В.В. Бердников

2007 г.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

Родственные проекты:

«Всемiрный путешественник» № 1

В.В. Бердников

Клад Наполеона

(«Московская добыча»)

Золотая монета
с изображением императора
Франции Наполеона.

Колокольня Ивана Великого.
Литография из издания И.Х.Дациаро из собрания П.С.Романова.

Уважаемые читатели!
Предложенный Вашему вниманию текст является сокращенным вариантом записей о проведенных мною научных исследованиях по теме войны 1812 года, точнее говоря — одного осеннего месяца из всей военной кампании.
Основные материалы были получены в начале — середине 90-х годов, но в силу их специфики и «смутных времен» оставались неопубликованными.
Вместе с тем, они содержат научно обоснованные разработки новой версии о возможном местонахождении на территории Смоленской губернии так называемого «клада Наполеона», или «Московской добычи».
Обоз Наполеона, или так называемую «Московскую добычу», составляли либо церковные предметы (оклады, сосуды, кресты и т.д.), либо элементы военного снаряжения — старинное оружие, пушки и трофеи различных войн.
Особо выделяются отмеченные во многих мемуарах французских участников похода большой крест с колокольни Ивана Великого, орлы и всадник на коне, украшавшие в 1812 году шпили кремлевских башен.
Трудно согласиться с тем, что все эти реликвии должны быть преданы забвению. Именно поэтому считаем необходимым использовать любой шанс и проверить любую версию, тем более имеющую серьезное научное обоснование.
Как и во всяком большом и серьезном деле, при поисках возникают многие трудности. Но всегда нужно помнить, что произошли эти события на русской земле, в самой ее сердцевине — от Москвы до Смоленска — и до сих пор никем не расследованы.
Прочитайте наши записи — это не займет много времени, и надеемся, вы станете нашими единомышленниками.

Начальник экспедиции
кандидат географических наук
В.В. БЕРДНИКОВ
январь 2001 г.

П.Лакруа. Смоленск 18 августа. Литография по рисунку А. Адама. 1828.

I. Четвертая волна поисков

Тень исторических событий падает на непредсказуемо долгое время вперед и задевает всех, кто живет сегодня и кто придет завтра. Мы вроде бы свободны от влияния событий 100-200-летней давности, но вот приходит момент, и эта самая давность хватает тебя за руку: вспомни, подумай, пойми!
Сейчас мы хотим вернуться к воспоминаниям Отечественной войны 1812 года, к тем полузабытым и затерянным во времени эпизодам, которые связаны с осенним отступлением наполеоновской армии от Москвы до Смоленска.
Да, понимающий читатель, мы упомянем и разграбление Первопрестольной, и тяжесть сотен верст по октябрьским дорогам, и первый, и второй, и третий тяжелые снега под Смоленском.
Мы, наконец, напрямую, со всеми доступными нам средствами и данными исторического поиска, с максимальной детальностью рассмотрим легенду-загадку о вывезенных и пропавших во времени и пространстве исторических ценностях древнего города Москвы. Мы еще раз погадаем: под водой, под землей ли на двести лет сгинули московские обозы Наполеона, или так же навечно пропали они, как нашли свои могилы воины, пушки и полковые знамена Великой армии.
История поисков реликвий войны 1812 года, внимательно прочитанная нами, начинается спустя 5—10 лет после окончания военных действий. С первых послевоенных лет, и даже полстолетия спустя, до середины XIX века, бывшие гренадеры и офицеры, гвардейцы и адъютанты наполеоновской армии умоляли российские власти: «Разрешите приехать, вернуться на старую Смоленскую дорогу, там (за Вязьмой, Березиной, Молодечно) закопаны у церкви, лежат под вязами, утоплены в пруду несметные богатства, бочонки с золотом, драгоценности светские и церковные». Многих из мелких искателей пускали в Россию, давали им деньги, людей, повозки, но престарелые (а то и вовсе парализованные) экс-воины не находили «золотых» мест, ничего не могли вспомнить после спешного и голодного бегства по российским дорогам...
Но в легендах, преданиях и хрониках войны 1812 года все эти клады были мелкими и частными, они не идут ни в какое сравнение с так называемой «Московской добычей» — императорским обозом из 25—40 телег, груженных в Москве, в начале октября 1812 года, за неделю-две до выхода наполеоновской армии из города.
История формирования, движения и исчезновения этого обоза «Московской добычи», или «клада Наполеона» — так по-разному называют в литературе этот исторический объект, и составит основную цель наших нынешних поисков (планируется экспедиция по поиску обоза — Прим. ред.). В дальнейшем мы, насколько возможно, подробно опишем, что же составляло груз императорского обоза.

Вторую половину нашествия Наполеона на Россию вполне можно назвать войной фургонов и карет. Задача многоязычного западноевропейского войска сводилась в сущности к тому, чтобы как можно быстрей покинуть территорию России, до начала морозов. Но экипажи на мостах часто ломались, образовывали пробки. тогда по приказу Наполеона полевая жандармерия лишние фургоны попросту сжигала, разрешая даже генералам оставить себе лишь два экипажа. Обретенные здесь богатства им пришлось зарыть в землю. Ох, как же Наполеону тогда не хватало фургона-мастерской нашего современного производства! Газель со всем необходимым для любых ремонтных работ. Тогда ничего подобного не было. А сегодня такое мобильное чудо в вашем распоряжении.

Естественно задаться вопросом: искали ли раньше «Московскую добычу»? Естественно, искали на протяжении почти двух столетий, часто с драматическим упрямством; искали сотни людей: военные и чиновники, помещики и студенты, инженеры, водолазы и журналисты, были даже княжна и протоирей.
В книге «Описание Отечественной войны 1812 г.», написанной генералом Михайловым-Данилевским, адъютантом М.И. Кутузова и историографом войны, содержится упоминание о Семлевском эпизоде: «Близ Семлева французы бросили в озеро большую часть старинных военных доспехов из Московского арсенала. Наполеону было уже не до трофеев».

В.В. Верещагин. Перед Москвой в ожидании депутации бояр. Холст, масло. 1891-1892.

Упоминание о трофеях, утопленных в Семлевском озере, перекочевало в сочинение сэра Вальтера Скотта — «Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов», которое было переведено на русский язык в 1831 году.
Именно это издание послужило основанием для поисков как бы «первой волны», которые были предприняты по распоряжению Смоленского генерал-губернатора И.И. Хмельницкого зимой 1835—36 гг.
История о сокровищах, якобы затопленных на территории Вяземского уезда Смоленской губернии, в Семлевском озере дошла до Петербурга, и по высочайшему повелению подполковник Шваненбах, полковник Четвериков-II-й и прапорщик фон Людвиг провели детальные поиски. Зимой, со льда маленькое лесное озерцо близ Семлева было детально прощупано, но ничего не было обнаружено.
«Вторая волна» поисков относится к 1911—12 гг. и совпадает с подготовкой к 100-летию победы в Отечественной войне. Поиски проводились на том же озерке и вокруг него (картографическое название — Стоячее) и опять не дали ничего, кроме полусгнивших тряпок.
«Третья волна» поисков началась и довольно долго «шумела» в советский период, с 1960—61 по 1979—81 годы, вокруг того же самого лесного озера, на всякий случай перекрещенного из Стоячего в Семлевское. Искателей советского периода возглавил генерал-лейтенант А.И. Голдович, приняли участие полковник Свистунов, ст. лейтенанты Михеев и Костенко, многие сержанты и солдаты.

Поиски тех лет сопровождались шумными газетными публикациями, нырянием в прорубь зимой и жуткими взрывами, отчего в селе Семлеве, расположенном в 5-ти километрах от места поисков, по ночам выли собаки.
Закончились эти поиски так же безрезультатно, не было обнаружено ни золота, ни серебра, ни пушки, ни даже колеса от старой телеги. Энтузиасты постепенно рассеялись, некоторые подались в Белоруссию искать в одном из озер 7 бочонков с золотом.
Всем участникам поисков не откажешь в искренней любви к истории Родины и бескорыстном стремлении расширить ее рамки. Однако пусто на берегах Семлевского озера, пусто в озерных водах, легенда не становится явью! Спрашивается, зачем ворошить старые книги и газеты? Неужели мало времени и денег оставлено искателями на Старой Смоленской дороге, утоплено в озере и разбросано по окрестностям?
На наш взгляд, вся беда в том, что ни в одном из упомянутых случаев, приготавливаясь к непосредственным поискам в воде или на суше, искатели сокровищ не потрудились составить сколько-нибудь серьезного обоснования работ. Взятые с полки тома В.Скотта или французских мемуаров считались авторитетным обоснованием. Подробных же карт, тем более исторических, не изучал никто (за исключением искателей «первой волны»), а о возможности историко-географических реконструкций ландшафтов вдоль Старой Смоленской дороги — пути отступления французской армии — даже не подозревали.
Существо же любого исторического поиска, его действующую, несущую сердцевину должны, по нашему обоснованному убеждению, составлять использование технических карт, знание природно-ландшафтной обстановки времени действия (в нашем случае — осень 1812 года) и, насколько возможно, анализ исторических, военных обстоятельств.
Для примера можем указать, что если на современной карте масштаба 1:10000 отметить место захоронения «Московской добычи» булавочным уколом, то на местности ошибка привязки составит 5—6 метров в любую сторону, и копать придется очень и очень долго.
Именно владение всеми географическими и литературными архивными материалами придает нам смелости и уверенности для того, чтобы вернуться к древней легенде на ином уровне, что, возможно, принесет успех планируемой экспедиции.
Мы уже побывали в Смоленской губернии, на территории Вяземского и Дорогобужского уездов, прошли по ложбинам старинных озер, видели возрожденные водоемы на месте древних. Кто знает, насколько близки мы были от основной цели наших поисков?
Все это позволяет говорить, что сейчас все мы, и участники, и сочувствующие, находимся на гребне 4-й волны поисков.
И хотим мы того или не хотим, но нас уже потянула неведомая сила причастности к поиску. Для одних это — «я должен», для других — «я могу помочь», для третьих — «я был очевидцем этого мига истории».
И не надо никаких оправданий и отговорок про сегодняшние дела, заботы и прочую суету сует. Тень исторических событий уже коснулась Вас.

В.Вейбецаль. Наполеон в Москве.
Литография по рисунку Ф. Френцеля с литографий А. Адама.
Середина XIX в. Эрфурт.

II «Московская добыча»

Вот башни полудикие Москвы
Перед тобой в венцах из злата
Горят на солнце... Но, увы!
То солнце твоего заката.
Г. Байрон
(Byron G. The Works. V.5. /1901, P. 5.)

На рассвете 19 октября 1812 года (даты указаны по новому стилю), после пяти недель пребывания в городе, наполеоновские войска уходили из Москвы. Мимо Калужской заставы прошло более 14 тысяч конных, почти 90 тысяч пеших и 12 тысяч нестроевых, при 569 орудиях. Несмотря на то, что по широкой Калужской дороге могли двигаться рядом восемь экипажей, к вечеру армия еще не вышла полностью из города. Этот исход был тем более ошеломляющим, что вслед за армией двигался обоз, насчитывающий до 40 тысяч повозок.

«Ничего не может быть любопытнее, как движение этой армии, а длинные равнины, которые встречаются по выходе из Москвы, позволяли наблюдать это движение во всех его подробностях. Мы тащили за собой все, что избегло пожара. Самые элегантные и роскошные кареты ехали вперемежку с фургонами, дрожками и телегами с провиантом. Эти экипажи, шедшие в несколько рядов по широким русским дорогам, имели вид громадного каравана. Взобравшись на верхушку холма, я долго смотрел на это зрелище, которое напоминало мне войны азиатских завоевателей. Вся равнина была покрыта этими огромными багажами, а московские колокольни на горизонте были фоном, который довершал эту картину. Был отдан приказ сделать тут привал, как будто для того, чтобы в последний раз взглянуть на развалины этого старинного города, который вскоре исчез с наших глаз» — вспоминал в своих мемуарах один из участников этих событий.

Единорог - артиллерийское орудие русской армии начала XIX в.

Как хорошо известно, Наполеон ушел из Москвы в направлении Калуги. Адъютант императора, генерал Ф.П.Сегюр отметил восклицание императора: «Идем в Калугу! И горе тем, кто станет на моем пути!»

В завершение «московского сидения» Наполеон приказал взорвать Кремль — в отместку Александру I за то, что тот не ответил на три мирных предложения. Чуть ли не 150-тысячная волна французского нашествия схлынула с московских холмов, явив белому свету страшную картину разрушения и разграбления древнего города. Отчаянные смельчаки-москвичи и передовые отряды российской кавалерии под командованием генерала И.Д. Иловайского предотвратили более серьезные разрушения башен и стен Кремля.

А.Ф. Смирнов. Пожар Москвы. Холст, масло. 1813.

...К осени 1812 года Москву не грабили без малого 200 лет — со времен Польско-Литовского нашествия. Почти 200 лет после смуты поднималась и богатела Россия: в Москву, в Кремль свозили серебро, золото и воинские трофеи. За стенами Кремля горели золотом древние соборы, выше всех — столп Ивана Великого, и над ним переливался на солнце серебряный крест — символ взошедшей над Русью более восьми столетий назад христианской веры.
Не сомневаемся, что многие неплохо представляют себе и Москву начала XIX века, и территорию Кремля, на которой к тому времени уже были построены и здание арсенала, и здание сената.
К моменту входа в Москву войск Наполеона, Кремль, как и весь город, был далеко не пустым, мало что удалось в спешке вывезти отступающим жителям города. Обилие золота и серебра в московских монастырях и соборах было несметным: трудно поверить, но только одно большое паникадило из Успенского собора, старинной венецианской работы, сделанное из серебра, весило 1600 пудов! Считается, что впоследствии одна из комнат Кремля была целиком заполнена списками похищенных ценностей!
По свидетельствам многочисленных мемуаристов могут быть прослежены отдельные моменты разграбления Москвы. К примеру, в своих суждениях о мотивации непременного снятия креста Ивана Великого они расходятся лишь в деталях, но обязательно признаются два факта — это желание лишить русских символа веры и доставить в Париж экзотический трофей. Этим крестом, высотой в три сажени и обитым серебряными вызолоченными листами, Наполеон хотел украсить купол Дома инвалидов, но при разгроме отступающей армии крест, по одним сведениям, утопили в Семлевском озере, по другим — бросили за Вильною.
Обозы из Москвы в течение всех пяти недель «московского сидения» отправлялись неоднократно. Даже регулярно действовала так называемая «коммуникационная линия связи»: от Москвы на Смоленск—Варшаву—Париж. И вот в какой-то из этих дней выехал на запад из ворот Кремля небольшой (25—40 телег) особый обоз, охраняемый гвардией Наполеона. С этим обозом вывозились кремлевские реликвии, старинные пушки, оклады, оружие. Очевидно то большое значение, которое придавали отступавшие увозимым трофеям; обладание ими придавало историческую значимость всему походу. Этот единственный особо оберегаемый обоз, двигавшийся внутри гвардейских колонн и, возможно, под особым наблюдением Бонапарта, и являлся собственно «Московской добычей».

III. Дорогами отступления

В первые дни после выхода французской армии из Москвы стояла сравнительно ясная погода, военные стычки были редки, сам же Наполеон считал и осенью 1812 года, и много позднее, что перемещение его армии было не отступлением, а маршем. Лишь 23— 24 октября (см.: «Российский историк») прошли дожди, испортившие дорогу и осложнившие марш.

Французские войска, насчитывавшие более 100 тысяч бойцов, быстро подходили к Малоярославцу, где встретили неожиданную преграду: укрепленную и пополненную русскую армию под предводительством Кутузова.
Бой под Малоярославцем начался до рассвета 24 октября. В течение длительного сражения, продолжавшегося весь день, город 8 раз переходил из рук в руки и к ночи остался за французами.
Кутузов отвел войска на три километра к югу и занял новую позицию, преграждая французам путь на Калугу и в южные богатые районы России.
Наполеон в небольшой деревушке Городне, что в 10 километрах к северу от Малоярославца, решал мучительный вопрос: что же делать дальше? Прорываться на Калугу или уходить на Можайск и по старой, разоренной дороге возвращаться в Смоленск?
Сражение под Малоярославцем повлекло глубокие и даже неожиданные последствия: по мнению многих, это было началом краха всего нашествия.
Ранним утром 25 октября, во время выезда на рекогносцировку, Наполеона и его свиту чуть было не захватил отряд русских казаков. Бонапарт был серьезно напуган. В то же утро на военном совете император со своими маршалами принял решение уходить на Можайск и затем в Смоленск. Именно этот день стал первым днем истинного отступления «Великой армии».
Для нашего сегодняшнего поиска нужно особо подчеркнуть, что тогда же последовали приказы о подготовке армии к дальнему и скорому маршу, была пересмотрена и оставлена часть обозов. Однако, все эти приготовления и распоряжения касались лишь основной массы награбленного и вряд ли распространялись на обозы, которые следовали с гвардейскими частями, а именно там был обоз с «Московской добычей».
Н.А.Троицкий так описывает начало отступления: «Разделив армию на четыре колонны, которые шли в полудневном переходе друг от друга (впереди гвардия, далее корпуса Жюно, Понятовского, Нея и Богарне, а в арьергарде корпус Даву), Наполеон продвигался к Смоленску быстро. 27 октября он был уже в Верее, 28-го — в Можайске, 29-го — в Гжатске, 31-го — в Вязьме».

«Сзади на нас нападают тучи казаков, — писал в своих мемуарах капитан Франсуа о последних днях октября. — Мы не можем сделать и тысячи шагов без того, чтобы не обернуться лицом к неприятелю». За пять дней маршем было пройдено более 200 километров: заметим, что это справедливо только лишь для передовых частей, преимущественно гвардии. В то же самое время происходили расслоение и перестройка общей структуры войск, обозов и прочего снаряжения. На обочинах дорог оставались кареты, повозки и животные. В мемуарах французских участников войны указывается, что первые обозы были брошены уже после Малоярославца, при этом все повозки сжигались.

Через три недели после выхода из Москвы колонны гвардии наблюдал русский офицер, знаменитый партизан Денис Давыдов. В своих воспоминаниях он на-

писал: «Наконец, подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон... Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы... я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля... Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия против сомкнутого европейского строя. ...гвардия с Наполеоном прошла посреди казаков наших, как стопу-шечный корабль перед рыбачьими лодками».

В.В. Верещагин. «Не замай! Дай подойти!». Холст, масло. 1887-1895.

Трехсоткилометровый путь от Можайска до Смоленска был пройден французской гвардией за 13 дней, включая суточные остановки. Остальная масса войск преодолела это расстояние почти за три недели, и эта «лишняя» неделя была выше человеческого предела заполнена голодом, страданиями, зверствами и, наконец, «погребальными» снегами начавшейся зимы.
Смоленская дорога, сначала усеянная отставшими, ранеными, больными с их многочисленными пожитками, превратилась после Вязьмы в сплошной дикий погост, без имен и могил, на многих километрах которого одинаково легли под русские снега люди, лошади, снаряжение, а с ними — сила и вера в непобедимость бывшей «Великой армии».
Москва — Малоярославец — Можайск — Гжатск — Вязьма — Дорогобуж — Смоленск..Разумеется, в публикации мы приводим схему передвижения наполеоновских войск в самых общих чертах. Для поиска же «Московской добычи» важны детали, как военные, так и погодные, и их совмещение, то есть анализ тех факторов, которые определили изменение всего движения французской армии, ее передислокацию, отступление и, наконец, бегство.
В какой-то из этих переломных дней, на стыке военных, погодных, психологических и других факторов, и могло быть отдано распоряжение об избавлении обоза гвардии от грузов «Московской добычи». Об этом сохранились некоторые указания в мемуарах участников похода. Нам же предстоит на основе анализа всех материалов произвести уточнение места, времени и обстоятельств захоронения «Московской добычи».

IV. Прочтение книг

Настало время разложить на столе все известные нам исторические свидетельства оставления «Московской добычи» где-то вблизи Большой Смоленской дороги, оценить достоверность данных источников и решить, нужно ли нам ехать в эти лесные и болотистые места, а если нужно, то когда именно.
При всех поисках, особенно в XX веке, часто упоминалось «тройное обоснование» достоверности источников и совпадение сообщаемых сведений: Вальтер Скотт — де Сегюр — Михайловский — Данилевский. Эта разноязычная триада авторов, упоминавшая о затоплении «Московской добычи» в Семлевском озере, приводила в экстаз энтузиастов поиска, да и не только их.
Однако, разберем материалы этих косвенных свидетельств.

1. Вальтер Скотт: «Жизнь Наполеона Бонопарте, императора французов. Сочинение Сира Вальтер Скотта», перевод с английского С. де Шаплет (части I—IX, СПб., 1831 год).
Заметим, что В. Скотт, в отличие от других, писавших о походе Наполеона, в Москве никогда не бывал, но многие московские сцены, где верно показана последовательность событий, несомненно удались автору. Перечисляются нагруженные на повозки иконы, картины и церковные украшения, а среди прочего упомянут и «Большой крест с колокольни Ивана Великого, высочайшей в целой Москве, который был снят с великим трудом...» Опустим промежуточные сцены, описанные Скоттом, и обратимся к интересующему нас периоду: «1 ноября Император опять начал свое трудное отступление... Он прошел со своей старой гвардией по Дорогобужской дороге, зная, что русские могли двинуться к сему городу, чтобы его отрезать...
Другой приказ Наполеона доказывает, что он чувствовал опасность, начинавшую его угнетать. Он повелел, чтобы Московская добыча - древние доспехи, пушки и большой крест с Ивана Великого - была брошена в Семлевском озере, как трофеи, которых ему не хотелось отдать обратно и которых он не имел возможности везти с собой».
В одном из примечаний Вальтер Скотт писал, что во многих местах своего сочинения он ссылается на «Описание сего достопамятного похода, сочиненное графом Филиппом Сегюром», как на книгу, «заслуживающую всякого верования. Многие офицеры высших чинов, служившие в этом походе, сказывали нам, что хотя, конечно, в ней есть некоторые ошибки в подробностях и хотя в иных ее местах сделаны прикрасы, но что вообще повествование автора искренно, беспристрастно и благородно».

2. Филипп-Поль граф де Сегюр опубликовал свои мемуары за три года до сочинения В. Скотта. Очевидно, что английский вариант является вторичным по отношению к французскому источнику, а по существу, оба они составляют не более, чем одно свидетельство о возможном месте захоронения «Московской добычи».

3. Основной русскоязычный источник, фигурирующий в обосновании поисков в Семлевском озере — это «Описание Отечественной войны 1812 года», составленное А.И. Михайловским-Данилевским, адъютантом М.И. Кутузова и историографом войны. Оно было издано в 1839 году. В нем также содержится упоминание о Семлевском эпизоде: «Близ Семлева французы бросили в озеро большую часть старинных военных доспехов из Московского арсенала. Наполеону уже было не до трофеев».
Нет никаких сомнений, что русский генерал знал и пользовался уже не одной, а двумя книгами Ф.П. де Сегюра, вышедшими в 1824 и 1829 годах. Хотя именно в его работе можно было предполагать использование более глубоких пластов исторических материалов, в том числе недоступных для нас текстов каждодневных распоряжений Наполеона. Таким образом, и второй источник сводится к тому же самому знаменателю — к мемуарам графа де Сегюра.
Наше нынешнее прочтение этих источников и их сопоставление приводит к выводу о последовательном повторении обоими авторами, в несколько меняющихся выражениях, одного и того же исходного текста, а именно двух абзацев из мемуаров Сегюра: «От Гжатска до Михайловской, деревни между Дорогобу-жем и Смоленском, в императорской колонне не случилось ничего замечательного, если не считать того, что пришлось бросить в Семлевское озеро вывезенную из Москвы добычу: здесь были потоплены пушки, старинное оружие, украшения Кремля и крест с Ивана Великого.

И.М. Прянишников. Эпизод из 1812 года. Холст, масло. 1874.

Трофеи, слава, все блага, ради которых мы жертвовали всем, стали нам в тягость; теперь дело шло не о том, каким образом украсить свою жизнь, а о том, как спасти ее».
При таком сопоставлении источников нам нужно активно придерживаться вывода, что две фразы из мемуаров Сегюра служили той сердцевиной, вокруг которой нарос и соблазнительно зарумянился экзотический плод, — возможность отыскания «Московской добычи».
Но стоит задаться несколькими вопросами: а был ли адъютант Наполеона, тридцатидвухлетний в 1812 году генерал Сегюр, настолько любезен и обязателен, чтобы спустя десятилетие, вспоминая превратности отступления, с абсолютной точностью указать место затопления «Московской добычи»? Можно ли быть уверенным в сохранении в его мемуарах абсолютной хронологической точности изложения событий, равно как и в корректности воспроизведения автором по памяти топографии, названий и обстоятельств холодного и снежного ноября 1812 года? Сочинения генерала Сегюра на военные темы встречали возражения оппонентов, среди которых, пожалуй, самым серьезным был генерал Гурго, оспаривавший выводы Сегюра и его манеру письма — слишком романтическую и неконкретную.
То, что генерал Сегюр был одним из самых осведомленных офицеров в свите Наполеона — несомненно, но использование выдержек и цитат из его мемуаров в качестве опорного и, скорее всего, единственного источника при поисках «Клада Наполеона» должно сопровождаться серьезной документальной обеспеченностью текста мемуаров.

Можно разложить это положение на три составляющие:

- Первое — это подтверждение самого факта существования грузов, называемых «Московской добычей», на участке Большой Смоленской дороги после Вязьмы и до Дорогобужа.

- Второе — их затопление именно на этом отрезке дороги, конкретнее — в пределах ближайших тридцати верст.

- Третье — затопление грузов непременно в озере, именуемым мемуаристом Семлевским.

Такое количество и качество найденной нами информации требует, ввиду ее весомости и серьезности, привлечения дополнительных материалов.
Можно припомнить, что первые сведения о грузах «Московской добычи» относятся ко времени выхода наполеоновской армии из Москвы и началу отправления гвардейского обоза (то есть за две недели до прихода передовых соединений французской армии в Вязьму и Семлево).
Вторичное упоминание — после сотен километров отступления — превращает фразу из мемуаров графа де Сегюра в военное свидетельство.
Существуют, однако, упоминания, что уничтожение грузов «Московской добычи» было произведено по распоряжению самого императора, поскольку дело касалось составляющей его личного обоза. В таком случае можно надеяться найти сведения об этих грузах на страницах многотомного собрания распоряжений Наполеона, или среди официальных текстов бюллетеней Великой армии.
Оба эти старинных свода сохранились в Государственной библиотеке.

V. Прочтение книг. Дополнительные источники

Итак, многотомные издания распоряжений Наполеона и «Бюллетени» Великой армии обнаружились в Государственной библиотеке. Нашлись нужные тома и даты, но одно препятствие казалось непреодолимым: тексты были, разумеется, на французском языке. За последние 150 лет переводить их нужды не было, так как настоящие историки свободно владели французским...
В старинных томах, в неведомых пока текстах, было, несомненно, много завлекательного: там стояли даты октября и начала ноября 1812 года, мелькали города и деревни: Смоленск, Дорогобуж, Славково, Семлево. Но наши самые изощренные попытки со словарем в руках проникнуть в секреты текста либо кончались полной неудачей, либо приводили к мысли о том, что на эти переводы придется потратить всю зиму...
Нет нужды объяснять, как и по чьей протекции удалось договориться, что меня вместе с книгами примут, тексты посмотрят и, при наличии свободного времени, сделают хотя бы устный перевод.
На нужном этаже одного из университетских домов меня впустили в тихую и просторную квартиру. Хозяйка квартиры была, несомненно, в возрасте, но высока, худощава, с короткой стрижкой седых волос. Она провела меня через заставленную книжными шкафами прихожую в дальнюю комнату, за большой, круглый стол, под теплый свет настольной лампы.
Далее последовала беседа, причем говорила, разумеется, почти исключительно дама: мое же участие свелось к возможности изредка задавать вопросы и записывать ответы.
— Книжечки эти хорошие, очень, — заговорила дама. — Как одна, так и другая, очень хорошие книжечки, и они интересны как своими документами, так и своим враньем. Да, потому что очень интересные здесь донесения Наполеону от его военначальников, такие очень хвастливые донесения…Это совершенно прелестно…
В общем, складывается такое впечатление, что они — всепобеждающая армия, что они теряют значительно меньше сил, чем русские, ну, почти вдвое меньше сил... Что все генералы, все их управляющие, так сказать, военными действиями, находятся в полном порядке. Если кого-то ранили, то, право же, Ваше Величество, Вам не стоит беспокоиться... Мол, все равно он находится в полном здравии.
Что меня совершенно, так сказать, приятно удивило, это — большая точность в работе всего штаба армии.
Император пишет каждый день своим военачальникам распоряжения, предусматривающие на несколько дней вперед, так сказать, всякие их демарши, откуда-куда, кто должен обеспечить овес, муку для фуража, кто куда должен двинуть пушки, кто должен поставить стрелков, лошадей. Лошадей они теряли много, это они пишут все время. Лошади у них падали, валялись по дорогам эти несчастные кони, которые все везли; но во всех распоряжениях очень серьезное место отводится багажу.
— Так, так, так. Это та самая тема, — откликнулся я.
— Да. да. да! Что все надо везти, понимаете! И только для раненых было освобождено некоторое количество подвод. А так везде в распоряжениях императора это есть: не покидать награбленное, понимаете?
То, что произошло с Москвой, меня, Вы знаете, саму потрясло, ошеломило, это ужасно, конечно. То, что сделал Ростопчин (пожар Москвы. — Прим. авт.) — я не знаю, по чьему он сделал повелению, сам ли?
Наполеон был просто возмущен, и его возмущение можно было понять, потому что он пишет о том, что Москва — это один из прекраснейших городов мира, а он уж мир повидал!
— Хорошо, а вот если посмотреть те страницы, что относятся к осеннему отступлению?
— Да, да, вот дальше я выписала. Ах, я же писала по-французски! Ну да, так было удобнее!
— Это с Вашей стороны было...
— Это с моей стороны прелестно!
— Ну хорошо, — взмолился я, — расскажите, пожалуйста, что же Вы выписали?
— То, что, казалось, может представить хоть какой-то интерес для Ваших поисков. Слушайте.
«Мы нашли в Москве невероятное количество интересных вещей, которые находились в городе поразительной красоты...». Рассказано про Мадонну, украшенную бриллиантами и жемчугом, найденную в главной церкви (в Кремле). Турецкие знамена и оружие, взятые русскими во время войны с турками, и другие интересные вещи, найденные в Кремле, отправлены в Париж... И это почти все по первой книге, — закончила дама, легко отодвигая темно-зеленый том в сторону.

В.В. Верещагин. На этапе. Дурные вести из Франции Холст, масло. 1887-1895.

Во второй книге обнаружились интересные записи распоряжений из Семлева от 3 ноября, из Славково — 3 ноября, опять же из Славково, но уже от 4 ноября, еще из Славково. Распоряжения принцу Невшательскому о передислокации батальонов, герцогу Элыиин-гену, требования муки и лошадей, записка о возможном сражении у Дорогобужа. Далее шли записи, помеченные Дорогобужем, Михайловской, Смоленском.
— Как видите, ничего конкретного в распоряжениях Наполеона про ваши сокровища нет. Есть упоминания о багаже, есть указания, чтобы багаж следовал на Доро-гобуж и Смоленск. Раз уж Вы взялись за такие поиски, — на лице дамы мелькнула улыбка, — очевидно, надо довести дело хотя бы до Смоленска. Дальше пути отступавших многократно разветвляются, да впрочем, Вам это все хорошо известно. — Дама быстро посмотрела на часы: — Ах, батюшки-светы, мы-то с Вами совсем припозднились, а Вам еще добираться до дома...
Итак, просмотр французских томов не оправдал наших надежд и не внес уточнений в разработку основ поисков...
Работа и разговоры в архивах (в старинных особняках, где преимущественно располагаются архивы, окна строго зарешечены, а на входе стоят стражи порядка) в конце концов принесли некоторые плоды.
На втором этаже, в одном из коридоров такого архива, у окна, за низким неудобным столиком февральским днем произошла беседа, о которой надо рассказать. Мой собеседник, а точнее, отвечавший на мои вопросы сотрудник архива был молод, розовощек, среднего роста, как и положено, в очках, сером костюме и клетчатой рубашке. Но самое главное: он был сотрудником очень серьезного и уважаемого архива, мало того — специалистом по истории войны 1812 года.
Первый мой вопрос, разумеется, был про генерала Сегюра и его сочинения. Собеседника он нисколько не озадачил: «Да, да, две книги Сегюра на французском языке, 1824 и, кажется, 1829 годов хорошо известны, их использовали практически все, кто писал о войне 1812 года …Вальтер Скотт? Хорошо известно, что он использовал при написании «Жизни Наполеона» самые поверхностные материалы. Кстати, война 1812 года расписана по пути отступления у Поликарпова Н.П., маршрут восстанавливался для книги «Война 1812 г. и русское общество» — знаете это юбилейное издание (1912)? Что касается приказов и распоряжений Наполеона, оба свода Вы уже просмотрели. Но вместе с тем в этих ранних изданиях отсутствует часть материалов, найденных позднее, а также значительная часть так называемых каждодневных распоряжений, записок и прочее.
Полный свод всех материалов, включая находящиеся во французских военных архивах, публиковался выдающимся французским архивистом Г. Фабри. Известно его собрание ежедневных приказов Наполеона в течение русской кампании (1812 г.); но беда в том, что этот Фабри работал как сумасшедший, намного быстрее, чем целые архивы; он выпускал толстенные тома чуть ли не ежегодно и успел издать пять книг, охватывающих период до 19 августа 1812 года. Потом Фабри скоропостижно умер.
Если бы он успел выпустить еще один - два тома, охватывающих, очевидно, период отступления Великой армии до Смоленска, многие сомнения и неясности легко можно было бы разрешить. А на сегодняшний день реальный путь один: узнать, в каком из французских архивов хранятся соответствующие бумаги, и съездить туда на недельку, посмотреть, поработать с подлинниками... Или ждать, когда появится специалист, подобный Фабри».
…В этом месте беседы мне вспомнилась выставка, посвященная Отечественной войне 1812 года, проходившая в Москве, на тогдашней Кропоткинской улице (ныне Пречистенке). Там, среди многих подлинных экспонатов, лежал под стеклом большой раскрытый журнал с серыми листами. На тех страницах где карандашом, где чернилами были сделаны многими почерками различные записи. Это был подлинный журнал дежурного генерала штаба Кутузова за несколько дней сентября 1812 года. Помню, как поразила меня тогда такая близкая и реальная возможность прочесть эти записи почти 200-летней давности.
Здесь, собственно, беседа с умным архивистом заканчивалась. «То, что тут перечислено, — на прощание сказал архивист, — как понимаете, — самая малость из массы материалов, первое, что всплывает в памяти. Существуют тысячи томов по истории Отечественной войны 1812 года…Помните, кстати, был смоленский помещик, который по окончании войны посвятил всю свою жизнь собиранию книг о ней. Через много лет его библиотека насчитывала более 10 тысяч томов на всех языках, и конца им не было видно. Жаль, что не сохранились ни фамилия помещика, ни его библиотека...
На этом были исчерпаны документальные — книжные и архивные — ресурсы, позволяющие указать возможное местонахождение вывезенного из Москвы и захороненного по дороге к Смоленску обоза Наполеона. Становится очевидным, что ключевым источником на сегодняшний день, как и 180 лет назад, остается известная фраза из мемуаров генерала Сегюра про императорскую колонну, про затопление обозов, про озеро Семлевское.
Однако в нашем распоряжении имеются сведения иного, а именно — природного характера. Они также объединяются в несколько групп: дорога, погодные условия, рельеф озера и т.д., и по нашему представлению, в определенные моменты отступления войск
их воздействие могло быть определяющим. Мы рассмотрим их, насколько возможно детально, сопроводив названием «География дороги».

VI. География дороги до Смоленска

Нельзя понять дорогу, тем более далеко отстоящий во времени и пространстве путь, проследив его по одной из общедоступных карт, глубокомысленно посидев с полчаса над ней и подчеркнув названия нужных городов. Всем нам знакомы города, через которые проходил в 1812 году путь отступления наполеоновской армии, но не каждый может вызвать в памяти виды старинного Малоярославца, Верей, Гжатска, вспомнить, что Вязьма была основана в 1239 году, а Дорогобуж и Смоленск были древнейшими крепостями, защищавшими русские земли на западе.
Труднее будет назвать реки и озера, через которые проходила эта дорога; невозможно, наконец, представить все ее особенности: спуски и подъемы, переправы и ответвления, сотни сел и деревень, через которые прокатился вал отступающего, распадающегося, но грозно огрызающегося войска.
Для многих читателей само понятие «география» исчерпывается особенностями дороги и перечнем городов и сел. Мы же предлагаем учесть все основные составляющие, включающие, помимо особенностей дороги, характеристики поверхности земли, тех полей, оврагов, лощин и косогоров, через которые пролегал путь отступления. Особо мы будем учитывать два обстоятельства: первое заключается в том, что необходимо как можно детальнее рассмотреть по картам интересующую нас дорогу (как говорят географы, использовать крупномасштабные карты). Второе — наверно, самое главное — дорога должна быть прослежена на исторически соответствующих тому времени картах и планах. Только при выполнении этого условия можно более или менее обоснованно возводить все построения и продолжать поиск.
Известно, что при вторжении в Россию наполеоновские офицеры использовали так называемые подорожные карты. Это были свитки, позволяющие проложить маршруты продвижения войск по основным дорогам и, соответственно, показывающие города, поселки и строение поверхности в узкой полосе (около 10 верст) справа и слева от дороги.
Разумеется, информация о российских землях для французского войска ограничивалась этими узкими полосками вдоль дорог.
Итак, начнем с карт, современных и древних. Прежде всего ограничим интересующий нас отрезок дороги. Из всей дороги от Москвы до Смоленска, протяженностью около 350 км, мы детально рассмотрим лишь отрезок от Вязьмы до Дорогобужа, как наиболее интересный для наших поисков.
Для дальнейшей работы из современных карт мы использовали ленты так называемой сотки — карты масштаба 1:100000. Эти карты составлялись по материалам съемки на местности в 1927-1939 гг. и были обновлены в 1980-1986 гг. На этих картах показан общий характер полого-волнистой поверхности, где перепады высот редко достигают 5-8 метров, овражная сеть развита преимущественно вблизи речных долин, а по днищам их часто протекают ручьи.
Речки протекают с северо-востока на юг, это Осьма и ее приток Костря. Мелкие притоки Костри встречаются каждые 4-5 км, но в настоящее время не являются серьезными водными преградами.

Сожжение знамен «Великой армии». Хромолитография по оригиналу А. Коссака. 1912.

Самой интересной особенностью является практически полное отсутствие озер либо обширных болот, бывших 200 лет назад водоемами. Одно-единственное озеро Стоячее, вблизи Семлева (за что и прозванное Семлевским), имеет меньше 100 метров в поперечнике и расположено в 1,5-2 километрах от дороги. Таким образом, по современным картам получается, что затапливать «Московскую добычу», кроме как в озере Семлевском, — негде. Однако, как выяснилось, само озеро окружено заболоченными зыбкими берегами, летом и осенью подойти к воде можно лишь по специально устроенным настилам из бревен. Глубина озера, правда, впечатляет — до 20 метров, так что в воду мог бы уйти не только обоз, но и его сопровождение...
Соприкосновение с историческими явлениями всегда требует учета непрерывных изменений всей панорамы событий. Уже давно нет в природе той самой, Старой Смоленской дороги, в двухсотлетней дали осталась старая поверхность земли с полями и лесами, через которые эта дорога проходила. Нет многих деревень, монастырей, усадеб, прудов и запруд; самое большее, слабые следы остались от прошлой жизни, от цивилизации начала XIX века. Остались следы для посвященных — на земле и в земле; для знающих они в архивах и хранилищах, для грамотных — на страницах книг и газет. Нам ближе первая память, ее не подделаешь и не переиначишь ни при каких правителях, ни при каком населении. Давайте же всмотримся в исторический ландшафт 200-летней давности! Сделать это позволяют прежде всего старинные карты.
Сначала это была карта под названием «Маршрут от Смоленска через города Дорогобуж, Вязьму, Гжатск до станции Гридневой, снятый Генеральского штаба капитаном Бароном фон Рейхель в 1841 году» (масштаб — в одном английском дюйме 2 версты).
Вторая карта, почти такая же огромная и вдобавок намного более красочная, имела название «План Вяземского уезда 1803 года» (в 1 дюйме — 10 саженей). На этой карте, на отрезке от Семлева на востоке до Васина на Западе, мы обнаружили многочисленные красные черточки плотин и голубые вытянутые треугольники запруд. Нашлось и озерцо, которое впоследствии именовалось то Стоячим, то Семлевским — вытянутой, дугообразной формы, совсем незначительное по сравнению со знаками запруд; дороги к нему не подходили ни с какой стороны.
Итак, карты утверждают, что существовал иной, сильно отличный от современного ландшафт, причем в его устройстве очень большую роль играли многочисленные запруды и водоемы. По своим размерам они в 5-10 раз превосходили злополучное лесное озерцо, и иначе как озерами эти водохранилища именовать было невозможно. Располагались они ближе и намного «удобнее» к Большой Смоленской дороге — ко многим из них напрямую вели полевые дороги.
Необходимо обратить внимание читателей на то, что упомянутые нами подорожные военные карты французского штаба не давали детального обзора местности, и все знание дороги опиралось на отдельные ключевые пункты. Так, был город Вязьма и, соответственно, в радиусе 10—15 миль — его окрестности, было Семлево и также 10—15 верст его окрестностей, были Славково, Васино, город Дорогобуж. Мелких, более точных ориентиров просто не существовало, а уж холодной осенью 1812 года размышлять над такими «тонкими» картографическими проблемами в отступающем войске никто не желал.
Возможно, именно поэтому название «Семлевское озеро», которое упоминается в мемуарах генерала Се-гюра, нужно понимать и рассматривать шире — на те же 10—15 верст окрест, где, как мы теперь знаем, в начале XIX века существовали несколько запруд-озер. Они были почти у каждой деревни вдоль дороги, и на протяжении от Семлева до Васина насчитывалось 6— 8 водохранилищ значительных размеров, каждое из которых и могло быть названо впоследствии «Семлевским озером».

Отступление французской армии из России в 1812 году.
Ксилография по оригиналу Л. Потта. Вторая половина XIX века.

Итак, мы имеем две данности: обедненные походные карты французского штаба и целый ряд старинных российских губернских и уездных карт.
Уездные карты, крупномасштабные и яркие, стали для нас своеобразными «окнами», через которые можно вглядеться в события, жизнь и строение земель далеких времен.
.В один из дней работы в архивах мне выдали синюю, метр на метр, папку на тесемочках, не очень толстую и тяжелую, в ней оказалась многократно сложенная карта. Она была великолепна, почти в центре под крупным планом города красовались черные буквы: город Вязьма. От него расходился десяток дорог, и среди них — искомая нами Старая Смоленская дорога.
На этом плане мы начали подсчет запруд-озер: к северу от дороги — каскад из 4 запруд, к югу от дороги, у села Владимирское — голубой вытянутый знак; другая запруда на притоке реки Осьмы, далее до села Ванино еще 8—10 крупных запруд.
В дальнейшем выяснилось, что большинство запруд-озер этого уезда были образованы в последней четверти XVIII века, имели глубины 4—8 метров и ко времени наполеоновского нашествия существовали соответственно 40—60 лет. За это время, разумеется, сформировались берега, а на доньях озер скопилось около 0,5—1 метра донного ила и отложений.

По нашим представлениям, в одном из таких водоемов и был затоплен груз «обоза императора». Там он и находился или находится до сей поры, но вот маленькая поправка истории: спустя 120—140 лет, примерно в 1933—1938 годах, большинство запруд было спущено.
Для начала поисков нам необходимо выезжать на место, находить ложбины бывших запруд, а потом «щупать» землю различными приборами, стараясь понять, в каком месте и как далеко от бывшего берега могли быть затоплены грузы, составлявшие «обоз Наполеона».
К слову сказать, за 150—200 лет существования водоемов, в большинстве случаев ставших ложбинами, на их дне отложилось 1,5—2 метра донных осадков. Следовательно все предметы обоза, пушки, кресты, свитки и т.д., когда-то ушедшие на дно водоемов, должны сейчас находиться на глубинах 2—2,5 метра от современной поверхности. То есть буквально под нашими ногами, и не в каких-то озерных глубинах, а на суше.
Поднять же их на свет Божий представляется уже делом техники. Остается один серьезный вопрос: на месте какой из десятков древних запруд производить поиски? И мы вновь вынуждены вернуться к событиям осени 1812 года и особенностям погоды в ноябре.

Продолжение читайте в следующем номере.