорасом Вильсоном**** было принято как дальнейшее свидетельство слабости Англии.

Ответа от рейхсминистра иностранных дел на мое обращение не последовало. Было ясно, что он не имеет времени или желания выслушать мой доклад, т. е. точно так же, как это было во время мартовского кризиса, когда я был вызван для доклада в Берлин и затем не был принят. Так как я чувствовал тяжесть лежащей на мне ответственности и не имел возможности сделать устный доклад, то я решил показать в короткой памятной записке *****, какую позицию займет Англия в случае германо-польской войны.

Я указал на то, что польский вопрос сам по себе не является решающим для Англии, по что решающим является стремление воспрепятствовать одностороннему расширению могущества Германии на континенте. Если даже Англия и не обязана автоматически вмешаться в германо-польский конфликт, то все же следует считать ее вмешательство против нас в высшей степени вероятным. Эту памятную записку я переслал 18 августа заказным письмом статс-секретарю с просьбой о передаче ее рейхсминистру иностранных дел, что и было исполнено.

Я просил и получил от статс-секретаря разрешение остаться до дальнейших распоряжений в Гредицберге. 16 августа я выехал сюда, где и занялся составлением упомянутой памятной записки. Однако мои услуги в дальнейшем не потребовались.

Фон Дирксен

Постскриптум. Я составил эту записку потому, что считал себя обязанным письменно изложить, как развивались англо-германские отношения во время моего пребывания в Лондоне на случай, если когда-нибудь впоследствии возникло бы желание собрать весь имеющийся материал по этому вопросу. Эту обязанность я ощущал тем сильнее, что незадолго до возникновения войны все важнейшие бумаги посольства в Лондоне должны были быть сожжены; донесения же министерству иностранных дел не содержали некоторых подробностей. Настоящая записка была составлена по памяти, без помощи документов.

Фон Дирксен

стр. 294


Примечания:

* Записка составлена в этот период.

** The Mall — улица, которая ведет к Букингемскому дворцу.

*** См. док. Запись беседы главного советника правительства Великобритании по вопросам промышленности X. Вильсона с советником по делам печати посольства Германии в Великобритании Ф. Хессе. 20 августа 1939 г.

**** См. док. Запись беседы посла Германии в Великобритании Г. Дирксена с главным советником правительства Великобритании по вопросам промышленности X. Вильсоном. 3 августа 1939 г.

***** См. док. Письмо посла Германии в Великобритании Г. Дирксена статс-секретарю министерства иностранных дел Германии Э. Вейцзекеру. 19 августа 1939 г.

 

26) В феврале — марте 1939 г. в Дюссельдорфе проходили переговоры между «Федерацией британской промышленности» и немецкой «Имперской промышленной группой». Их участниками были официальные представители двух самых влиятельных и мощных объединений капиталистов Германии и Великобритании. Это было совещание подлинных хозяев двух европейских держав. Лондонский журнал «Экономист» имел веские основания назвать дюссельдорфские переговоры «беспрецедентными в истории в смысле масштабов».

15 марта 1939 г., в день, когда Германия завершила ликвидацию чехословацкого государства, в Дюссельдорфе было подписано совместное заявление, вошедшее в историю как «Дюссельдорфское соглашение».

Проект его был подготовлен английской делегацией, возглавлявшейся У. Ларком. Совместное заявление провозглашало необходимость развития торговли между обеими странами и содержало далеко идущие соглашения, практически — картельный сговор в ряде отраслей. К этому времени уже существовали многочисленные картельные соглашения между немецкими и английскими фирмами, однако представители немецких фирм были весьма скептически настроены по поводу того, достаточно ли будут действенны эти соглашения в случае перехода на мирную продукцию. Даже перспектива получения английских кредитов не казалась для немецких промышленников особенно привлекательной (Teichova A. Die geheimen britisch-deutsclie Ausgleichversuche am Vorabend des zweiten Weltkrieges.— Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft, 1959, N 7).

«Дюссельдорфское соглашение» было задумано как очередной шаг к политическому сближению с гитлеровской Германией. В этом смысле соглашение было своего рода экономическим дополнением мюнхенского сговора в сентябре 1938 г.

«Дюссельдорфское соглашение» явилось отражением курса британских правящих кругов, рассчитанного па поощрение германской экспансии на восток Европы.

В Вашингтоне были серьезно обеспокоены опасностью англо-германского экономического сговора, имевшего и антиамериканскую направленность. Серьезное беспокойство вызвало соглашение и в Восточной Европе, так как означало усиление германского и английского наступления на восточноевропейских рынках. Английская общественность высказала негативное отношение к соглашению.

На фоне встречи в Дюссельдорфе становятся понятными многие события «закулисного фронта», где ведущими деятелями оказывались представители делового мира.

 

 

Здесь печатается по кн.: Документы и материалы кануна Второй мировой войны 1937-1939 гг. в 2-х томах. Москва. Политиздат. 1981.

Электронная версия воспроизводится с сайта http://www.infanata.org


Здесь читайте:

Дирксен, Герберт фон (Dirksen), (1882-1955), германский дипломат.

Риббентроп (Ribbentrop) Иоахим фон (биографические материалы).

Гитлер Адольф   (биографические материалы).

Германия в XX веке (хронологическая таблица).

 

 

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ


Rambler's Top100 Rambler's Top100

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах:
www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru,

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС