Родственные проекты:
|
 № 2'07
Мажит Алкин
Истинно народный поэт
Штрихи к портрету Рами Гарипова
Говорят, что одним из признаков по-настоящему хороших стихов является то,
что они представляют ценность не только для узкого круга любителей поэзии, —
их читают, ими интересуются, их любят даже те, кто стихов обычно не читает.
Замечательным примером поэта, который писал именно такие стихи, был Рами
Ягафарович Гарипов.
В чем секрет успеха его стихов? Что обращает к поэту глубокую любовь
читателя?
О причинах устойчивой читательской любви к поэзии Гарипова — любви ровной,
постоянной, неизменной — нельзя сказать в двух словах. Ее надо увидеть на
общем фоне литературной жизни, определить ее место в движущейся панораме
нашей художественной действительности.
Первое, на что обращаешь внимание при чтении даже ранних гариповских стихов,
— это талантливость. Эта талантливость настолько очевидна, что её не нужно
специально выискивать. Мы видим, что иначе, не стихами поэт не может
говорить. Ему совершенно не нужна театральная поза, ибо, как показывает
житейский и литературный опыт, гениальничают, становятся на ходули особенно
охотно и умело посредственности. Гарипов же родился с талантом на всю жизнь,
он мог всегда, во всех проявлениях своей широкой души оставаться самим
собой. Никому из его современников не удавалось так счастливо сочетать
рациональное и интуитивное. В этом гармоническом единении — красота и сила
поэзии Гарипова.
Попав в мир его стихов, читатель ощущает себя как в родном доме, где все
близко, дорого, знакомо и где всегда можно быть таким, каков ты есть.
Поэтическая речь Гарипова течет свободно, очень естественно, без всякого
нажима. Она лишена той внешней поэтической условности или даже вычурности,
которая у некоторых поэтов превращает стихи в нечто надуманное, ненастоящее,
чему плохо верится и что плохо воспринимается. В то же время речь Гарипова
на редкость точна, красочна, глубока и поэтична в самом высоком смысле. И не
удивительно, что она доходит до сердца каждого, что читатель не может
остаться равнодушным к ней. Дело даже не в ясности и завершенности формы его
стихов, поражающих содержательной глубиной. Рами Гарипов, как, пожалуй,
никто, был мастером философского подтекста, передающего мироощущение
личности, погруженной в размышление о том, что важно для всех.
Первостепенное значение имеет для нас, читателей, также образ поэта, стоящий
за строками, отпечаток незаурядного, сильного, смелого, своеобразного
душевного строя, проявляющегося в его стихах.
Всегда интересно оглянуться и увидеть, как начинался путь художника, где
истоки того, что дало широту, мощь, глубину его творчеству. Биография поэта
— в его стихах. Но читателю всегда интересно узнать, как соотносятся
житейские факты с литературно-эстетическими, насколько слово поэта является
и делом его жизни. Чтобы лучше понять поэта, надо побывать на его родине.
Это давнее изречение вспоминаешь всякий раз, когда приходится посещать
места, неразрывно связанные с именами великих художников.
Рами Гарипов родился и вырос на Юрюзани — в селе Аркаулово, в краю гор и
лесов, березовых перелесков и журавлиных стай. На всю жизнь сохранились в
душе поэта бескрайние юрюзанские просторы, вереницы плотов на реке, цветущие
весной деревенские сады. «Отсюда, — вспомнит позднее Рами Ягафарович, —
пошли мои первые представления о башкирской земле, как о мире, о башкирском
народе — как о человеке. Именно здесь, среди милой моему сердцу башкирской
природы, я ощутил необоримое стремление сделать добро людям, послужить
родному искусству. Я никогда не стал бы поэтом, если бы с детства не
полюбились мне шум леса, журчание родников, чудесная Юрюзань, раздольные и
душевные башкирские народные песни».
Благословенна река Юрюзань, что течет под Аркауловом, — её воды вспоили
великого поэта земли башкирской!
Благословенны леса Каратау, чей зеленый шум навеял столько стихов Гарипову!
Благословенны окрестные просторы, где каждая лужайка дышит поэзией!
Родная деревня одарила поэта запасом неисчерпаемых духовных сил, которого
вдосталь хватило ему на всех житейских и литературных дорогах. Литературная
судьба Рами Гарипова — судьба поколения, родившегося в начале тридцатых
годов прошлого столетия. Как и многие, он мог бы сказать: «Я рос в
деревне...»
После окончания семи классов в родной деревне Гарипов поехал в Уфу, чтобы
получить среднее образование в Республиканской башкирской школе-интернате №
9. Годы, проведенные здесь, стали для него решающими в определении
жизненного пути. Подросток много читал, увлекался такими дисциплинами, как
история, литература, география. Но на первое место вышла фантазия, — с ней
поэт больше никогда не расставался. Ученический литературный кружок
периодически выпускал стенгазету, в которой Гарипов принимал самое
деятельное участие, публикуя первые опыты в стихах и прозе. Среди юных
стихотворцев, разумеется, возникали литературные споры. «Критикуя опыты
своих друзей, — вспоминал Гарипов, — я говорил, что настоящие стихи должны
быть весомы, как у Б.Бикбая, звучны, как у Ш.Бабича, искренни и задушевны,
как у Г.Саляма. Про себя я был убежден, что добьюсь такого сочетания». Как
видим, перед нами — законченная эстетическая программа, говорящая о
незаурядной начитанности деревенского юноши, о его художественном вкусе и о
том идеале поэзии, к которому он всю жизнь стремился.
В школе-интернате № 9 подобрался редкостно удачный состав учителей.
Счастливой и плодотворной для юного Гарипова была встреча с Марьям
Гильметдиновной Гималовой — учительницей башкирского языка и литературы. Она
первая разглядела в нем будущего мастера, поверила в него. Но главное,
пожалуй, состояло в том, что Марьям Гильметдиновна как человек и учёный была
крепко, пожизненно больна Башкортостаном. Она и окропила Гарипова живой
водой творчества.
После окончания школы, в 1950 году, Рами поступил в Литературный институт
имени М. Горького. Переезд в крупный город, живший напряженными
литературными интересами, явился в его судьбе поворотным этапом. Увлечение
литературой и историй, изучение старинных хроник и летописей, легенд и
сказаний обостряло чувство слова, помогало преодолеть молодому поэту
известную робость перед канонами условно-поэтического языка. Поэт упорно
искал не только формального умения, но и такого мастерства, чтобы оно было
неотделимо от содержания. Все это не только освежало язык его лирики, но и
расширяло её горизонты, делало для него ощутимой связь времен. В ту пору
Гарипов убедился в том, что в поэзии, в том числе и в лирике, не может быть
чувства времени без чувства истории, никакие книжные знания не заменят
художнику собственное постижение действительности. Чтобы это постижение было
глубоким, писатель обязан быть не только разносторонне начитанным человеком,
но и досконально знать то, что написали его предшественники. Только при этом
условии есть надежда сообщить читателю нечто новое.
В 1955 году, окончив Литературный институт, Гарипов возвращается в Уфу и
включается в напряженную журналистскую работу в республиканской газете
«Совет Башкортостаны».
Отличной школой в этот период для Рами Гарипова оказалась работа в деревнях,
связанная с выполнением заданий редакции, с записью произведений народного
творчества. Поэт рассказывал:
— Я очень часто ездил в районы республики, в том числе в самые отдаленные и
глухие, жил по нескольку дней в одном колхозе, в одной избе, люди ко мне
привыкали, как к своему, делились самыми сокровенными мыслями, наблюдениями,
сравнениями, до которых они доходили своим практичным крестьянским умом. Мои
записные книжки буквально трещали от записей, в которых были и живые
рассказы со всеми особенностями народного языка, и точные бухгалтерские
выкладки об урожайности, о стоимости трудодня, о доходах и убытках.
Он много ездил не только по республике, но и побывал в Прибалтике, на
Кавказе и в Средней Азии, обретая новых друзей в ближних и дальних краях.
Подводя итоги этим поездкам, восхищаясь пейзажами в ранее незнакомых землях,
Гарипов говорил:
— Я принял в сердце всю их своеобразную красоту. Эта красота обогатила меня,
но не затмила милой сердцу прелести родных мне мест Башкортостана. Я всегда
с благодарностью буду вспоминать часы и дни праздничных встреч с друзьями на
берегах Балтийского моря или у снежных вершин Кавказа, но обдумывать
пережитое приду на берег Юрюзани. Чтобы проверить себя, чтобы собраться с
мыслями, мне всегда было нужно побродить по березовым опушкам, посидеть с
косарями у догорающего костра, послушать доносящиеся издалека звуки курая.
В благословенных юрюзанских местах он ощущал себя постоянным должником
родной природы и всех живущих здесь людей. Стоит ли говорить, как он щедро
расплатился с любимым краем за все то, что внушила ему Юрюзань и ее берега.
Есть поэты, общение с которыми побуждает нас размышлять, а следовательно, и
действовать. Далеко не обязательно, чтобы это общение было непосредственным
и личным. Можно никогда лично не встречаться с поэтом и даже не знать его
биографии — стихи расскажут о том, что любил он и что ненавидел.
Рами Ягафарович был увлекательным и темпераментным собеседником.
Стихотворные экспромты, шутки, поэтические афоризмы, строфы и строки так и
слетали с его уст. Поэт знал наизусть сотни своих и чужих стихов. Особенно
много хранил он в памяти частушек, припевок, народных присказок, поговорок,
пословиц, загадок.
Беседовать с ним было высоким наслаждением. Человек, бесконечно далекий от
рациональной и схоластической книжности, он вместе с тем был отличным
знатоком классической и современной поэзии. Всегда у него был свой
собственный и оригинальный взгляд на явления литературной жизни. В разговоре
он часто подчеркивал, что высоко ценит в людях мастеровитость, умение быть
мастером, умелым работником.
Мы с ним были земляками, и мне посчастливилось не раз обстоятельно
побеседовать с Рами Ягафаровичем о поэтическом мастерстве, о том, как, на
его взгляд, соотносятся талант и умение. Некоторые фрагменты наших бесед я
считаю полезным воспроизвести, ибо в его высказываниях лаконично и четко
сформулированы основы его эстетических взглядов, его поэтика.
— Мастерство живет в человеке, — любил говорить Рами Ягафарович. — Оно
неотделимо от человека, от его биографии, житейского, литературного и
общественного опыта, от всего душевного склада. Конечно, бывают в стихах
такие казусы, когда человек вроде бы сам по себе, а его сочинение,
написанное с некоторым формальным умением, само по себе. Но в таком случае
следует говорить не о художественном мастерстве, а о благоприобретенной
сумме профессиональных приемов. Некоторые авторы, ловко пользуясь заученными
приемами, создают лишь видимость стихов. Опытный и вдумчивый читатель сразу
видит это. Они — эти приемы — напоминают белые швы на черном и бросаются в
глаза. Никто не станет покупать в магазине плохо скроенную вещь, на которой
видны зашитые, заштопанные места. А в стихах разве могут быть терпимы «белые
швы»?
Я поинтересовался: считает ли Гарипов, что мастерство идет только от
таланта? Рами Ягафарович ответил:
— Талант без мастерства не может проявиться. Мы ведь и определяем талант по
мастерству. Талант угадывается по удачной строфе, по верно найденной,
единственно возможной ритмической интонации, по сравнению, эпитету, матафоре.
Я не верю в неталантливого мастера, как не знаю таланта, который проявился
бы помимо мастерства. Дом без окон невозможен или, во всяком случае, не
нужен для жилья; талант без мастерства — это дом без окон и без прочного
фундамента, то есть никому не нужное сооружение. Вы спрашиваете, что же
точнее всего характеризует талантливого мастера, есть ли приметы
художественного мастерства? В литературной работе самое главное — отношение
к слову. В слове начало всех начал. Тот, кто не любит, не чувствует, не
понимает слова, не слышит его звучания, не умеет любоваться его оттенками, —
тот не поэт. Я воюю против пресных, штампованных слов в поэзии. Я не
призываю всех писать на один лад. Ценность поэта всегда определяется его
собственным «лицом», его словом — единственным и неповторимым. Не устаю
везде и всюду повторять, что наши стихи и песни должны быть красивыми, чтобы
они носили ту одежду, которую любит народ, пили бы из одного источника и
делили хлеб-соль с тружеником-народом, чтобы они помогали утомленному и
поднимали сердце на подвиг, заливались бы вместе с соловьями и радовали
человека в труде.
Думаю, что в этих словах — целая программа для современного поэта.
Нельзя было мне не воспользоваться случаем и не попросить Рами Ягафаровича
перечислить имена любимых русских писателей-классиков. Перечень этот мне
представляется глубоко знаменательным, многое объясняющим в творчестве
самого Гарипова. Впрочем, приведу подлинные слова автора «Аманата»:
— Трудно говорить о том, почему любишь классического автора. Разве я могу
объясниться в любви моей дочери или моей матери? Они составляют часть меня
самого, то же бы я сказал и о классиках. Многие элементы их произведений мне
служили средством формировать самого себя. Если говорить прямо, я люблю
Пушкина, его прозрачный, всегда кристально ясный стиль, часто перечитываю
пушкинские стихи. Мои любимые писатели — Гоголь, Толстой, Чехов, Блок и,
конечно, Достоевский. Но хотел бы особенно назвать Горького. Глубокий и
тонкий лиризм его произведений, таких, как «Детство», «Мои университеты»,
может, как мне кажется, служить манифестом новой литературной школы. Это
меня особенно сильно трогает в связи с лиризмом моих собственных
воспоминаний детства. Я люблю в Горьком удивительную точность описаний,
умение воспроизводить природу с точностью гравюры. Слово его — резец,
оставляющий полосу на меди. Я тоже стараюсь (по мере своих сил) быть точным,
создавать свои произведения со знанием дела ...
Наши беседы, конечно, не могли не коснуться такой важной темы, как устная
народная поэзия, служившая, как известно, одним из важнейших источников
всего творчества Гарипова. Я спросил Рами Ягафаровича, что было для него
важнее — непосредственное общение с носителями народной поэтической культуры
или книжные источники устной поэзии? Гарипов сказал:
— В работе годится все, что обогащает нас; в одинаковой степени радуюсь
меткому слову, прочитанному в книге или услышанному где-нибудь в толпе, в
сельском клубе или на перевозе от случайного собеседника. Я никогда не
порывал с родной языковой стихией и всегда ощущал её как нечто вездесущее.
Люблю народные лирические песни, кубаиры, такмаки, пословицы, поговорки —
всю народную поэзию прошлого и настоящего. Всегда и везде народ выступает
как языкотворец, как властелин словесных сокровищ, запасенных в сказочном
изобилии. Не устаю удивляться тому, как метко и точно говорит народ, как
многообразно и многоцветно его слово. Художник берет не вообще из фольклора,
а отыскивает в мире устной народной поэзии то, что ему ближе всего, то, что
именно сегодня ему надобно.
Рами Гарипову удалось создать удивительный сплав живого народного языка с
литературной речью, освященной богатейшей и прочной традицией. Следуя
пушкинскому совету «вслушиваться в просторечие», Гарипов вместе с тем
счастливо избег соблазна стать собирателем характерных слов, оборотов и
редких речений. Из богатейшей кладовой народной поэзии Гарипов взял лишь от
души сказанное слово.
Рами Гарипов — об этом свидетельствуют все его стихи и поэмы — не нуждался и
в том, чтобы пополнять свои лексические запасы из словарей. У поэта —
врожденное чувство слова: он видит, слышит и чувствует его; золотая
словесная груда, если пользоваться этим есенинским определением, досталась
ему в наследство от предков, от юрюзанских полей, обильно политых народной
кровью и потом.
Любопытны и поучительны размышления поэта о взаимосвязи культур, об
ответственности художника перед временем:
— Художник должен быть трепетным и беспокойным человеком, он обязан пронести
через всю жизнь внутреннее волнение, свой духовный огонь. Душа дана человеку
для беспокойства и радости. Совершенства можно достичь только при
благородном отношении к искусству. Подлинное искусство, как и первозданная
природа, обладает волшебной силой, оно одаряет нас проницательным взглядом
на мир. Каждый кладет в родительскую суму, в общую кладовую то, что ему
удается сделать на своем веку. Никто из писателей не может в точности
сказать, какое место ему будет отведено в будущем. Следует постоянно помнить
о высокой ответственности художника. Едва ли можно провести резкую грань
между человеком и писателем. Самоупоение и довольство собой — привилегия
бездарностей, подвизающихся в искусстве, но с неизбежной необходимостью
зачисляемых временем по графе накладных расходов. Большой художник — всегда
большой человек…
Совершенно особая грань работы Гарипова — воспитание творческой молодежи. Он
ревностно следил за успехами молодых, поощрял, помогал талантам из народа
найти свою дорогу в литературу. Никому он не говорил дежурных комплиментов,
и пришедший к нему на выучку должен был быть готовым узнать истину до конца.
Урок Гарипова — нелегкий урок. Он считал, исходя из собственного опыта, что
всякий начинающий поэт прежде всего сам, своим умом, своими усилиями, своей
работой должен понять, в чем же именно заключается его талант и как этот
талант лучше всего использовать, как и где лучше всего его применить.
Рами Гарипов не уставал призывать литературную молодежь к овладению
культурой:
— Человек на длительном историческом пути создал такие удивительные
искусства, как музыка, поэзия, живопись, ваяние, повествующие своим языком о
многообразии окружающего нас мира. Но только книга выражает человека
полностью. Она воспроизводит человека всего — от мельчайших и тончайших
душевных движений до его вселенских деяний. Книга, как любой продукт
человеческой деятельности, создается в расчете на определенное действие.
Значение книги мерится количеством работы, которое она может произвести в
умах человечества для его дальнейшего прогресса. Желательно, чтобы каждая
книга была пусть маленьким, но событием в культуре. Ведь новая книга — это
новый взгляд в будущее.
По ходу этих размышлений я еще вернусь к памятным разговорам с Гариповым, а
теперь продолжу речь о его многоцветном и звучном стихе.
Сложное, щемящее и вместе с тем радостное чувство испытываешь, когда берешь
в руки книги стихов Рами Гарипова. Книги поэта нас радуют жанровым и
ритмическим разнообразием. В них мы встречаем поэму и оду, элегию и (в
народном духе) песню, перевод и легкую поэтическую шутку-побывальщину.
Перечитывая строфы, вышедшие из-под его пера в различные годы, отмечаешь,
что поэту — по черточкам, штрихам, метко увиденным приметам — удалось
создать в стихах народный лирический характер. На протяжении всей жизни он
как бы писал одну лирическую повесть, раскрывающую жизнь народной души;
читатель видит этот удивительно цельный характер то в годину тягчайшего
военного испытания, то в пору полевых сельскохозяйственных работ, то в часы
отдыха и веселья, то в минуты усталости и грусти.
Лирический герой Гарипова любит мир светло, радостно, человечно. Он хорошо
помнит то время, когда еще совсем застенчивым подростком впервые
повстречался с красотой родной земли. Бури времени, пронесшиеся над
лирическим героем, не иссушили, не очерствили его сердца. Честно, правдиво,
взволнованно говорил автор о том, чем жил в эти годы весь народ и что стало
частью биографии его самого. Стихи Гарипова музыкальны, красочны, в них
всегда есть ощущение родниковой свежести и ясности. Не случайно, что на
стихи поэта композиторами написано множество романсов и песен.
Читая лирические стихи Рами Гарипова, невольно думаешь о том, что поэт через
всю жизнь, полную тревог и испытаний, пронес светлое, облагораживающее
чувство. В его произведениях хотя и много душевной сосредоточенности, но не
лирическая стихия составляет самое главное, самое существенное в творчестве
поэта.
Если говорить о том, что составляет основу основ творчества Гарипова, то
это, несомненно, народность. Мы часто говорим о народных основах башкирского
искусства, о его вечном обновлении живой водой народных родников, но
все-таки редко задумываемся над тем, какая широта и глубина кроется за
привычным понятием «народность». В литературе народность особенно очевидна.
Поэзия Гарипова дает для этого нам благодатнейший материал, трудно
переоценить его значение для современности. Нет никакого сомнения в том, что
в лучших своих творениях Гарипов глубочайшим и органическим образом народен.
Он пишет о народе и для народа. Правдиво и доступно воспроизводя народную
жизнь, постоянно и творчески обращаясь к разнообразным фольклорным
источникам, передавая дух народа, живописуя словом его быт и бытие, Рами
Гарипов достиг несомненной народности.
Не будем забывать, что народность может носить и чисто стилистический
характер. Стиль, что и говорить, великое дело, но цену в искусстве имеет
только подлинная народность. Не случайно некоторые стихотворения Гарипова,
рожденные родственным вниманием поэта к крестьянской жизни, вернулись со
страниц книг к устному бытованию, став народными песнями. Любители народного
пения охотно поют широко распространенные песни «Звенящий журавль», «Думы
мои» и другие. Нет нужды говорить, что подобные стихи не могут рождаться в
кабинете и браться с потолка. Где и когда их написал поэт в конце концов
дело второе. Гораздо важнее уяснить, что стихи подсказывала, диктовала,
зароняла в сердце живая жизнь...
Гарипов современен и народен в лучшем и наиболее полном смысле этих для него
неразрывных понятий.
А. Островский в свое время написал слова, которые с полным основанием могут
быть отнесены и к Гарипову: «История оставила на земле (звания) великих и
гениальных только за теми писателями, которые умели писать для всего народа,
и только те произведения пережили века, которые были истинно народными у
себя дома; такие произведения со временем делаются понятными и ценными и для
других народов, и, наконец, и для всего света».
Гарипов знал устное народное творчество как непосредственно от его
хранителей-истолкователей, так и из превосходных книг, выпущенных
фольклористами-учеными. В произведениях поэта мы находим всю полноту жизни
народа и века, рисуемых в их органической целостности. Откроем наугад любую
его книгу — сразу начинает струиться живой поток народной речи. Вы словно
попадаете в густой лес, где все цветет и благоухает, полно жизни и
первозданной тишины, пронизано солнечным светом. «Быть языку — стране
родимой быть, быть Родине — тебе свободным жить, свободе быть — цвесть
вешней красоте и никогда не увядать во мгле».
Нельзя не удивляться емкости этих слов, рожденных художнической зоркостью,
чтобы в малом увидеть великое и претворить зримое в философское обобщение.
Надо не просто знать и чувствовать народную речь, мало проникнуться общим
ощущением народной жизни — надо быть сыном народа, жить и действовать среди
носителей этой проникновенной речи, чтобы написать такое.
Любовь к природе, к земле лежит в основе народного миросозерцания. Гарипову
посчастливилось выразить эту любовь с огромной полнотой. Пейзажная лирика
имеет у нас, как известно, богатейшие традиции. Собственно, поэзия пейзажа
выразила все: от вечных вопросов бытия, возникающих перед каждым поколением,
до злобы дня, от философии до текущей политики; пейзажная лирика вобрала в
себя историю и современность. Гарипову удалось внести в пейзажную поэзию
новые мотивы, несколько отличные от тех, которые существовали в башкирской
литературе. Поэт слил демократические идеалы своего времени с сыновьей
привязанностью к природе родного края, с исключительной лиричностью ее
восприятия, что опять-таки делало его поэзию бесконечно народной.
Стихи Гарипова постоянно ставят нас в изумление перед неисчерпаемостью темы
пейзажной лирики, ее глубиной, ее общественной значимостью. Казалось бы, что
нового может сообщить нам поэт о цветущей черемухе, о березе, о дороге,
убегающей в полевую даль? Но мы вновь и вновь, читая стихи об этом,
испытываем радостное чувство бесконечного эстетического наслаждения.
Примечательно и то, что гариповский пейзаж воспринимается нами через призму
истории, что он пронизан социальным пониманием действительности. Для того,
чтобы пояснить эту мысль, обратимся к сфере искусства, которое ближе всего к
пейзажной поэзии — к живописи. Разве великий художник И.Левитан, смотревший
на Россию глазами народа, не выражал большие исторические и философские идеи
пейзажными средствами? Разве крупнейший исторический пейзаж «Владимирка» не
воспринимался современниками как размышление о судьбах родины?
Бесконечные гариповские пейзажные миниатюры, написанные акварельными
красками, невольно хочется сравнить с творениями Саврасова, Левитана,
Нестерова. Я нарочно назвал столь разных пейзажистов, чтобы подчеркнуть
многообразие красок природы в стихах Гарипова. Трудно провести прямые
аналогии между стихами и акварелями, офортами. Но недаром же поэзию раньше
называли движущейся «словесной живописью». Гарипов без конца живописал
словом юрюзанские пейзажи, которые в его творчестве так же бесчисленны, как
морские виды у Айвазовского. Красавица Юрюзань пробуждала в душе Гарипова
самые сокровенные чувства, вызывала восторг и желание поделиться счастьем с
окружающими, с ближними и дальними друзьями. Его пейзаж — отражение
душевного состояния лирического героя — веселого, грустного, ликующего,
элегического. Стихотворные акварели Гарипова языком метких, нежных,
переливчатых красок поэтизируют нескончаемые богатства народной души,
тончайшие, глубокие и сокровенные переживания, свойственные настроению
простого человека.
Нельзя не испытывать восторга, читая, перечитывая, точнее, открывая для себя
вновь и вновь поэтические картины прихода весны. Можно составить антологию
стихов, посвященных красавице-весне. Но весьма немногое — в поэзии,
живописи, музыке — можно поставить в один ряд с гариповскими стихами —
живыми, трепетными, проникнутыми пафосом гражданственности. Эти стихи могут
служить примером художественности, которая, как считал Белинский, в том и
состоит, что одной чертою, одним словом живо и полно представит то, чего без
нее не выразишь и многими томами. Его стихи — легкие, звучные, увлекательные
— замечательны по своей лаконичной содержательности. Нагнетая эпитеты,
показывая глаголами движение, поэт создает прозрачно-нежную акварель из
долговечного материала — слова:
Поют деревья — щедро, беспричинно,
От песен их кружится голова.
Под вешними лучами, как перина,
Мягка зазеленевшая трава.
Как бубенец на шее жеребенка,
Трель жаворонка весело дрожит.
Иль это над прогалинами звонко
Поет курай, заброшенный в зенит?
К земле береза наклонила ветки,
Как будто косы расплела она,
И листья, как зеленые монетки,
На ней поблескивают дотемна.
И соловью в ночи никак не спится,
И целый день, тревожа тишину,
В березовой листве хлопочут птицы
И величают светлую весну.
В тебе, весна, загадочная сила,
Но я бы не заметил ничего,
Когда бы песней ты не разбудила
И не согрела сердца моего.
Эти стихи обладают почти волшебным даром передавать народное восприятие
природы да и всей жизни. Даже в богатейшей башкирской поэзии не многое может
соперничать с этим гимном весне и человеку! А когда читаешь стихотворение
«Жаворонок», то невольно ощущаешь присутствие весны, пришедшей вдруг,
радостной как внезапный подарок. Перед глазами возникает солнечный весенний
день, проталины в поле, побежавшие с гор ручьи, первая зелень на солнцепеке.
В этом стихотворении внешнее впечатление яркого весеннего дня неразрывно с
ощущением внутренней радости, делающей человека счастливым:
Распелся нынче жаворонок рано.
Еще ледок не стаял у ворот,
Еще в снегу заречная поляна,
А жаворонок — слышите! — поет.
То с высоты срываясь заповедной,
То просверкнув над речкой голубой —
Уходит вверх, звучит бубенчик медный
И землю поднимает за собой.
И песня вешняя светло струится
С упругих крыльев, бьющихся в зенит.
... А это, может, вовсе и не птица,
А просто сердце поутру звенит.
В гариповские стихи прочно вошел башкирский пейзаж, так прочно, что
картины башкирской природы мы нередко воспринимаем через его стихи. Пейзаж,
рисуемый поэтом, всегда в движении, и сама природа принимает участие в
радостях и печалях народных. Гариповская муза березовых перелесков умела
чутко откликаться на все многообразие жизни, будь то вечное обновление
природы, воспоминание о былом или зов быстротекущего дня. Его стихи —
осознание неразрывности человека с землей, с ее ландшафтом и пейзажами. Поэт
заражает нас своей любовью к башкирской природе, и мы начинаем ощущать ее
еще сильнее. Чувство природы, чувство Родины и народа, слитые воедино, и
делают Рами Гарипова, человека незаурядного врожденного дарования, певцом
большого дыхания, находящего отклик в многочисленных читательских сердцах. К
Родине обращается поэт со всеми своими думами и помыслами, ей он посвящает
самые вдохновенные страницы своего творчества: «Чужие песни часто повторяю,
любви к далеким землям не таю. Но только моему родному краю я безвозвратно
сердце отдаю».
Поэтика Гарипова — прекрасная школа для современных авторов, могущих
поучиться у него точности слова, выпуклой рельефности образов, философскому
видению мира.
Конечно, философское, историческое и прочее интеллектуальное оснащение
писателя — дело великое. Трудно также переоценить переводческую школу,
давшую возможность приблизиться к духовным богатствам разных народов и
времен. Гарипов блестяще перевел на башкирский язык произведения Рудаки,
Омара Хайяма, Гейне, Байрона, Шелли, Пушкина, Лермонтова, Блока, Гамзатова и
др. Опыт его показывает, что признание приходит к художнику тогда, когда его
искусство народно, национально, проникнуто гуманизмом, реалистично, когда
оно впитывает в себя богатейший опыт современности, твердо и уверенно
опирается на традиции, помнит о неразрывной связи времен и культур разных
народов.
Творческий портрет Рами Гарипова будет неполон, если я не расскажу о
поэте-воителе за наш родной башкирский язык, отважном полемисте, сделавшем
стихотворное слово оружием. Это оружие было хорошо отточено, оно всегда без
промаха било в цель.
Здесь я считаю уместным привести слова поэта:
— Искусства, оторванного от национальных корней, от народной почвы,
абстрактного, отвлеченного для меня просто-напросто не существует. Язык для
поэта — это то же самое, что камень для зодчего, глина для гончара, что
драгоценный металл для ювелира.
Рами Гарипов — поэт башкирского языка. Его стихи ненавязчиво, но постоянно
напоминают нам, что башкирской язык — один из богатейших языков мира. За
века он не окостенел, не стерся, а живет, развивается, идет в будущее вместе
с народом.
Размышляя о словесном искусстве наших дней, перебирая в памяти книги,
вместившие в себя опыт громокипящей эпохи, вспоминая произведения, не просто
вошедшие в читательский обиход, а в народное сердце, я обращаюсь к
стихотворению поэта «Родной язык». Написанное в конце пятидесятых годов
прошлого века, оно воспринимается ныне, в начале XXI века, с такой завидной
остротой, что кажется только-только вышедшим из-под пера. Более того,
«Родной язык», открывший эпоху в нашем художественном самосознании, читается
сегодня как произведение, могущее многое сказать пытливому уму о будущем
нации. Говорить о родном языке — значит размышлять о самом сокровенном.
Я, как пчела в саду цветущем, в поле,
Как жемчуга искатель в глубине,
Тружусь, веду свой поиск и все боле
Родной язык волнует душу мне.
Сэсэна сказ и матери напевы
Для жизни он вобрал, а не для лжи.
В нем колосятся праотцов посевы,
В нем жив мой предок, правнук будет жить.
К народам-братьям с ним прийти я вправе,
Чтоб он звучал средь языков других.
Кто низким вздумал бы язык наш ставить,
Сам не высок тот в помыслах своих.
Чьим сыном без него назваться мне бы,
Чтоб общий подвиг с братьями вершить?
Есть у меня с ним и земля и небо,
Я без него — безвестный, без души.
К сожалению, творческий и жизненный путь Гарипова оказался довольно
коротким. Он не успел завершить всего того, что обещал его талант. Много
обещала эта прекрасная личность, и, может быть, многого мы с ней лишились.
«Уже наступило было столь желанное для творчества внутреннее равновесие,
увенчивающее зрелость, и поэта не стало. Разорвался в вышине огненный
бубенец — сердце поэта», — писал Мустай Карим.
Было в глубокой древности такое понятие — хранитель огня. Жрец днем и ночью,
в мороз и зной постоянно поддерживал огонь, который спасал людей от холода,
был очагом для приготовления пищи, светом, то есть источником всех жизненных
благ... Народ всегда бывает благодарен тем, кто является хранителем и
умножателем его главных ценностей, в том числе и поэтического огня, огня
неумирающих традиций, идущих из глубины веков к нашим дням. В числе тех, кто
бережно, терпеливо, трепетно хранил, как национальное достояние, этот живой
огонь, был Рами Гарипов. Светлая личность его может быть по праву определена
такой триадой: честь, слава и гордость башкирской литературы.
Книги лауреата Государственной премии имени Салавата Юлаева, народного поэта
Башкортостана Рами Ягафаровича Гарипова помогают нам серьезнее смотреть на
жизнь. В них, как в зеркале, мы видим страну башкир, ее вчерашний и нынешний
день, дедов и отцов. Его образы и картины объясняют нам нас самих, питают
народное самосознание, а последнее, как замечал еще В.О.Ключевский, «трудное
и медленное дело, венчающее работу человека или народа над самим собою».
Думается, что у поэзии Гарипова впереди большая жизнь. Жизнь среди новых
поколений, полная забот и волнений о настоящем и грядущем.
|
