Нестор Махно
       > НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ М >

ссылка на XPOHOC

Нестор Махно

1918 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
1937-й и другие годы

Батько Махно, 1918 г.

Нестор Махно

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ НА УКРАИНЕ

(Первая книга)

ЧАСТЬ II

Глава VIII

МОИ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА БОЛЬШЕВИСТСКО-ЛЕВОЭСЕРОВСКИМ БЛОКОМ В АЛЕКСАНДРОВСКЕ И ПОСЛЕДСТВИЯ ЭТИХ НАБЛЮДЕНИЙ

Фронт против движения казаков с внешнего фронта на Запорожье – закончился. Больше о них ничего не было слышно в этом направлении. Все революционные части с правой стороны Днепра переведены на левую, в г. Александровск и в ближайшие к нему села.
 
Задача штаба Богданова – продвинуться дальше по направлению Крыма. Г. Александровск остается, таким образом, в военном отношении, сам с собой. Население города должно организоваться. Да оно в лице рабочих уже начинало организовываться.
 
Революционный Комитет, при поддержке своих партий, начинал тоже проявлять свою "революционную" деятельность. Она, эта деятельность его, началась с произвольного вмешательства в местную жизнь трудового крестьянства и, конечно, с начальническим тоном и через грозный – письменный или устный приказ.
 
Осмелел Ревком и по отношению к городу: наложил на александровскую буржуазию контрибуцию в восемнадцать (18) миллионов рублей.
 
Снова, как и при Коалиционном Правительстве и Украинской Центральной Раде, начались аресты, и в первую очередь, конечно, правых социалистов (анархистов из-за их влияния в Гуляйпольском и Камышеванском районах пока не осмелились трогать). В Революционном Комитете началось чаще произноситься слово "Комиссар тюрьмы", ибо последняя заняла уже чуть не первое место в "социалистическом" строительстве.
 
У меня нередко являлось желание взорвать тюрьму, но ни одного разу не удавалось достать достаточное количество динамиту или пироксилина для этого. Я не раз говорил об этом левому эсеру Миргородскому и М. Никифоровой, но они оба испугались и старались меня завалить работой, которая не допустила бы меня сблизиться с красногвардейцами, у которых взрывчатых веществ было очень много.
 
В Александровске, в Революционном Комитете я брался за всякую работу, какую Комитет на меня взваливал, и делал ее до конца.
 
Но быть волом, видя, что за твоей спиной черт знает что творится, было не в моем характере, тем более, что я – политический работник не с 1917 года, и работать из-за того, чтобы "всезнающие", "всесильные" похвалили меня, я не мог.
 
Я определенно и безошибочно видел, что совместная работа с большевиками и левыми эсерами становится для революционных анархистов невозможной, даже на фронте защиты революции. Они в своей революционности начинали заметно изменяться, уделяя внимание исключительно власти над революцией в грубом смысле этого слова.
 
Присматриваясь к их работе в Александровске, а дотоле на уездных и губернских съездах крестьян и рабочих, где к этому времени они были в большинстве, я предвидел, что блок этих двух партий – фикция, что рано или поздно одна какая-либо из них должна будет всосать в себя, или силой сожрать другую, коль обе они за счет революции идут к совершенствованию государства и его власти над свободной общественностью трудящихся.
 
Правда, их уклон трудящиеся, будучи действующим элементом в революции, не могли во время подметить. У трудящихся была слишком большая вера в революционеров и они не заботились о том, чтобы разделять руководителей по идеям и следить за их действиями. Им нужно было каждый раз показывать и разъяснять подмеченное.
 
Кто же будет это делать? – я часто задавал себе вопрос и отвечал. – Анархисты и только анархисты!
 
А где в это время русской революции анархисты были связаны с широкими трудовыми массами? Большинство претендентов на имя руководителей русского анархизма в это время болтались, если не в хвосте центральной власти большевистско-левоэсеровского блока, то во всяком случае вне прямого революционного действия в рядах революции. Так делали в это время анархо-синдикалисты и анархо-коммунисты на своих верхах (об анархо-индивидуалистах не говорю, потому что их организации в России и на Украине, в особенности, не было).
 
Отдельные рабочие и крестьянские анархические группы, нередко на свой риск и страх принимавшие с большим опозданием то или другое тактическое решение, бросались на всех фронтах в бурю революции и честно сгорали в ней, при этом сгорали они с особой любовью к революции, как и к своему идеалу. Но, увы!, сгорали в буре революции преждевременно и без, или с слишком малой пользой для своего родного анархического движения.
 
Спрашивается: почему же это так было? У меня лично ответ на это один: анархисты не имели своего организованного единства в действии. Большевики же и левые соц.-революционеры использовали для себя в эти дни веру трудящихся в революцию так, как хотели организованно противопоставить интересам дела трудящихся свои партийные интересы. В другое время, при других условиях и обстоятельствах, они не осмелились бы при всеобщем деле революции заниматься политическими авантюрами своих центральных комитетов. Теперь же им было ясно, что обличить их в этом деле некому. Правые социалисты шли на поводу у буржуазии. Оставались одни анархисты, в задачу которых входило направить революционные силы трудящихся против их затей. Но мы, анархисты, не имели на лицо соединенных сил, с определенным и положительным пониманием задачи дня.
 
Большевики и левые соц.-революционеры, под руководством мудрого Ленина замечали эти серьезнейшие недочеты в нашем движении и радовались этому; ибо только то, что мы были организационно беспомощны и не могли противопоставить их партийному делу в революции дело всего трудового люда, которое, от начала до конца, во многом переплеталось с идеей анархизма, ободряло этих государственников на этом пути. Они подошли смелее к массам и, обманув их лозунгом "власть советов на местах", создали за их счет свою государственнически-партийную политическую власть, подчиняя ей все на пути революции, и в первую очередь тружеников, которые до этого успели только разорвать, но совсем еще не разбили свои рабские цепи.
 
Большевикам, лев. соц.-революционерам помогали в этом деле правые соц.-революционеры и эсдеки меньшевики, тем, что действовали вместе с буржуазией, когда весь трудовой люд был против этого. В то время трудовой люд не гнал еще от себя правых социалистов. Он лишь перерастал все их программы, по которым они сами служили буржуазии и пытались толкнуть в эту кабалу трудящихся, чтобы не одним нести гнет идеи содружества с буржуазией, идеи "закона и законной" власти Учредительного Собрания и проч.
 
Все эти идеи, с которыми носились правые социалисты, были уже неприемлемыми для трудящихся. Да в это время правые социалисты действовали фактически уже против революции. Все это породило то, что трудовые массы отдали по долгу свое предпочтение большевикам и левым соц.-революционерам. Отсюда родилось в трудовых массах абсолютное недоверие и враждебное отношение к правым социалистам.
 
Это трагическое для революции явление известно каждому революционному анархисту, который сливался в своих прямых революционных действиях с тружениками села и города в одно целое, переживая вместе с ни­ми удачи и промахи на этом пути.
 
Итак, тревожась тем, что большевистско-левоэсеровский блок не есть тот блок революционного единения, который необходим для революционеров в момент столкновения труда с капиталом и государственной властью, так много затрачивающих своих сил и жизни на организацию этого столкновения, единения, которое революционеры должны создавать, к которому должны стремиться, я все глубже убеждался в том, что большевики и левые соц. - революционеры сдадут свои позиции реакции правых социалистов, сроднившихся с буржуазией за это время, или же друг друга перестреляют и из-за своего первенства в деле власти, но ни в коем случае они не окажут надлежащей помощи революции, чтобы она могла выйти свободно на простор и творчески развернуться на своем пути. Убедившись в этом, я созвал ряд товарищей из Александровской федерации анархистов (с ними пришли и сочувствующие рабочие и солдаты), созвал своих товарищей из отряда Гуляй Поля и с особой болью в душе поделился с ними своим мнением о революции, которой, на мой взгляд, угрожали смертью со всех сторон и большевистско-левоэсеровский блок – в первую очередь.
 
Я говорил своим товарищам, что для революции было бы лучше, если бы большевики и левые эсеры не создавали блока, ибо среди них нет той идеи, которая удержала бы их от стремления властвовать над революцией, и это их в конце концов столкнет между собой, и они своим взаимоистреблением принесут много зла для революции. Уже теперь, говорил я друзьям, видно, что свободой пользуется не народ, а партии. Не партии будут служить народу, а народ – партиям. Уже теперь мы замечаем, что во многих случаях в делах народа упоминается лишь его имя, а вершат дела партии. Народ знает лишь одно – слушать, что правители ему говорят!
 
При этом, изложив товарищам свои впечатления и свое глубокое убеждение, что надо готовиться к борьбе против затей этих партий, я поделился своими планами, уже не со всеми, а с тесным кругом анархистов, которые я обдумывал с июля - августа месяца 1917 года и которые частично ввел в дело организации крестьянства. Планы зиждились на следующем: пока крестьянство горит жаждой быть самому хозяином над собой – следует сближаться с его общественными самоуправлениями, освещать крестьянам каждый шаг социалистического властвования, говорить им, что совершенная ими революция несла в себе совершенно другое: она несла трудящимся права на свободу и вольный труд, в корне разрушая всякую опеку власти над трудящимися. А сблизиться с крестьянами можно, при желании, всегда. Надо поселиться среди них и работать вместе с ними, работать не покладая рук и честно. Там, где они по незнанию задумают учреждать то, что может вылиться во что-либо враждебное развитию свободной общественности, разъяснить им, убедить их, что это для них самих будет вредным бременем, и выдвинуть в противовес другое, которое бы отвечало тем-заданиям, которые стоят перед ними и, в основном, не противоречит идее анархизма. Наш идеал слишком богат и в нем много есть того, что крестьянство может теперь вводить в жизнь и радоваться его осуществлению.
 
Другие планы были заговорщицкого характера, о которых я на собрании товарищам тогда ничего не говорил, но неуклонно к ним подготовлял членов Гуляйпольской Группы Анархистов-Коммунистов, в надежде, что там, где группа, благодаря своему упорному труду, завела идейные связи с населением, там мы должны будем к этим планам прибегнуть. Этого от нас, действующих революционных анархистов, потребуют те явления в истории революции, которые обрушатся, в силу целого ряда причин против революции.
 
На этом интимном собеседовании с товарищами в г. Александровске – я и решил порвать свои связи с революционным Комитетом и возвратиться в Гуляй Поле со всем отрядом.
 
Я виделся в тот же день с тов. Миргородским (лев. с.-р.) и предложил ему зайти со мной поужинать в столовую при Федерации. Когда он пришел, я не утерпел и сказал ему, что завтра подам заявление в Ревкомитет, что меня отряд отзывает из него и на место меня воздерживается послать другого. Тов. М. Никифорова и ряд других товарищей из Федерации просили меня не делать этого так скоро, уговаривал меня и Миргородский. Однако, я уже не мог отступить от своего решения. Я наперед этот вопрос решил с отрядом, и теперь оставалось оформить его официально, чтобы Комитет не истолковал его ложно.
 
В Федерации анархистов не все об этом знали. Поэтому когда узнали, то просили, чтобы я им объяснил причину или цель моего выхода из революционного комитета. В это время были также некоторые рабочие, сочувствовавшие левым эсерам. Они-то более всего просили меня сказать им, почему я ухожу из революционного комитета и покидаю Александровск.
 
Пришлось им повторить то, что многим я говорил наедине. Я им сказал, что, на мой взгляд, большевистско-левоэсеровский блок уже дал трещину в своем единстве, и это, заметьте, тогда, когда он еще только составился. Причина этому, по-моему, с одной стороны, историко-философское расхождение эсеровщины с марксизмом, с другой – тщеславие, толкающее одну партию опережать другую в своем разнузданном стремлении властвовать над революцией.
 
Для меня лично абсолютно верно то, что недалеко то время, когда эти две ныне царствующие в стране партии не помирятся, столкнутся на своем пути и начнут друг друга уничтожать, казня вслед за этим революцию и все лучшее в ней. Так какого же черта мне тратить здесь свои силы, когда я вижу начало подлинной революции в деревне. Крестьяне осознают себя, они проявляют свою волю к борьбе за идеал справедливости, им нужно помочь в этом, кричал я разъяренный, а товарищи еще больше удивлялись.
 
"Я не хочу сказать вам, товарищи, что всем нужно идти к крестьянам. Я хорошо знаю вас, сжившихся с городом, сроднившихся с рабочими. Работайте здесь, но помните, что здесь революция от прямого действия переходит к приказам и указам Ревкома, тогда как в деревне власть Ревкомов дойдет до этого не так легко. Там живет дух революции, здесь – контрреволюции, которую только при хорошем напряжении организационных революционных сил деревни и можно отразить от попытки казнить революцию.
 
На это мои товарищи из анархистов и их знакомые, сочувствующие левым социалистам-революционерам, говорили мне, что будущее само себя покажет. В настоящий же момент мы видим, что большевистско-левоэсеровский блок с пути рабоче-крестьянской революции не сходит. Он твердо его держится. Трудящиеся массы в большинстве своем это видят и поддерживают его в этом. Следовательно, вести против него агитацию, или подымать бунт, – означало бы расчищать пути для возврата полубуржуазной Керенщины или, что еще хуже, укреплять позицию Украинской Центральной Рады, которая почти совсем уклоняется от борьбы за социальное раскрепощение трудящихся, – это значит совершать преступление против идей революции.
 
"Мы, – говорили мои товарищи, – скорбим о твоем отношении к большевистско-левоэсеровскому блоку и были бы рады, если бы ты с иной стороны подошел к этому вопросу. Ведь ты же сам все твердишь, что революционеры всегда должны быть там, где народ, чтобы расширять, углублять и развивать революцию. До сих пор и ты и мы делали это. Что же помешает нам продолжать свою работу. Ведь каждый из нас понимает, что, раз большевистско-левоэсеровский блок сделает поворот вправо, или попытается остановить трудящихся на полпути к их цели – к свободе, равенству и вольному труду, – мы тотчас же поведем кампанию против него. И тогда каждому труженику будет видно и понятно, что мы правы, восставая против большевиков и эсеров. Помню, эту позицию больше всего отстаивала Мария Никифорова и ее друзья по совместной в этом городе с нею работе. Она при этом несколько раз подчеркивала имя тов. Карелина, говоря, что перед отъездом из Петрограда она с ним на эту тему много говорила, и он сказал, что это – самая верная позиция, какую мы, анархо-коммунисты, можем занять по отношению к большевистско-левоэсеровской власти.
 
Однако, эти относительно верные аргументы моих товарищей меня не поколебали. Я был глубоко убежден в том, что блок долго не просуществует. Признаки этого, кроме вышеупомянутых, были еще и те, что Ленин действовал без всякого контроля не только партии левых эсеров, которая была в союзе с партией большевиков, но и со стороны своей партии, творцом и лидером которой он являлся.
 
В этом обстоятельстве я, организовавший уже крестьян без влияния большевиков и эсеров в Гуляй Поле и в районе, многое усматривал. Я усматривал в этом то, что Ленин задумывает сделать из левого крыла эсеров (среди которых я не видел ни одного члена старого ядра эсеровщины вообще), игрушку в своих, Ленинских, руках…
 
В то время, как мы обменивались мнениями о большевистско-левоэсеровском блоке и о будущем революции, властнически захватываемой ими, мне комиссар почты прислал телефонограмму, переданную из Гуляй Поля, которая гласила, что в Гуляй Поле приехали агенты Украинской Центральной Рады, которые, объявили себя сторонниками советов, но ведут энергичную агитацию, чтобы солдаты, вернувшиеся с внешнего фронта, организовали в Гуляй Поле и по району гайдамацкие курини. Шовинисты взялись за эту организацию.
 
Телефонограмма была подписана М. Шрамко. Телефонограмма помогла мне выйти из Александровского революционного комитета и поспешить вернуться в Гуляй Поле.
 
Сделав официальный письменный, от имени Гуляйпольского отряда, отзыв меня из Революционного Комитета, я пошел в Комитет вручить этот документ, куда следует, и проститься. В Комитете мой отзыв был принят неодобрительно, президиум осудил его, но сдержанным тоном. Когда же я объяснил причину и цель моей, со всем отрядом, немедленной поездки в Гуляй Поле, то председатель Ревкомитета тов. Михайлович позвал меня в особый кабинет и излил мне свою радость по поводу того, что я спешу в район.
 
"Ваше, тов. Махно, присутствие в Гуляй Поле теперь больше, чем необходимо" – сказал он мне. "Кроме того, вам кажется известно, что мы по проекту из центра, думаем разбить Александровский уезд на две административных единицы и есть отметка, что одна из них будет организована под вашим, тов. Махно руководством в Гуляй Поле".
 
Я ответил своему "благодетелю", что это не обольщает меня, что это расходится с моими взглядами на дальнейший рост и развитие революции. – Кроме того, это ведь вопрос будущих ваших успехов – не правда ли? – заметил я т. Михайловичу.
 
"Но наши успехи обеспечены. С нами все рабочие и крестьяне, они везде уже все держат в своих руках!" – воскликнул мой вчерашний коллега по комитету. "А вы телефонограмму ко мне из Гуляй Поля прочли? Вы поняли, о чем в ней сообщается? – сказал я ему. "Ах, да!" – Так лучше оставим этот разговор на после, – заметил я ему. – А сейчас распорядитесь, чтобы комендант екатерининской станицы приготовил к 4 часам эшелон для погрузки отряда гуляйпольцев. Сейчас же было отдано об этом распоряжение.
 
Я поговорил еще с ним и другими членами Комитета, с участием анархистки М. Никифоровой. Говорил я касательно чисто революционно-боевого положения на районе, а затем, распрощавшись со всеми, уехал на станцию. Через несколько минут подъехали к станции члены ревкома на автомобиле и анархистка М. Никифорова на лошади. Они подъехали попрощаться со мной и проводить отряд.
 
Еще раз перебросились мы парою-двумя словами с ответственными представителями революционного комитета, а затем, отряд спел анархический марш, и мы тронулись в путь.

 

Вернуться к началу первой книги

| 01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |


Далее читайте:

Махно Нестор Иванович (биографические материалы).

Махно Н.И. Под удавами контрреволюции

Махно Н.И. Украинская революция (Третья книга)

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ



ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС