Уроки максимально приближенные к «боевым»

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Иероним Ясинский

Уроки максимально приближенные к «боевым»

(1869-1870)

И.И. Ясинский. Начало 1890-х годов.

По рекомендации проректора 154 я получил урок на краю города у мясников, братьев Сиволаповых. Дали мне комнату, обильный стол и 25 рублей в месяц. По тогдашним временам — находка. Правда, комната помещалась в черном флигеле, где жили рабочие и приказчики и было грязно. Над кроватью шевелился живой ковер из тараканов, а рано утром меня будили вздохи и стоны убиваемых обухом быков, блеяние баранов, визг свиней. Лились ручьи за стеной, кровь шумела, как проливной дождь: бойня примыкала непосредственно к флигелю. Несмотря на зимнее время, страшное зловоние, в особенности в оттепель, доносилось с черного двора, проникая сквозь щели деревянного флигеля. Братья Сиволаповы жили в двух домах, оба вдовые, и у каждого была экономка и сын-гимназистик. Один брат был толстый, как откормленный бык, гигант и вел трезвую жизнь, был богомолен и тосковал по жене; а его экономка действительно была экономка, почтенная русская немка. Другой брат был худой, жилистый, угрюмый пьяница, убил поленом жену в погребе, куда она спряталась, и колотил свою экономку-француженку, у ней всегда было расцарапано лицо. Мальчики были каждый в отца: один — мечтательный, сырой, прилежный и плаксивый, другой — подвижной шалун, задира, плут, вечно скрывавший, какие уроки ему заданы. Ему шел еще четырнадцатый год, а он уже напивался, гонялся с дегтярными помазками в руке за приказчиками, сквернословил. Француженка наконец рассталась со своим варваром, а он, недолго думая, перед самой Масленицей женился на девочке — взял прямо с институтской скамьи и еще с приданым. Более грубого и тупого животного в человеческом образе я не встречал в жизни. Что это была за среда, где выдать замуж ребенка за чудовище считалось хорошим и нравственным делом (роман «Добрая фея»), В первую же ночь молодая жена была высечена кнутом и заболела. На другой день в городском театре этот гнусный Сиволапов, сидя в царской ложе 155, разразился бранью в самом патетическом месте оперного представления. Ему понравилось, он пришел в восторг. Его стали извлекать из ложи — он побил полицейских; с него, что называется, содрали шкуру, но дело потушили, а он стал вымещать на домашних и крошить зубы приказчикам и прислуге. В особенности пострадала древняя старуха, она же его тетка и нянька: он вышиб у нее буквально горсть зубов.

[165]

Даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять: в девятнадцатом столетии уроки проводились на весьма низком методологическом уровне. Иероним Ясинский вынужден был просить ректора, чтобы его освободили от необходимости вести занятия с отпрыском мясника. Кроме чисто методической недостаточности для автора возникла угроза жизни и здоровью. В наше время подобного не бывает. Например, современные учебники по истории сами задают все необходимые методологические и методические параметры, облегчая работу учителей и способствуя усвоению знаний учениками.

Я не мог дольше быть свидетелем всего этого ужаса и заявил проректору, что должен покинуть урок. Но тут вдруг заболел тифом и только к весне очутился на вольной квартире 156 с моими товарищами, стал посещать студенческую столовую и участвовать в ее жизни.

Столовая занимала полуподвальное помещение в угловом доме, недалеко от университета. Хозяйство я застал уже налаженным. Все должности были выборные. Верховное заведование принадлежало комитету, который заседал в боковой комнате и был доступен: желающие могли присутствовать при его дебатах. Часто созывались общие собрания, на которых решение хозяйственных вопросов играло второстепенную роль. Мы обсуждали общие вопросы, товарищей осведомляли о том, что делается за границей, какие общественные настроения становятся преобладающими, чего требует от молодежи народившаяся общественность. Еще так называемое освободи-тельное движение не изжило себя и либерализм не утратил еще своего обаяния, но уже золотым огоньком поблескивала революционная мысль, и даже намечались уже два течения ее — и чисто политическое, и чисто экономическое. Из студенческой массы выделилось несколько товарищей — Каблиц, писавший потом под псевдонимом Юзов и участвовавший в казанской демонстрации 1876 года 157, Судзиловский, впоследствии президент какой-то тихоокеанской республики 158, Габель, Николай Троцкий, Шевелев, Рашевский, Богомолец и другие с более или менее яркой окраской взглядов. Армашевский уже отстал от движения.

Кстати о столовой. То, о чем я расскажу сейчас, случилось в следующем семестре, но уместно вспомнить теперь, потому что акт характерный. На общих собраниях при дебатировании общих вопросов нервы молодежи взвинчивались иногда до крайней степени. Троцкий, говоривший обыкновенно приятным баритоном, начинал, например, кричать тончайшей фистулой в наиболее страстные минуты. Однажды он зарвался. Начал о сборе денег для Чернышевского, томившегося в Сибири, стал проклинать Троцкий правительство, оглянулся и замер: на скамейке под окном, облокотившись на подоконник, сидит пожилой господин в енотовой шубе и внимательно слушает. Все физиономии у нас были наперечет, а господин точно с неба свалился, очевидно, неспроста.

— Господа, среди нас шпион, — вполголоса опасливо сказал, оборвав речь, Троцкий.

Поднялся страшный шум. «Вон. Вон!» Енотовую шубу, которая оказалась старой облезлой и с короткими до смешного рукавами, стали тормошить и

[166]

чуть ли не бить. Но за шубу вступилась молодая девушка, недавно приехавшая с юга. Помню, белокурая, белолицая, лобатая. Каблиц впоследствии уверял меня уже в Петербурге, что это была Софья Перовская. Она гостила у нас в столовой, которая, начиная с осени, вообще часто служила приютом для молодых людей, нуждавшихся в том, чтобы не прописывать паспорта. Между прочим, в столовой останавливался и некоторое время проживал, помогая хозяйничать, знаменитый Нечаев (строго говоря, ничего общего и не имевший с молодым Верховенским в «Бесах» Достоевского). Он представлял собою тип не вертлявого интригана, способного заставить плясать по своей дудке кого угодно, хотя губернатора, а скромного подмастерья с четырехугольным лицом, с реденькой растительностью на подбородке, и перчатки были у него шерстяные, вязаные, зеленые с красными разводами — хозяйственные. Говорил он с простонародным акцентом на «о», посмеивался и в спорах не горячился. Вообще же, избегал спорить, высказывал только определенные убеждения как-то вбок, т.е. не навязывая. Господин в енотовой шубе, ставший белее мела, когда понял, за кого его принимают, встал и объявил, что он — Прокопович, медик четвертого курса, переводится в Киевский университет, потому что у него слабые легкие, расстроенные им в ссылке на Крайнем Севере несколько лет назад, и что он сам виноват в печальном недоразумении, не представившись собранию. Потом он подошел, пожал руку своей заступнице, а к нему бросились студенты с извинениями, и кто- то, чуть не сам Троцкий, заставил его съесть свою порцию бифштекса (полагалось есть бифштекс каждому только раз в неделю, по очереди).

Столовая быстро стала иметь значение умственного центра в быту нашего студенчества. Полиция пока не следила за ней пристально, а жандармский полковник, в доме которого, кажется, бывал Троцкий, в качестве репетитора его сына, называл ее пока «столовою терпимости».

Столовая от себя сдавала бывшие на отлете две комнаты Богомольцам — сестре и брату. С Богомольцем я когда-то в Нежине сидел на первой скамейке, и мы носили золотые нашивки на плечах. С молоденькой же сестрою его я познакомился в Киеве. У нее было румяное лицо, какое-то еще не проснувшееся и любезно-снисходительное обращение, со всеми ровное; была она похожа на сестру мою Сашу.

С некоторых пор я стал пробовать свои силы, и Богомолец сделалась внимательной слушательницей моих рукописей. А чего только не приходило мне в голову при моем верхоглядном знакомстве с литературой всех физических наук, которых Богомолец, впрочем, совсем почти не знала. Она

[167]

хотела бы, чтобы я занялся общественными науками, она мало интересовалась открытыми мною душами у клеток (увы, Геккель сделал через не-которое время такое же великое открытие, хотя и неосновательное, моей Америки) и взглядом на тождественность закона, управляющего симметрическими формами органических и неорганических тел. Но зато много похвал расточала Богомолец моему слогу и убеждала начать печататься в газетах.

— Посоветуйте темы.

— Мало ли какие. О доле русской женщины... о необходимости раскрепощения жены... о разрушении деспотического уклада нашей жизни...

С этой милой и чистой девушкой мы часто фантазировали о том, что будет, когда все идеалы воплотятся.

— А знаете, будет скука, — объявила, прижав к вискам обе руки, Богомолец, — я бы не вынесла, если бы ничего не было впереди. И знаете, что опять захотелось бы страдания.

На эту тему — жажды страдания — мною был написан тогда же маленький и преплохой этюд, напечатанный через год в местной газете 159. А пока я принужден был, чтобы добыть копейку, заняться богословскими переводами для агента немецкого библейского общества. Я безбожно коверкал текст во многих христианнейших местах, не будучи в состоянии проникнуть в их тайный смысл. Но редактор, знавший русский язык еще хуже, чем я немецкий, переводы мои одобрял, и вся эта чепуха печаталась под его именем.

На денежный заработок я приоделся и скоро должен был взять урок на летние каникулы в Чернигове, куда неизменно и направил свои стопы.

[168]

Цитируется по изд.: Ясинский И.И. Роман моей жизни. Книга воспоминаний. Том I. М., 2010, с. 165-168.

Примечания

154. В 1869 г. этот пост занимал К.А. Митюков.

155. Ложа для почетных гостей.

156. Квартира, принадлежащая частному лицу, неказенная, негосударственная.

157. Речь идет о первой политической демонстрации в России у Казанского собора в Петербурге (см.: Чернавский ММ. Демонстрация 6 декабря 1876 г. // Каторга и ссылка. 1926. № 7/8. С. 9).

158. Н.К. Судзиловский — один из организаторов Киевской коммуны (1873— 1874), участвовал в «хождении в народ». В 1875 г. эмигрировал; в 1877 г. окончил университет в Бухаресте, участвовал в подготовке Апрельского восстания в Румынии (1880). С 1887 г. жил в Сан-Франциско, принял американское подданство. В 1892 г. на Гавайских островах основал из коренных жителей — канаков партию независимых, члены которой боролись против колониального гнета американских плантаторов. В 1900 г. под именем Каука Лукини («русский доктор») был избран в гавайский сенат и стал его президентом. Подробнее о нем см.: Мишин Г.А. Событий и судеб сплетенье. Саратов, 1990.

159. По-видимому, речь идет о следующей анонимной публикации: Психофизиологические этюды // Киевский телеграф. 1870. 2, 9 марта.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС