|
|
Наталья АЛЕКСЮТИНА |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Наталья АЛЕКСЮТИНАИстория одного народососа В незамысловатом названии нового романа Владимира Пронского «Стяжатели» (Москва, 2009), собственно, и заключена вся идеология произведения. Здесь и о тех, кто, по сути, является проклятыми народными иждивенцами, и об отношении автора к ним. В общем-то, это совершенно нормально – не интриговать названием, кодируя и шифруя в нем некие тайные смыслы, а уверенно и откровенно дать понять читателю, о чем будет разговор писателя с аудиторией. Подобный прямой подход, ярко проявившийся в названии, Владимир Пронский переносит и в саму литературную ткань произведения. В романе даже придирчивый читатель не сыщет длиннот, затянутых жизнеописаний, чувственных марафонов. Это проза, похожая на целеустремленный, терпеливый и безошибочный спортивный шаг. О чем речь в романе «Стяжатели»? Вернее, о ком. О стяжателях. Их, конечно, много, как в каком-либо загазованном мегаполисе, так и в неказистом, безликом конкретном городке, примерно таком же, как нафантазированный Княжск, но у Пронского они влеплены, врисованы в совершенно четкие литературные образы. Как то: глава муниципального района Антон Самохвалов, предполагаемый зять Самохвалова Игорь Севрюков, налоговик Герман Шастин, заместитель губернатора Иван Кузьмичев и целая галерея представителей местной муниципальной власти. Автору с помощью детского беспроигрышного приема сборки конструктора удалось, практически, безукоризненно скопировать детали и создать повсеместного, жуткого в своей повторяемости чиновника. Наверное, неслучайно рождается аналогия именно с конструированием данной человеческой категории. Лицо и история жизни чиновника могут быть разными, но детали, из коих собран этот бюрократический робот, универсальны. Что в Архангельске, что на Кубани, он состоит из тех же механизмов, реагирующих на одни и те же сигнальные лампочки. И мышление его до обладания властью, возможно, катящееся по широкой колее, теперь повсеместно ужато до узкой, но простирающейся далеко и вглубь тропинки. Образ Самохвалова, вдоволь насладившегося правлением, потом в результате «подсидки» лишившегося его, а вместе с ним и смысла жизни, и вследствие этого отошедшего в мир иной, автором выполнен очень достоверно. Эта универсальная фигура встречается каждому из нас в нашей многострадальной современности. Эта фигура, облеченная правом распоряжаться народными ресурсами, о народе этом судит только с позиции кукловода, смело затевающего игрушечные битвы с тем, чтобы потом, наигравшись, сбросить тряпичных человечков в общий сундук. Самохвалов, вознесшийся на пьедестал, помнит и ценит только себя. В его системе ценностей отсутствует само понятие «ценность», и дочь, ослушавшаяся отца и не вышедшая замуж за подобранную кандидатуру, тоже перестает представлять какой-либо интерес. Правда, схлопотав от подкинутой взятки инфаркт, Самохвалов по воле автора выныривает из образа стяжателя, благословляя дочь на брак с «не выгодным» молодым человеком, но, на мой взгляд, это скорее авторская жалость к персонажу, чем зарисовка из реальной жизни. За период насыщения властью и материальным благополучием не один чиновник переродился в нечто неодушевленное, и этому нечто покаянные мысли и дела не присущи. Впрочем, даже фрагментарно извлеченный из стяжательского кокона, главный герой романа ни в коей мере не становится привлекательнее. Вирус народососа сделал его заболевание хроническим, и, оказавшись не у власти, Самохвалов перебирает в уме любые возможные варианты ее возврата, а в случае полной безнадежности, прикидывает на себя роль председателя Союза писателей Княжска. И в своих рассуждениях и размышлениях выглядит также отвратительно, как и в период своего властвования районом. Вообще, портреты Самохвалова, главы администрации Лаврика, Шастина срисованы Владимиром Пронским тщательно и, практически, с натуры. На их примере очень точно подмечена уникальная особенность чиновничества клонироваться. Вроде бы только что чиновничья пешка служила громоотводом для пешки чуть повыше чином, и вдруг, глядь, эта же пешка при смещении вышестоящего, легко и безболезненно примеряет на себя чужую шкурку, и также без смущения взбирается на пьедестал власти. И так до бесконечности. Читая роман, понимаешь, что некая сухость повествования стилистически оправдана. Для казенного мышления чиновника нет сравнительных образов, зарисовок, филологического чудодейства. Даже в семейном кругу он остается выхолощенным управленцем. Стиль играет на замысел. Единственной, по моему мнению, лишней деталью в авторском замысле является любовная история дочери Самохвалова Лады. Драматизма ей не хватает, а в канцелярщину и казенщину основной повествовательной линии она не вписывается. И потом, как-то трудно верится, что дочь Самохвалова, с детства впитавшая папаины уроки, мало в чем нуждавшаяся, представляет собой едва ли не ангела небесного, полюбившего простого невежественного парня по имени Коля Шишкин. Яблоко, конечно, может укатиться далеко от яблони, но в грушу ему превратиться вряд ли удастся. Более верно в психологическом плане выписан образ жены Самохвалова Ольги Сергеевны, которая при жизни мужа жила этакой обеспеченной безголосой птицей, а после его смерти стала угнетаема не столько его отсутствием, сколько тоской от безделия. И ее возвращение на работу в школу, и закрутившийся вскоре роман с физруком по фамилии Хмырь служит лишним подтверждением правды жизни, так хорошо подмеченной и перенесенной на страницы автором. В анонсе романа борьба за власть названа проблемой планетарного романа. Это утверждение, конечно, спорное. К власти тянется определенная категория людей, и, хочешь не хочешь, они ею начинают обладать. Другой вопрос, какие изменения происходят при этом в психологии человека, какие процессы становятся в нем необратимыми? Роман «Стяжатели» на примере одного чиновника средней руки небезынтересно рассказывает об этом. Вот только жаль, что сами представители властных структур истории про себя не читают. Санкт-Петербург
|
