А. В. Синельников

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

А. В. Синельников

Шифры и революционеры России

Глава десятая. Книжные шифры

В.И.Ленин в 1910 году.

Теперь известно, что еще на заре своей революционной деятельности молодой Владимир Ульянов начал использовать в нелегальной переписке книжные шифры. Весь период «Союза борьбы» и последующей сибирской ссылки он отдавал им несомненное предпочтение. Однако с началом издания «Искры» подобные ключи были отвергнуты. Несмотря на высокую надежность, книжные шифры оказались весьма неудобны в складывающейся тогда обстановке. Ведь речь шла о налаживании регулярной переписки между Европой и Россией для десятков корреспондентов. И было просто немыслимо вывезти из страны целую библиотеку шифровальных книг или найти нужные издания за рубежом. Ленин и Мартов это прекрасно сознавали. Еще в апреле 1902 года В. Ульянов жаловался в одном из своих писем к матери, что испытывает недостаток русских книг в Германии (300).

В этом и заключается основная причина того, что мы знаем лишь единичные случаи, когда по прямой инициативе заграничных центров уславливались какие-либо книжные ключи. Обычно они назначались революционерами из самой России. Поэтому в начале становления «Искры» их известно очень и очень мало.

В октябре 1901 года Плеханов сообщил в Мюнхен, что ему «передали адрес для переписки с Николаевом и шифр». Речь шла о комитете РСДРП в южном городе России, искавшем связи с редакцией «Искры». 19 октября Надежда Крупская проинформировала об этом искровского агента Конкордию Захарову: «Вот адрес в Николаев… Ключ: биография Спинозы… Кстати, пришлите поскорей обе книги, указанные в тексте» (301). Имелись в виду биографические издания о Г. Ибсене и Б. Спинозе, которые Крупская упоминала в «скелете» своего химического письма. Но уже 31 октября «Катя» поправляется: «Если ты еще не послала биографию Ибсена, то ее больше не надо, пришли только Спинозу» (302). Из сказанного ясно, что искровский секретарь не сумела разыскать нужную книгу в Германии и просила россиян выслать ее в Мюнхен. В ответ «Тодорка» уточняет страницу ключевой книги. И, наконец, 19 ноября (через месяц непрерывной переписки) Крупская ставит здесь последнюю точку:
«Снеситесь с Николаевом… Ключ: биография Спинозы, стр. 60» (303).

Имелся в виду очерк Герасима Паперна «Спиноза. Его жизнь и философская деятельность», выпущенный в биографической серии знаменитого Флорентия Павленкова. Его издания пользовались в России невиданной популярностью, имели огромные по тем временам тиражи и низкие цены (что особенно привлекало «нищих» подпольщиков). Брошюры издавались в удобном карманном формате. Не удивительно, что они очень часто фигурируют в письмах революционеров как ключи к их конспиративной переписке.

Например, в январе 1902 года через Инну Смидович Харьковский комитет РСДРП установил в качестве шифра биографию Льва Толстого (304).

Но весенние погромы «Искры» и «Южного Рабочего» порвали тонкую нить связи Харькова и Мюнхена. Летом 1902 года харьковчане повторили свою попытку: «Вообще комитет желает завести правильные сношения, прежние связи утеряны… Шифр предлагает комитет лимоном по «Спинозе», биографическое издание Павленкова, указывать страницу цифрой, а потом дробью: числитель обозначает строку сверху, знаменатель – букву от левой стороны» (305).

Все приведенные выше примеры инспирированы были не искровскими комитетами партии и имели единичный характер. Основным шифром по-прежнему оставался стихотворный. И перелом в этой негативной тенденции принадлежит Глебу Кржижановскому, руководителю «Русской организации «Искры»». Только осенью 1901 года он непосредственно вошел в «искровскую конспирацию». Это было трудное время для его ближайших друзей Ленина и Мартова. Среди искровцев неожиданно пошли трения и расхождения по организационным вопросам построения «Искры». Недовольные постоянными указаниями заграничных редакторов, южные искровцы стремились всячески ограничить роль Ленина и Мартова, оставив в их ведении только подготовку газетных номеров. Вдохновителями этих планов оказались Леон Гольдман и Виктор Крохмаль – революционеры, не из числа близких к Ленину.
Понимая всю важность немедленного создания в самой России формального искровского центра, он в то же время не мог доверить его руководство лично не преданным искровским идеям революционерам. Появление в Мюнхене Глеба и Зинаиды Кржижановских как никогда оказалось своевременным. Возвращение «Суслика-Грызунова» к подпольной деятельности явилось поворотом в создании российской искровской организации.

«За время его пребывания за границей, – говорится в докладе редакции II съезду партии, – с ним велось также много разговоров на тему о необходимости создать в России «Организацию «Искры»», в беседах с ним развивались организационные планы «Искры»».

Прибыв в Мюнхен в начале сентября, Кржижановские через месяц убыли на родину. Путь их лежал в Самару, где, по согласованию с Лениным, решено было обосновать штаб-квартиру будущей организации. Выбор этого провинциального города далеко не был случайным. Кржижановским временно запрещалось проживание в крупных промышленных центрах и университетских городах России. Самара в число их не входила. К тому же сам Глеб родился и долго жил в этом городе, сохранив в нем многочисленные личные связи. То же самое касалось и Владимира Ульянова. В Самаре находились его мать и младшая сестра Мария. Высланная из Москвы, она работала статистиком в губернской управе и входила в местную искровскую группу. В ней же числились Конрад Газенбуш и Фридрих Ленгник, прекрасно известные Ленину и Крупской.

Самара являлась крупным транспортным центром страны, связывающим Западную и Восточную части России. В то же время в глазах политической полиции она ничем особенным не выделялась. Казалось, что это был удачный выбор искровцев.

В конце 1901 года чета Кржижановских окончательно осела в Самаре. Благодаря протекции Ленгника, служившего на Самаро-Златоустской железной дороге, Глеб Кржижановский с 15 января 1902 года был зачислен туда же помощником начальника местного депо. 30 января З. Кржижановская сообщила в Мюнхен о создании «Центрального комитета «Искры»». В исторической литературе он больше известен как «Самарское бюро русской организации «Искры»». Ближайшей задачей нового центра стало осуществление плана: «разъехаться в разные места: 2 – на юг, 2 – в среднюю полосу России, 4 – на Восток, 2 – летучие агенты, один на Севере» (306). Для координации действий были выбраны секретарь Самарского бюро Зинаида Кржижановская и ее помощница Мария Ульянова.

Комментируя этот список, историки давно установили его персональный состав. На юге должны были работать Фридрих Ленгник и Дмитрий Ульянов. В средней полосе – Егор Барамзин и Глафира Окулова. На Востоке – Василий Арцыбушев, Кржижановские и Мария Ульянова. Разъездными агентами становились Иван Радченко и Михаил Сильвин. На севере работал Пантелеймон Лепешинский. Все эти революционеры были старыми товарищами, объединенными годами совместной работы в Петербурге и сибирской ссылки. Январь 1902 года стал месяцем основания «Организации «Искры»».

Создание российского ЦК «Искры» совпало с массовыми погромами социал-демократов на юге. Жандармы ликовали, не предполагая, что своими действиями разрешили очередную искровскую проблему. Первоначально, как это нам уже известно, Кржижановский переписывался с редакцией «Искры» по стихотворению Надсона «Друг мой, брат мой». Другой видный искровец Ленгник общался с мюнхенским центром по тексту известной революционной песни «Вековые устои» (Вековые устои качнулись, Пошатнулся старинный уклад, С тех пор как от сна мы проснулись И сбросили старый наряд). Обладавший красивым голосом Ленгник часто пел ее в Сибири своим товарищам (307). Конрад Газенбуш писал за границу по стихотворению Некрасова «Калистрат». Таким образом, на этапе становления «Самарского бюро» его членами были использованы привычные стихотворные шифры. Все указывает на то (вопреки мнению историков), что при отъезде из Сибири между Лениным и его товарищами не было условлено определенных шифров на будущее. О них им пришлось затем специально договариваться. Это значит, что и планов определенных еще тоже не было. Ведь литературная тройка в лице Ульянова, Мартова и Потресова окончательно приступила к действиям только в Пскове.

Весна 1902 года принесла искровцам немалые огорчения – погромы на юге, аресты в Белостоке и провал Дана, разгром «Северного союза»… Неладное Кржижановские ощущали и в Самаре. Они, разумеется, не знали, что часть их переписки попала под контроль жандармов, а шифр «Друг мой» стал известен полиции. За совладельцем кирпичного завода в Самаре Иваном Рябовым, адрес которого подпольщики использовали для конспиративной переписки, было установлено тайное наблюдение. Велось оно силами филерского летучего отряда, прибывшего из Москвы.
Из телеграммы Л. Ратаева – С. Зубатову:

«Благоволите … предложить филерам в Самаре учредить тщательное осторожное наблюдение Иваном Ефремовым Рябовым, Молоканский сад, дача четыре. Желательно выяснить, кто через него получает заграничную корреспонденцию. Дело очень важное» (308).

Кропотливая слежка приносит свои плоды. Среди многочисленных знакомых Рябова филеры отметили негласно поднадзорных Глеба Кржижановского с супругой и девицу Марию Ульянову. Жандармы сразу вспомнили, что еще в отчетах Меньшикова по делу «Северного союза» всплывала фамилия некоего Кржижановского, «по-видимому, крупного революционного работника» (309). Выводы были сделаны незамедлительно.

12 апреля 1902 года Кржижановский писал в редакцию «Искры»: «За нами за всеми отчаянно следят, и во многих случаях мы, увы, оказались не на высоте положения. Опыт показывает, что, чтобы что-нибудь сделать под нашей фирмой, надо быть прямо гением конспирации» (310).

Самым слабым звеном любого тайного общества во все времена оставались письменные связи. И Кржижановский понимал это отчетливо. Не прекращающееся полицейское наблюдение заставляло самарцев кардинально менять принципы нелегальной переписки. И незамедлительно. Уже 7 мая 1902 года Зинаида Кржижановская сообщила в Лондон:

«Вот новый способ для переписки: писать 1% спиртовым раствором В-нафтола; чистить резинкой. Для проявления растворить немного паранитранилина в разведенной соляной и серной кислоте, прибавить туда несколько капель раствора азотисто-натриевой или азотисто-калиевой соли и тотчас по приготовлении влить эту смесь в большой объем крепкого раствора уксуснонатриевой соли» (311).

Через неделю следует новое решение Самары:

«Надо переменить ключ, возьмем 150 стр(аницу) книги, которая у вас была в Сибири» (312). Имелась в виду книга Плеханова (Волгина) «Обоснование народничества в трудах г-на Воронцова» (СПб., 1896 год). Это был прямой возврат к старому испытанному шифру.

А еще через 10 дней Зинаида Кржижановская внесла последнее новшество:

«Мы бесконечно давно не имеем от вас никаких писем, дорогие друзья! Приходится предположить, что они не доходят до нас… Это нас крайне тревожит, надо изобретать другие способы переписки. Присылайте нам какой-нибудь английский журнальчик невинного характера, или детский еще лучше, способ писанья меняется также» (313).

И, наконец, 31 мая 1902 года последовал ответ редакции «Искры»:

«1) Перво-наперво дайте новый адрес или еще лучше два (ибо по обоим старым письма пропадают), на которые бы мы могли бы посылать какой-нибудь еженедельный журнал (технический, ветеринарный, модный и пр.). Тогда вы будете получать наши письма регулярно каждую неделю…
2) Будем употреблять новый шифр, присланный вами в письме 15.05.
Вы шифруете очень плохо, постоянно употребляете одни и те же знаки, жандармам прочитать такое письмо нет ничего легче.
3) Новый способ переписки получили, но не можем пока его употреблять, так как в здешних магазинах нет одного вещества, пришлось выписывать» (314).
 
Итак, в течение одного месяца «Самарское бюро» изменило все – шифр, «химию», способ переписки. Нам неизвестно насколько эффективны были «нафтоловые чернила». Во всяком случае, полиция знала их секрет из перлюстрированной переписки искровцев. Но книжному шифру Кржижановского (Клера, Смита, Суслика, Грызунова) и его товарищей можно посвятить немало любопытных страниц. Предыстория его нам уже хорошо знакома. Помимо «Грызуновых», ключ по книге Плеханова начал использовать Фридрих Ленгник, так же в свое время писавший им Владимиру Ульянову из Тесинского в Шушенское. С сентября 1902 года он окончательно обосновался в Киеве для разворачивания деятельности  Организации «Искры» на юге России. Ключом к его шифру продолжала служить 150 страница «Волгина».
 
Однако оставшиеся в Самаре Кржижановские в конце октября изменили параметры шифра: «Наш ключ теперь стр. 200» (315). Ленгник этого не знал. 6 ноября 1902 года он писал в Лондон по поводу прошедшего в Пскове совещания нового Оргкомитета:

«Вам, вероятно, сообщили уже подробно о положении дел в ОК. К сожалению, Клеры не присутствовали. Нужно употребить все меры, чтобы немедленно вытащить их на сцену. Они должны обязательно опять заведовать бюро. В этом их никто заменить не может … Употребите свое влияние, чтобы Клеров поскорее мобилизовать. От этого зависит страшно много… К сожалению, я не получаю от них уже два месяца писем, боюсь, что у них опять лопнул адрес для писем» (316).

Это очень важный момент в истории шифра по книге Плеханова. Отныне ключ раздвоился. Шифр по 200-й странице известен как «ключ Даши» – по конспиративному названию Самарского бюро.
Он получил широкое распространение, особенно после II съезда РСДРП - в момент обширного партийного кризиса. Вплоть до конца 1905 года «ключом Даши» переписывались, помимо Кржижановских, Мария Ульянова, Прасковья Лалаянц, Розалия Землячка, Лидия Книпович.
 
Сохранилось восемь писем, перекрытых по 200-й странице «Волгина». Кроме того, имеются многочисленные упоминания этого ключа в самых разных контекстах. Например, в письме Л. Книпович к Н. Крупской (февраль 1905 года, Одесса): «Мне пишите теперь ключом Даши, а ключ Тани я передаю теперь Апполинарии. Мне писать одним ключом с ней нельзя, так как если этот ключ будет известен Осипу Ивановичу, то до меня не дойдет ни одно письмо. Здесь утвердились очень патриархальные нравы: к кому письмо попало, тот и прочел, а там и забыл о нем, и одно спасение в том, что ключ неизвестен, тогда ищут источника» (317).

О «ключе Даши» идет речь и в письме Н. Крупской от 20 августа 1905 года к З. Кржижановской (Чайке) в Киев:

«Нам сообщили, что ЦК поручил Чайке организовать Южное бюро… Напишите, поэтому немедля ключом Даши = (200) представляете ли Вы из себя бюро или нет» (318).
 
 
Особенно интересна другая ветвь шифра – по 150-й странице «Волгина». Ею, как мы уже знаем, продолжал пользоваться поселившийся в Киеве «Кол» – Фридрих Ленгник. В феврале 1903 года в Харькове состоялось заседание Оргкомитета, где серьезно болевший искровец сдал свои полномочия и выехал в Сибирь. Очевидно именно через «Кола» в комитеты Сибирского союза РСДРП попал для обсуждения «Проект устава съезда РСДРП», утвержденный в Харькове. Переписка Ленгника и Крупской совершенно замерла. Поэтому мы очень немного знаем об этой поездке и ее причинах. Сам Ленгник оставил весьма краткие воспоминания о своей бурной молодости. Доподлинно известно одно: весной 1903 года «Кол» очутился в Сибири, а к августу вернулся в Самару, где его застало известие о выборе в состав Центрального комитета партии.
 
 Но вот, что самое любопытное – тем же летом была налажена интенсивная переписка редакции «Искры» с «Сибирским социал-демократическим союзом», обосновавшимся в Иркутске и координирующим работу марксистского подполья в Сибири. И вся его обширная корреспонденция перекрыта «Тесинским ключом»! Им была все та же 150-ая страница книги Плеханова-Волгина. Первое из писем «Союза» датировано 16 августа 1903 года. Еще не зная о прошедшем съезде партии, сибиряки писали:

«10/1 11/10 1/10 1/5 11/7 9/4 9/16 7/20 3/7 2/7 5/6 6/11 11/16 просят редакцию «Искры» напечатать прокламацию Союза с заявлением о солидарности и признании ее руководящим органом» (318). Криптограмма читается согласно «Тесинского ключа» (на что прямо указывает автор письма) как «Союз и комитеты»…
 

150-ая страница книги Г. Плеханова (Волгина)
вошла в историю искровского подполья как «Тесинский ключ»

Здесь сходится все – место ссылки Ленгника (село Тесинское), его поездка в Сибирь, одинаковая страница шифркниги. Очевидно, что случайность отпадает – Ленгник прямо вошел в контакт с лидерами «Сибирского союза». Конечно, такие связи поддерживались и ранее. Вспомним, что бежавший осенью 1902 года при помощи иркутян Лев Бронштейн (Троцкий) прямиком явился в Самаре к Глебу Кржижановскому. Интересны следующие его воспоминания: «В Иркутске проездом получил явки в Самару, может быть, впрочем, и в Киев к товарищу Ленгнику, от которого уже попал в Самару к Кржижановскому. Это было главное русское бюро организации “Искры”». Получается, что Ленгник поддерживал связи с сибиряками задолго до своего визита к ним.

Однако сношения революционеров были эпизодичны. И даже энергичный Троцкий их не расшевелил. Заслуга в этом принадлежит Ленгнику. Именно он передал «Сибирскому союзу» свой личный шифр и указал его название: «Тесинский». Это был своего рода пароль, с помощью которого Надежда Крупская мгновенно поняла и сам шифр, и способ, которым сибиряки его получили.
 
Возникнув в 1901 году с центром в Томске, «Союз» длительное время поддерживал рабочедельские взгляды и совсем не стремился к тесным контактам с искровцами. Ранняя история этой организации еще ждет своего исследователя. Более-менее подробные сведения о «Сибирском союзе» содержатся в воспоминаниях известного большевика Николая Баранского (родного брата Л. Радченко). Родом из Томска, он принимал деятельное участие в социал-демократическом движении родного города. С осени 1902 года Николай входил в «Сибирскую группу революционных социал-демократов», образованную в противовес «Сибирскому союзу». Но к январю 1903 года прежний лидер «Союза» Вальян Воложанинов вышел из его состава и руководство организацией было сосредоточено в Иркутске в руках Викентия Гутовского, страстного поклонника книги Ленина «Что делать?».

Впоследствии он войдет в историю под псевдонимом «Маевский» и трагически погибнет от рук колчаковцев. Коренной сибиряк, талантливый литератор и публицист, активный организатор подполья, истинный революционер. Однако, за свое меньшевистское прошлое Гутовский никогда не отмечался вниманием партийных историков, хотя и был правоверным сторонником «Искры». В июле 1903 года он провел в Иркутске общесибирскую конференцию социал-демократов, в работе которой от Томска принял участие Баранский. Состоялись ее заседания в доме Марии Цукасовой – видной иркутской подпольщицы и общественной деятельницы. Сам Гутовский именовал себя на конференции лишь агентом «Сибирского союза», всячески демонстрируя мощь своей организации. Хотя «Союз» к этому времени насчитывал всего несколько человек в Иркутске, Томске и Красноярске.
 
Между тем социал-демократическое подполье Сибири, опирающееся на обширную колонию ссыльных революционеров, все более попадало в сферу полицейского внимания. Усиливались репрессии. В ночь на 3 ноября 1903 года прокатились аресты в Иркутске. Среди двух десятков схваченных подпольщиков оказался и Викентий Гутовский. Его личный секретарь бывшая питерская курсистка Мария Лаврова срочно вызвала из Томска Баранского. В Иркутске ему объявили, что Гутовский был последним членом «Союза» и что он завещал Николаю восстановить организацию по связям, полученным от Лавровой. Подавленный такой «нечаевщиной» Баранский, тем не менее, успешно воссоздал «Сибирский союз». Центр его вновь обосновался в Томске.
Нам же теперь понятно, что именно Гутовский и его секретарь Лаврова получили от члена Оргкомитета Ленгника «тесинский ключ» и адреса для переписки с редакцией «Искры». С ноябрьскими арестами в Иркутске он был упразднен. Из всех шифров, исследуемых нами, «Тесинский ключ» был самым заслуженным. Он использовался свыше восьми лет совершенно разными революционерами (от В. Ленина до меньшевика В. Гутовского). И, тем не менее, историки ничего не знали о нем.
 
Изучение искровской переписки приводит нас к совершенно определенному выводу о том, что распространение книжных шифров было положено именно Самарским бюро «Искры» и близкими к нему социал-демократами. Вот только некоторые примеры:

1) Ноябрь 1902 года, Фридрих Ленгник из Киева – редакции:
«Недавно виделся с одним из выпущенных воронежцев: они просят сообщить вам ключ для переписки: «Развитие капитализма…», произведение числителя на знаменатель первой дроби означает страницу названной книги, например 3/4 = 12-й странице, перед каждой переменой страниц должны стоять буквы Н.Ш. Со мной система та же, книга прежняя» (319).
Здесь «воронежцы» – члены «Северного рабочего союза». «Н.Ш.» – есть, очевидно «новый шифр», а «книга прежняя» – «Волгин»!

Из письма Ленгника следует важный вывод: в конце осени 1902 года он отказался от 150-й страницы книги Плеханова и перешел на переменнозначный ключ. Но руководителям Сибирского союза он дал свой старый шифр. Отсюда шло и его название как «Тесинский ключ», а не как, к примеру, «ключ Курца» (Ленгника). А значит, и сам Ленин шифровал в Сибири именно по 150-ой странице книги Плеханова.
Шифр по книге Ленина «Развитие капитализма в России» (СПб., 1899 год) подтвердил позднее член «Северного союза» Александр Стопани. Он еще более усложнил шифр: «С – переход к следующей странице, таблицы не считаются, каждый отдел с новой нумерации» (320).
Из воспоминаний другого видного члена «Северного союза» Михаила Багаева известно, что еще с 1901 года он переписывался с руководителем упомянутой организации Владимиром Носковым по книжным шифрам. Кроме того, при разгроме «Северного союза» весной 1902 года полиция предварительно перлюстрировала некоторую часть переписки тех же Багаева и Носкова, но шифр их разобрать не смогла. Все говорит за то, что уже с самого образования «Северного союза» его члены отдавали предпочтение именно книжным шифрам (321).
 
2) Ноябрь 1902 года, Мария Ульянова из Самары – редакции:
«Был у нас очень ценный человек… Будет писать Вам… по 3-му тому «Капитала» без предисловия, по 10 букв на страницу» (322). Как видим, уже с осени 1902 года в практику российских искровцев вошли переменнозначные книжные шифры. Но фиксированные страницы еще долгое время оставались в ходу.
 
3) Февраль 1903 года, Мария Ульянова из Самары – редакции:
«Связались с Уфой… будут писать ключом Геркнер, 10-ая страница» (323).
Упомянутая книга Геркнера есть обширная монография немецкого экономиста Густава Геркнера «Рабочий труд в Западной Европе», изданная в Петербурге в 1899 году. Вся интрига этого шифра заключается в том, что автором русского перевода Геркнера был Юлий Мартов. В своих биографических «Записках социал-демократа» он вспоминал, что в туруханской ссылке «зарабатывал… взятым… из Питера переводом увесистого тома Геркнера «Рабочий вопрос»» (324).
Труд Геркнера действительно был увесистым – 551 страница убористого текста. Сохранилось и одно из писем уфимских марксистов, выполненное этим шифром:
«Наш адрес… Уфа, Уфимское 1/6 5/3 3/5 3/2 3/12 3/1 6/2 7/1 1/8 4/3 1/27 4/2 1/13 3/1 3/14 3/15 3/1 3/2 5/3 1/2 4/2 4/3 6/3 4/4 4/8 1/27 1/8 3/2 4/2 7/2 1/27 7/6 3/7 5/5 1/27 4/3 4/4 3/2 3/1 6/2» (325).

При шифровке криптограммы были задействованы следующие семь строк 10-й ключевой страницы «Геркнера»:

 Согласно приведенной ключевой книжной таблице криптограмма без труда разбирается: «Акцизн/ое/ управление. Николаю Гавриловичу Вагину».
 
4) 11 марта 1903 года, Глеб Кржижановский из Самары – редакции:
«Письма с подписью Немов читайте ключом 20 страница Железнова» (326).
Имелась в виду книга В. Я. Железнова «Очерки политической экономии», 1902 года издания. Этот обширный (в 806 страниц!) фолиант вряд ли был удобен революционерам. Но присутствовал один плюс, перевесивший все недостатки. Кржижановский доподлинно знал, что «Железнов» есть в библиотеке Ленина. В конце 1902 года его выслала брату Мария Ульянова (327).
 
5) Большой интерес вызывает ключ к шифру томских искровцев образца 1903 года. Он неразрывно связан с именем старшей сестры Ленина Анной Елизаровой. В октябре 1902 года она приехала на жительство в Томск (через Самару), где некоторое время работал ее муж. 15 ноября Елизарова писала из Томска в Лондон:
«Здесь образую группу «Искры». Есть сестра Любы и еще берлинцы-искровцы» (328). «Сестра Любы» – это Надежда Баранская, одно время член СПб. «Союза борьбы». А «берлинцы-искровцы» – супруги Броннеры, в сентябре 1902 года обосновавшиеся в Томске.
В. Броннер родился в 1876 году в Верхнеудинске, а в 1894 году поступил в Томский университет. Исключенный из него за студенческие беспорядки, Броннер отправился на учебу в Берлин. Там-то он и сошелся с искровцами. Получив медицинское образование, Владимир вместе с женой Еленой Фуксман (выпускница Берлинского университета по факультету философии) вернулся в Сибирь (предварительно повидавшись с Плехановым).
Покидая Томск, Анна Елизарова все полномочия искровского представителя сдала своему старому берлинскому знакомому Броннеру. После революции Е. Фуксман вспоминала, что они с мужем неоднократно встречались в Томске с Елизаровыми и были в курсе всех дел местной социал-демократии. По ее словам, перед отъездом Елизарова передала им адреса и шифр для связи с редакцией (329).
Однако еще в феврале 1903 года переписка с Томском не поддавалась разбору. И только в мае она была налажена в полном объеме. Крупская – Броннеру: «От Джэм узнали наконец, ключ и адрес» (330). «Джэм» – Анна Елизарова. Ключом же к шифру «Тоблера» (В. Броннера) являлась книга В. Ильина (Ленина) «Развитие капитализма в России», СПб., 1899 год – страница 274.
 
Совершенно понятно, почему в качестве шифра была взята книга Ленина – очевидно прямое влияние сестры автора Анны Елизаровой. Но почему страница – 274? Ведь обычно подпольщики предпочитали круглые цифры – 10, 20, 60, 100, 150, 200… Ответ, пожалуй, можно найти в годе рождения Владимира Броннера – 1876-й! Здесь есть простое мнемоническое правило: 274 = 2 + 74 = 76.
После II съезда РСДРП «шифр Тоблера» продолжал активно использоваться в переписке с томичами.
 
Проведенный выше анализ появления в практике разных книжных шифров дает все основания считать, что подобные ключи внедрялись российскими искровцами в противовес заграничной традиции. А точкой отсчета можно взять осень 1902 года. Именно тогда объем книжных шифров стал неуклонно расти. И на эту тенденцию совершенно правильно обратил внимание И. А. Зыбин, штатный криптолог Департамента полиции. В мае 1903 года он утверждал, что «более опытные революционные деятели (группа «Искра» и др.) пользуются для переписки в настоящее время или двойными ключами или страницами малоизвестных книг и брошюр, избирая для каждого отдельного корреспондента отдельную книгу и избегая повторения страниц, что крайне усложняет работу». Конечно, в этих строках правда немного утрируется. В искровской переписке двойные шифры полностью отсутствовали, да и книжных шифров к весне 1903 года было еще не так много. Однако криптографы загодя готовили себе оправдание - доля успешных дешифровок революционных криптограмм неуклонно снижалась.
 
В Музее революции в Москве долгое время демонстрировался уникальный экспонат – простое дамское зеркало. Когда-то оно принадлежало видной большевичке Розалии Землячке. Попало зеркало в музей не случайно и прямо связано с важнейшими событиями в истории РСДРП. В августе 1904 года в Женеве состоялось знаменитое совещание 22-х сторонников большинства II партийного съезда. Собрание приняло обращение ко всем организациям с призывом немедленного созыва III съезда в обход центральных учреждений РСДРП.
Из письма Надежды Крупской к Марии Ульяновой в Петербург (1 августа 1904 года):
«Ключ Даши. Медвежонку личное… Дальнейшее строго конспиративное и никому, ни одной душе, кроме Медвежонка и Дяденьки, не должно быть известно ни под каким видом… Конференция сторонников большинства выработала манифест, который привожу ниже. По многим соображениям, в особенности конспиративным, надо чтобы никто абсолютно не знал о месте происхождения его, но надо, чтобы все комитеты как можно скорее ознакомились с его содержанием и выражали свою солидарность с ним» (331).
В тот же день ушло письмо и в Ригу к Максиму Литвинову:
«К вам поехала Землячка, она расскажет о нашей тактике».
Уже 15 августа Литвинов ответил Ленину с Крупской:
«Связался сейчас с Землячкой, которая гостит у нас, ожидая печатающейся декларации, с которой она поедет по комитетам… Образовали мы тут группу и предложили Землячке такие же неофициальные группы составлять во всех городах из твердых и надежных сторонников конференции» (332).
 
Розалия Самойловна Залкинд – по мужу Берлин, а по партийному псевдониму «Землячка», стала известна полиции еще с 1898 года. Вернувшись из сибирской ссылки в Полтаву, она (через Ивана Радченко) вошла в контакт с искровцами и, перейдя на нелегальное положение, стала виднейшей партийной функционеркой. Землячка работала в Одессе и Екатеринославе, организовывала техническую часть II съезда партии, была кооптирована в ЦК, заняв в нем непримиримую ленинскую позицию. По своему складу она принадлежала к типу фанатичных революционерок, что часто обостряло ее отношения не только с меньшевиками, но и с ближайшими товарищами по фракции. Именно Землячке был поручен объезд с «декларацией 22-х» всех российских комитетов РСДРП. Обращение было переписано через лупу бисерным почерком, а затем приложено к задней стенке упомянутого зеркала, после чего придавлено стеклом. В этом тайнике документ проследовал в Ригу – в подпольную типографию, которую контролировал большевик М. Литвинов. Отсюда манифест начал победное шествие по всем российским партийным организациям. За четыре месяца Землячка объехала множество городов. В своих воспоминаниях она сообщала о13-ти, в «Переписке» речь идет о 15-ти, но и эта цифра не окончательна.
13 декабря Землячка в крайнем раздражении писала Ленину:
«Разброд, который вы констатируете, сильно преувеличен… Неужели завоевание 15 комитетов – это черт знает что?.. При объезде я очень энергично связывала с вами комитеты и частных лиц… Я прошу только об одном: посчитаться несколько с моим знанием русских комитетов, последние ваши письма показали мне, что как мало вы их знаете и как мало хотите с ними считаться» (333).
Стремясь успокоить обиженную большевичку, Ленин отвечал:
«Вашу громадную работу по завоеванию 15 комитетов и организации трех конференций мы ценим чрезвычайно… Без вас мы не делали и не делаем ни шагу…» (334).
Но вот мнения большевиков, к которым Ленин не мог не прислушиваться. Лидия Книпович: «Землячкино путешествие и ее бумажки не стоят ни гроша. Ни малейшего представления об организациях у нее нет. Сознательно или бессознательно она врет направо и налево… Дяденька пока лично советует вам убрать ее, если большинство доживет до учреждения Организационного комитета. Пусть она работает как рядовой рабочий, где хочет, но не пачкайте ею общепартийного учреждения. В этом отзыве нет ничего личного. Продумайте все. Как бы ни было нам плохо, действительность знать лучше, чем увлекаться миражами Землячки».
А еще раньше, в октябре 1903 года, Фридрих Ленгник выговаривал Глебу Кржижановскому:
«Землячку я хорошо знаю и ровно никогда ничего не имел и не имею против нее, но я всегда буду утверждать, что она прекрасный комитетский работник и никуда не годный представитель высшего партийного учреждения» (335).
 
В силу своей нервной, вспыльчивой натуры, обостренной самоубийством мужа и непрекращающейся фракционной борьбой, у Землячки сложились натянутые отношения и с другими видными большевиками – А. Богдановым, М. Литвиновым, А. Елизаровой… На III съезде РСДРП Землячка, как активный член Бюро комитетов большинства, выдвигалась в члены ЦК. Мария Розенберг (Эссен) уже в 1930-х годах вспоминала (видимо, со слов мужа А. Эссена – делегата съезда), как Богданов «стал убеждать ее и других, что она больна и что ей требуется длительный отдых. Когда она возмущенно заявила, что ни в каком отдыхе и лечении не нуждается, он, пользуясь авторитетом врача-психиатора, намекал на то, что у нее нервы не в порядке и что де для большой ответственной работы требуются люди вполне здоровые… Землячка в ЦК не попала» (336).
После революции этот эпизод припомнят Богданову, а Розалия Землячка займет видное положение в руководстве большевистской партии и будет похоронена в 1947 году у Кремлевской стены.
Факт остается фактом, что именно благодаря Землячке и ее «миражам» с сентября по декабрь 1904 года в Одессе, Тифлисе и Колпине прошли Южная, Кавказская и Северная конференции 13 крупнейших комитетов РСДРП, где официально было утверждено БКБ. И Землячка действительно сыграла выдающуюся роль в налаживании связей этих организаций с заграничным большевистским центром. Рядом с ее зеркалом в Музее революции должен был лежать еще один экспонат – книга писателя Скитальца «Рассказы и песни», вышедшая в Петербурге в 1902 году. Именно она стала основным ключом к шифру большевиков накануне созыва III съезда РСДРП.
 
Сама Надежда Крупская упомянула о нем лишь единственный раз в июне 1904 года:
Получил ли Демон письмо от 12.06? Писано по Скитальцу…» (337).
Степан Петров, больше известный как Скиталец, фигура, несомненно, характерная для той бурной эпохи. Друг М. Горького, который стал литературным наставником начинающего писателя, он уже с начала 1900-х годов обратил на себя внимание демократической части общества. В марте 1902 года при прямом содействии Горького вышла первая книга Скитальца «Рассказы и песни». Уже в июле ее с «очень большим интересом» прочел в Лондоне Ленин (338). Любопытно, что Ульянов и Петров были лично знакомы еще по Самаре. Там же, в Самаре, Скиталец вошел в контакт с членами русского бюро «Искры». В 1903 году писатель оказался в Женеве, где был замечен в кругах эмигрантов-марксистов. А в 1905 году он был арестован на квартире Леонида Андреева во время провала всего ЦК РСДРП. Так что писателя Скитальца никак не назовешь случайным для революционеров человеком. Вполне вероятно, что с ним встречалась не раз и сама Розалия Землячка.
Так или иначе, но именно его книга «Рассказы и песни» была выбрана большевичкой в качестве шифровального ключа. С конца августа 1904 года Землячка стала связывать этим шифром все комитеты партии, где ей довелось побывать.
Сборник Скитальца состоял из 30 разножанровых произведений, каждое из которых являлось тем или иным ключом к шифру. Номера ключей соответствовали порядковым номерам произведений в оглавлении книги и проставлялись в начале соответствующей криптограммы революционеров.. Вот их полный перечень:
 
1. Колокол (стихотворение);
2. Сквозь строй (рассказ);
3. Спит море (стихотворение);
4. Композитор (рассказ);
5. Закипела в сердце кровь (стихотворение);
6. Певчие (стихотворение);
7. Спевка (рассказ);
8. Колокольчики-бубенчики (стихотворение);
9. Я хочу веселья (стихотворение);
10. Утром зорька молодая (стихотворение);
11. Любовь декоратора (рассказ);
12. Сон (стихотворение);
13. Ночи (стихотворение);
14. Вы сказались, бессонные ночи (стихотворение);
15. Ранняя обедня (рассказ);
16. Нищие (стихотворение);
17. Ручей (стихотворение);
18. Газетный лист (рассказ);
19. Нет, я не с вами (стихотворение);
20. Моя жизнь… (стихотворение);
21. Октава (рассказ);
22. Я оторван от жизни… (стихотворение);
23. Узник (стихотворение);
24. Я упал с облаков… (стихотворение);
25. Каждый вечер (стихотворение);
26. Ты скажи-ка, оборванец… (стихотворение);
27. Ну, товарищи, должны… (стихотворение);
28. За тюремной стеной (рассказ);
29. Алмазы (стихотворение);
30. Кузнец (стихотворение).
 
Часто в одном и том же письме присутствовало сразу несколько разных ключей. Всего в большевистском архиве насчитывается 26 документов, содержащих ключ Землячки. Это своеобразный рекорд среди всех известных шифров подполья. Им пользовались большевики Вильно, Одессы, Петербурга, Баку, Тифлиса, Перми, Курска, Москвы и Воронежа. Эти города совпадают с маршрутом поездок ленинского эмиссара по России. В своих воспоминаниях Землячка назвала лишь 13 комитетов, где она побывала. Но если мы объединим перечень из ее мемуаров (339) с географией применения ее ключа к шифру, то получим более полные данные (см. таблицу 12).
Из таблицы наглядно видно, что список российских комитетов РСДРП в разных городах страны, способных вести переписку с заграничным центром большинства по шифру Землячки, составляет не менее двадцати. И этот перечень дополняет воспоминания самой Р. Залкинд, основанные, главным образом, на официальных резолюциях конференций БКБ.

Таблица 12.

Среди всех случаев применения ключа Землячки (Демона) наиболее интересен пример Курского комитета РСДРП (март 1905 года).

   «Шифр Демона №11.

23/1 3/7  4/2 12/3 4/1 3/5 23/5 23/3 9/1 16/4 2/1 11/1 7/2 8/2 13/2 17/1 18/5 16/2 20/1 посылает 27/1 21/3 6/3 4/8 32/2 13/2 9/5 5/1 2/1 20/4 10/1 1/2 16/4 19/3 29/1 7/3 24/2 23/4 30/3 17/6 на 20/1 3/1 18/4 29/3 33/1 20/3 15/3 5/3 30/4 28/4 15/4 3/8 28/5 19/3 25/8 26/1 31/2 28/1 9/3 3/5 16/4 31/3 5/2 15/5 27/6 17/7 14/4 на 18/2 8/4 30/5 25/2 31/6 19/5 13/1 23/1 12/2 11/5 6/7 17/4 20/5 33/1 30/3 7/1 34/2 18/7 34/3 23/4 20/7 3/4 …»

 Здесь при прерывании криптограммы открытым текстом письма автоматически происходил переход к следующей странице шифркниги. Этим самым шифр превращался в переменнозначный ключ. Так при ключе Демона № 11 (рассказ «Любовь декоратора») революционеры одновременно задействовали семь последовательных страниц сборника Скитальца. Расшифрованный текст гласил:

«Курский комитет РСДРП посылает мандат товарищу Ленину на представительство от комитета на Третьем партийном съезде на основании положений, выработанных Организационным комитетом, на тот случай, если  посланный делегат комитета не попадет на съезд» (341).

Первые четыре страницы ключа Демона №11
(«Любовь декоратора»)

Это был редкий вариант шифра в переписке с заграницей. Но внутри России подобная система  в 1905 году использовалась постоянно.

  Массовое употребление шифра Землячки говорит о популярности в России самой книги Скитальца. Ныне она представляет собой большую библиографическую редкость, а ее важнейшая роль в налаживании большевистских связей совершенно забыта.

К началу декабря 1904 года Розалия Землячка завершила свое «турне» по России. Приближались события «9 января». Но поглощенные межфракционной борьбой, революционеры слабо ощущали это. Позиция самих большевиков казалась самой плачевной. Даже оптимистичная Н. Крупская в письме к Л. Книпович не выдержала и поделилась наболевшим:
«Ключ Даши… ЦК изоврался вконец… Тут уже не самообман, а прямой обман. В ЦО вертит всем Дан, эта мелкая самолюбивая душонка и нахал при этом страшный. Мартов по своей тряпичности пляшет по его дудке, ну а остальных «положение обязывает»… Заботит так же и русское Бюро. Там теперь Папаша, Рядовой, Землячка. К первому я отношусь с полным доверием, ко второму тоже, но о нем страшно болтают, и его надо турить скорее к нам, относительно же
Землячки ты знаешь, что это – герой не моего романа, хотя приходится признать за ним энергию и преданность делу. Часто, как посмотришь на публику поближе, – грусть берет, совсем нет хороших практиков… Иногда верится в лучшие времена, а иногда просто руки на себя наложил/а/ бы, если бы «положение не обязывало»» (342).
Такими представлялись российские дела лидерам большевизма из их женевского далека. Нам же приходится только удивляться, до каких крайних форм и оскорблений доходили личные отношения между когда-то ближайшими товарищами.
 
В августе 1902 года российское общество было потрясено невиданным побегом политических из Киевской тюрьмы. Оттуда сразу убыло одиннадцать опаснейших революционеров. Все они принесли в будущем жандармам немалые хлопоты. Один список чего стоил! Гурский, Пятницкий, Басовский, Крохмаль, Блюменфельд, Бауман, Мальцман, Гальперин, Литвинов, Бобровский и Плесский. Десять искровцев и один эсер.
Впрочем тогда большинство этих революционеров были известны под другими, настоящими, именами.
 
 Среди них Меер Валлах, проходящий по делу Киевского комитета РСДРП. Впоследствии он войдет в историю Советского государства как выдающийся нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов. А в начале ХХ века он из рядового подпольщика быстро превратился в аса нелегальной работы, опытнейшего транспортера запрещенной литературы и оружия, умелого организатора любых тайных дел. Его подпольными именами – «Папаша», «Феликс», «Теофилия» – пестрят революционные письма тех лет.

   Весной 1904 года Литвинов обосновался в Риге в качестве представителя большевиков в огромном Северо-Западном крае (вотчине БУНДа). Больше года «Папаша» вел там бурную революционную деятельность, сумев обойти все капканы жандармов и ее тайной агентуры. Будучи опытным конспиратором, он постоянно менял ключи к своей шифрпереписке. Так до конца августа 1904 года он использовал квадратный шифр по слову «Прогностика», а затем до октября шифровал по 4-й главе «Евангелия от Луки». Это были сравнительно несложные шифры и, понимая это, с начала октября Литвинов ввел «Новый ключ» – рассказ Александра Серафимовича «На льдине», выпущенный  издательством «Донская речь» в 1904 году отдельной брошюрой. Небольшая по формату и объему (всего в ней было 20 страниц), это была идеальная идея для выбора книжного шифра. Сохранилось одиннадцать обширных писем Литвинова, перекрытых по 5-й и 6-й страницам указанной брошюры (343).

Ключ к шифру М. Литвинова – пятая страница
из рассказа А. Серафимовича «На льдине»
(отдельное издание, «Донская речь», 1904 г.).

Пример шифра:  «Эмме  20.4 12.19 2.4 1.12 16.3  22.7 26.6 31.7 9.1 1.5 8.1 11.5 7.1 2.3 16.5»  - «Эмме дала явку в Одессу» (Из письма Н. Крупской к М. Литвинову от 9 (26 ноября) 1904 года).

По шестой странице рассказа А. Серафимовича «На льдине» был зашифрован последний абзац письма Н. Крупской к М. Литвинову от 9 декабря (26 ноября) 1904 года. Основная часть криптограммы перекрыта по пятой странице той же брошюры А. Серафимовича.

Пример шифра: «6.3 19.1 19.4 2.1 6.2 9.2 21.5 22.2 25.8 26.3 26.4 26.5 31.1 29.1 26.3 29.2 24.2»  -

«Ему грозит расстрел».

Однако к июню 1905 года и этот шифр было решено изменить. Очередной ключ Литвинов сообщил Крупской лично: «Повторяю наш шифр: «Кузнец-Гражданин», страница 6-я, числитель – строка, знаменатель – десятки означают слова, единицы – букву» (343).

Ключ к очередному шифру М. Литвинова – шестая страница книги А. Кизеветтера «Кузнец-гражданин» (издательство «Донская речь», Ростов-на-Дону, 1904 г. Пример криптограммы: «4.31 3.12 1.11 29.19 16.21 16.22 17.11 12.23 10.12 26.11» – «Конюшенная» (из письма Крупской к Литвинову от 25(12) августа 1905 г.).

Подобную систему шифрования впервые среди большевиков опробовал Владимир Невский, а Литвинов оказался его прямым продолжателем. В качестве ключа он выбрал брошюру известного русского историка А. Кизеветтера «Кузнец-Гражданин» (из эпохи 60-х годов). Очерк деятельности Н. А. Милютина». Эта небольшая книжка (объемом в 47 страниц) также была изданием «Донской речи» (1904 год). Точно таким же шифром писали в Женеву и другие большевики Северо-Западного края.
 
В сентябре 1905 года следует новый поворот. Будучи в Берлине, Литвинов информировал Крупскую:
««Кузнец-Гражданин» имеется у нас в одном экземпляре, и его в магазинах нельзя доставать. В виду этого я предпочел бы шифровать по высланной вам брошюре Вересаева «Поветрие». Условия те же, что и прежде: стр. 6, числитель – строка, знаменатель – слово и буква. Если брошюры этой не получите, то шифруйте по старому» (344).
И опять Литвинов выбрал для шифра брошюру, изданную «Донской речью» в 1903 году. Такое пристрастие большевика к одному и тому же издательству отнюдь не случайно. Его основал Николай Парамонов – прелюбопытная личность в русской революции. Сын миллионера и радикал, близкий к революционерам Ростова-на-Дону, издатель знаменитого исторического журнала «Былое», а впоследствии враг Советской власти – таковы вехи его биографии.
«Донская речь» Парамонова наводнила Россию популярными народными изданиями, которые те же социал-демократы использовали при своей пропаганде. Стоимость же брошюр была непривычно низкой. Например, упомянутые брошюры Серафимовича и Вересаева стоили соответственно три и четыре копейки, а Кизеветтера – десять (345). В противовес этой дешевизне тот же сборник Скитальца продавался за рубль, а книга Ленина «Развитие капитализма в России» – за 2 рубля 50 копеек. Это по тем временам были приличные деньги. Неудивительно, что для книжных шифров выбирались издания подешевле.

Отслеживая различные шифры революционеров, нетрудно заметить очевидные традиции. Во-первых, нередко использовались произведения самих социал-демократов – Плеханова, Ленина, Мартова, Богданова… Во-вторых, всегда назначались книги, которые заведомо уже были в наличии в заграничных центрах или их могли там без труда достать. В-третьих, очень часто в качестве шифров выбирались издания Павленкова, горьковского «Знания» или парамоновской «Донской речи». И практически всегда брались только близкие к идеям революции произведения известных писателей, экономистов и историков.
В 1905 году на волне роста революционного движения в России был основан целый ряд других издательств, начавших массовыми тиражами выпускать некогда запрещенную литературу. И все эти издания тут же шли в ход в качестве книжных шифров подполья. Все это вместе взятое позволяет исследователям ориентироваться в огромном издательском океане и правильно выбирать книги, некогда служившие для тайной переписки. Но если это можем делать мы, то куда проще было жандармским криптологам, досконально изучившим психологию, вкусы и литературные пристрастия своих подопечных.
 
Несмотря на прогрессирующий рост книжных ключей, в практике заграничного центра большевиков по-прежнему оставались в большом ходу старые стихотворные и искусственные шифры. На то были несомненные причины. На Россию девятым валом шла революция. Десятки революционеров спешили покинуть эмиграцию и окунуться в бушующий океан революционной стихии. Так из отчета Крупской III съезду РСДРП следует, что только за период с октября 1904 года по апрель 1905 года редакцией «Вперед» было отправлено в Россию 56 большевиков. А с момента съезда по июль 1905 года (судя по «Переписке») в том же направлении выехало еще 42 революционера. Готовились к отправке новые 14 человек. При таком огромном отливе людей в Россию, конечно, не было никакой возможности каждого снабдить индивидуальным книжным шифром. Для этого у Крупской не было в наличии ни книг, ни средств для их приобретения.
Но действующие книжные шифры постоянно совершенствовались. Фиксированные страницы постепенно отходили в прошлое. Вошла в правило постоянная смена ключевых страниц. При этом они обозначались определенными дробями, которые ставились в заранее оговоренных местах криптограмм. Так в «ключе Коли» (Московского комитета РСДРП) страницу шифра указывала пятая дробь, считая от начала криптограммы.
Страницы так же определялись разными приемами – чаще всего произведением числителя и знаменателя или их суммой. Иногда их нужно было просто поставить рядом. Так 2/5 = 25. Или же страница книги выписывалась в качестве даты письма. В общем, способов было множество. Очень широко пошли в дело переменнозначные книжные системы, где по определенным правилам автоматически менялись страницы ключа. Начался настоящий «бум» книжных шифров. Даже простая выборка из архива Надежды Крупской сведений о разных системах шифров по годам дает нам наглядную картину этого (см. таблицу 13). Цифры в таблице округлены.
 

Таблица 13.

Всего рассмотрено 302 ключа.
 
Совершенно очевидно, что значительная часть писем революционеров не дошла до наших дней, а вместе с ними сведения о тех или иных ключах. О многих шифрах революционеры договаривались во время встреч или с оказиями. Поэтому об общем их количестве приходится говорить только приблизительно. 300 ключей – это самый минимум. Но куда важнее установить не общее  количество, а тенденцию их развития. И таблица с этой задачей вполне справляется.
Наглядно видно, что к 1905 году стихотворные шифры претерпевали устойчивый спад, а процент книжных поднялся до максимальной отметки. Но даже в своем кризисе стихотворные ключи так и не уступили места в противоборстве с различными искусственными системами. Что же касается раздельного гамбеттовского шифра, то интерес к нему постепенно пропадал.
Однако вся эта статистика имеет отношение исключительно к шифрам зарубежного центра партии. А его значение в жизни РСДРП в 1905 году падало с каждым новым месяцем. Заграничная склока все больше уступала место реальным событиям – в России полным ходом разворачивалась Первая русская революция.
 
Из речи Леонида Красина на III съезде РСДРП: «Я лично и сейчас скептически отношусь к возможности сколько-нибудь удовлетворительной постановки работы ЦК при русских полицейских условиях, пока партия не объединена в одно целое. Задача ЦК страшно трудна, а требования к нему … неизмеримо велики… Пока у нас преобладает заграница, мы не выйдем из того тупика, в котором партия сидит второй год… И я могу только пожелать, чтобы возможно большее число выдающихся товарищей возможно скорее приехали к нам в Россию. Я не хочу быть не понятым. Роль заграницы в прошлом громадна. Товарищи, которые собрались здесь к 1900 году, совершили громадную работу, их усилиями, их знанием, их талантом заложен фундамент всей нашей партии, как партии социал-демократической… Но с момента, когда важнейшие теоретические вопросы были выяснены, когда были созданы и проведены в устав известные схемы будущей действительной организации партии, когда наступило время воплощения этих схем в жизнь, – заграница оказалась тормозом, препятствием, мешающим дальнейшему правильному развитию, – развитию партии… Заграница сделала для партии все, что она могла сделать. С того момента, как перед РСДРП практически встали задачи действительного создания партии, центр тяжести партийной политики переносится в Россию… Мы … должны сделать российский центр действительным центром нашей партийной жизни, предоставив в его распоряжение возможно большие материальные средства, а так же и литературные силы. Партия … или не будет создана вовсе, или она будет создана нами там, дома, в России».
 
Вся деятельность нового Центрального комитета была направлена именно на укрепление российского центра. Возглавили эту работу Красин и Богданов. На них же в начале 1930-х годов будет обрушена волна обвинений в зажиме «вождя партии» Ленина. Но это было далеко не так. Пока последний находился в Швейцарии, роль его действительно неуклонно падала. Но после того как Ленин решился, наконец, выехать в Россию, он быстро восстановил свои позиции в РСДРП. Можно говорить, что к осени 1905 года русское бюро ЦК сумело сплотить вокруг себя большинство социал-демократов России. Уже в июле были налажены связи и переписка практически со всеми комитетами партии (346).
К сожалению, почти весь русский архив ЦК ныне утрачен. Но мы располагаем уникальнейшим историческим документом – Адресной книжкой Центрального комитета, которую в 1975 году обнаружил в ЦГАОР все тот же В. Н. Степанов. У этого документа своя сложная драматическая судьба.
 
Октябрь 1905-го стал апогеем в противостоянии монархии и революционной России. Всеобщая политическая стачка охватила всю ее территорию. Правительство, вынужденное лавировать и идти на уступки, толкало Николая II сделать решительный шаг. И 17 октября 1905 года император подписал свой знаменитый манифест, который обещал гражданам России политические свободы и созыв законодательной Государственной думы. Этот манифест расколол единство либеральной буржуазии и революционных партий в борьбе против монархии. Но все они получили возможность обрести легальный статус.
Уже в ноябре 1905 года в Петербурге начала выходить разрешенная властями большевистская газета «Новая Жизнь». А ее редакция превратилась в один из важнейших легальных центров партии. Здесь находилась главная явка ЦК РСДРП и был сосредоточен весь его секретариат. Леворадикальное направление «Новой Жизни» вызывало полное озлобление властей. Развязка наступила 16 декабря 1905 года, буквально накануне Московского вооруженного восстания. В этот день газета подверглась официальному запрету, а в редакции жандармы произвели тщательный обыск. В большом количестве были захвачены и партийные документы – за два месяца свободы революционеры утратили былую осторожность. Но чрезмерная занятость жандармерии и полиции предопределила, что лишь через четыре месяца (!) началась тщательная разборка захваченного в декабре архива.
Внимание экспертов привлекла простая алфавитная книжка, страницы которой были сплошь испещрены цифровым шифром. Дешифровка такой объемной криптограммы оказалась успешной – книжка содержала массу партийных адресов. Но только 10 июля 1906 года Департамент полиции разослал по всем своим жандармским управлениям копии документа с указанием «выяснить лиц», адреса которых относились к району их деятельности.
Одна из копий длительное время хранилась в ЦГАОР, где ее и обнаружил Степанов. Однако в сделанной им публикации документ фигурирует как «Адресная книжка большевистской газеты «Новая Жизнь»». Но вряд ли это так. Пишет Степанов и о том, что книжка принадлежала Крупской – это также сомнительно (347). Анализ записей ясно говорит о том, что все они выполнены до октября 1905 года, когда последняя находилась в Женеве. Не было тогда еще и «Новой Жизни». Заключительные записи в книжке датируются не позднее середины октября, когда вышел за границей 19 номер газеты «Пролетарий». Поэтому очевидно, что адресная книжка была передана Крупской кем-то уже в Петербурге. И это сразу объясняет, почему после ноября в книжке нет ни единой записи, почему так мало адресов и перечисленных шифров соответствуют материалам заграничного архива самой Крупской. Здесь мы имеем дело именно с внутрироссийской деятельностью ЦК, и записная книжка принадлежала кому-то из секретарей бюро Центрального комитета. А ими в разное время были Е. Стасова, П. Лалаянц и М. Вайнштейн.
То, что эта записная книжка принадлежала именно русскому ЦК, говорит простая логика – редакции газеты совсем не были нужны конспиративные явки по всей России. А приведенные пароли революционеров типа «Я от Фауста» или «Привет от Дон-Жуанов» однозначно указывают на ЦК. Поиск возможного хозяина книжки выводит нас на Михаила Вайнштейна. Арестованный в феврале 1903 года как транспортер «Искры», он был на пять лет сослан в Восточную Сибирь. Летом 1905 года Вайнштейн совершил побег и очутился в бурлящем Петербурге. С конца августа он стал секретарем Русского бюро ЦК РСДРП. А записи в записной книжке кончаются октябрем.
 
Крупская оставила свои воспоминания о осени 1905 года. «В то время я была секретарем ЦК… Другим секретарем был Михаил Сергеевич Вайнштейн… Михаил Сергеевич ведал больше военной организацией, всегда был занят выполнением поручений Никитича (Л. Б. Красина). Я ведала явками, сношениями с комитетами, людьми» (348).
Вряд ли стоит сомневаться, что истинным хозяином шифрованной записной книжки был именно Вайнштейн, а не Крупская. Ведь его резиденция также находилась в здании редакции «Новой Жизни».
Изучение материалов адресной книжки ЦК просто поражает историка – по 62-м городам России приведены подробнейшие сведения с 251-м адресом, паролями, шифрключами, условиями переписки и т.п. Здесь представлены практически все комитеты РСДРП. И если бы полиция действовала более оперативно, то результаты могли быть самыми печальными.
Но только через полгода после разгрома «Новой Жизни» жандармы начали разработку разобранных криптографами адресов. Надо полагать, что подавляющее большинство их было уже к этому времени отменено. И, возможно, что нам повезло больше полиции. Из большевистской записной книжки можно почерпнуть очень любопытные сведения. В частности, в приведенных партийных адресах перечислены в общей сложности 58 различных шифрключей. Лишь самая минимальная часть их пересекается с материалами заграничных архивов партии. Среди них кавказские ключи по «Евангелию», круглый ключ в Кострому по слову «учениками» и ключ по 2-й главе «Евгения Онегина» в Вильно. И на этом все! Остальные шифры являлись принадлежностью исключительно внутрироссийской переписки. И они разительно отличаются от практики заграничных центров.
Из 58 шифров лишь десять - стихотворные. Из них шесть – собственно стихи, а четыре – различные «Евангелия». Причем из шести стихотворных три условлены по одному и тому же произведению – «Евгений Онегин» Пушкина. Только три ключа к шифрам принадлежат к искусственным системам – квадратным и круглым. Но нет ни одного периодического (мудреного или гамбеттовского) шифра. Абсолютное большинство приведенных ключей – книжные: 45 из 58! Например:
Петербург, ключ «Германия» Новгородцева, сумма – страница, без перерыва;
Борисоглебск, ключ – третий сборник «Знание», произведение – рассказ, после перерыва – следующий;
Варшава, ключ – «Московские ведомости» того дня, каким помечено письмо;
Гомель, «Звезда» Вересаева, сумма, после перерыва – следующая;
Двинск, ключ – «Классовые интересы» Каутского, издание «Вперед», страница – к числителю прибавить два, знаменатель – фиктивный;
Нижний Новгород, ключ – «Чехов», знаменатель – рассказ, числитель – том;
Киев, ключ – Лонге, «Социализм в Японии», произведение числителя и знаменателя, пропуск – следующая… (347).
 
Как видим, системы книжных шифров отличались некоторым разнообразием в обозначении страниц ключа. Очень часто указан переменнозначный книжный ключ – страницы его чередовались после каждого нового шифруемого абзаца.
В подавляющем большинстве в качестве ключей брались издания близких к социал-демократам издательств «Молот», «Вперед», «Буревестник», «Донская речь», «Знание». Присутствуют среди ключей и книги видных большевиков – «Эмпириомонизм» Богданова и «Очерки по истории Германии в XIX веке» в переводе товарищей Богданова большевиков В. Базарова (Руднева) и И. Степанова.
Часть ключей явно перешла в русский секретариат ЦК по наследству. Так по «Евангелию» с Кавказом начало переписываться еще Бюро комитетов большинства. Ключ с Костромой по слову «Учениками», очевидно, попал в Адресную книжку через Лидию Фотиеву, помогавшую вести переписку с провинцией. Так что можно смело утверждать, что сами секретари ЦК устанавливали с корреспондентами исключительно книжные шифры. Значит, существовала целая шифровальная «библиотека», и она наверняка находилась в редакции «Новой Жизни» в момент ее обыска жандармами.
Еще 25 июля 1905 года Бюро ЦК РСДРП обратилось ко всем комитетам партии с просьбой содействовать в распространении литературы легальной печати: «Центральный комитет входит в соглашение с издательскими фирмами, как в смысле дальнейшего издательства, так и в смысле получения на комиссию изданий для снабжения ими провинциальных складов при местных организациях партии» (349).
А к осени «свобода печати» стала в России фактом. И распространяемые при содействии ЦК РСДРП книги и брошюры одновременно стали играть роль шифрключей для связи с российскими комитетами.
«Адресная книжка ЦК» наглядно демонстрирует нам явный рост конспирации в шифрованной переписке социал-демократов. Были изжиты многие иллюзии относительно традиционных шифрсистем. И на лидирующее место окончательно вышел книжный шифр – наиболее устойчивый способ тайной переписки. Все эти усложнения происходили на фоне полной дезорганизации полиции и беспомощности властей. Это интересный феномен в психологии подполья, давно подмеченный историками. Революционеры тяжело входили в легальную политическую деятельность. Но так же трудно они затем «забирались» обратно в нелегальные формы работы, когда царизм перешел в наступление.

Вернуться к оглавлению

Здесь читайте:

Андрей Синельников (авторская страница). 

Синельников А.В. Шифры советской разведки.

Члены "Народной Воли" и др. :  | АБ | БА | ВА | ГА | ДА | ЕА | ЖА | ЗА | ИА | КА | ЛА | МА | НА | ОА | ПА | РА | СА | ТА | УА | ФА | ХА | ЦА | ЧА | Ш-ЩА | ЭА | ЮА | ЯА | (биографический указатель)

Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель)

Царские жандармы (сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)

А.П.Мартынов. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. В кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 1 и 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.

Заварзин П.П. Работа тайной полиции. В кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 1, М., Новое литературное обозрение, 2004.

Заварзин П.П. Жандармы и революционеры. В кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.

Васильев А.Т. Охрана: русская секретная полиция. В кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.

Герасимов А.В. На лезвии с террористами. В кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА