Николай ИВЕНШЕВ

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011

Редакционный совет

Ирина АРЗАМАСЦЕВА

Юрий КОЗЛОВ

Вячеслав КУПРИЯНОВ

Константин МАМАЕВ

Ирина МЕДВЕДЕВА

Владимир МИКУШЕВИЧ

Алексей МОКРОУСОВ

Татьяна НАБАТНИКОВА

Владислав ОТРОШЕНКО

Виктор ПОСОШКОВ

Маргарита СОСНИЦКАЯ

Юрий СТЕПАНОВ

Олег ШИШКИН

Татьяна ШИШОВА

Лев ЯКОВЛЕВ

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

"МОЛОКО"

СЛАВЯНСТВО

"ПОЛДЕНЬ"

"ПАРУС"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

XPOHOC

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Николай ИВЕНШЕВ

ЛАПТА ШЕСТИДЕСЯТЫХ

А о личном почти ничего не пишу. Но ведь мы все, все дети войны. Даже теперешнее ребятишки с бритыми затылками. И теперь еще  наших магазинах непременно есть отдел игрушек, в которых маленькие пластмассовые танки соседствуют с маленькими пластмассовыми гаубицами.

Ну, а нас, родившихся сразу после войны, на радостном выдохе эпохи, воспитывали сами военные. В основном затрещинами. А из игрушечного оружия  мы предпочитали деревянный  брусок  маузера Гражданской войны. Его  легче было выпилить ножовкой из доски-двадцатки, покрасить черным, печным лаком.

Отцовскими  медалями никто не играл. Ремня получишь. За награды платили. Зато сами  фронтовики играли с нами в лапту. Это происходило перед Днем Победы и дальше -  во все  майские праздники. Погода способствовала. С нашей горы на «Карпатах», стаивал, скатывался ручейками зимний снег. Уже порциями пробивалась зелень, временами пригревало солнышко, и в  ватных фуфайках на горе-пригорке, за Мазой, было весьма вольготно.

Говорят, что лапта похожа на какую-то  американскую игру; бита, мячик, увертываешься от него.  Мы этого не знали. Лапта – русская игра. Как «чижик» или городки.

Конечно, начинали мы – взрослые ребята. Нам было по 12-13. Но мы - то знали, что вскоре к лапте прицепятся  и взрослые, фронтовики. Тогда держись! Они поднимались на гору  якобы поглядеть, как  молодая шелупень пуляет  мячиком. Ценился белый, каучуковый. Где доставали- сакраментальная загадка? Фронтовики-наблюдатели   морщились от неправильного удара битой и подпрыгивали совсем, как дети,  когда  видели мастерский крепкий, крученый удар.

Но потом «дяди» робко начинали  вклиниваться в игру. Вроде бы, показать, как надо делать. И это вполне понятно. Игра в лапту была детской территорией, и «дяди» никакого права не могли претендовать на нее. Разве только с детского разрешенья. И они, фронтовики, действительно радовались, когда их брали.

Не хочется говорить «фронтовики». Когда они играли, фронтом не пахло.  Они были просто чуть больше, чуть сильнее. И нервничали больше нас. У каждого фронтовика (ветеранами не называли – обидно) было свое лицо. Дядя Сережа  Кудряшев, по всей видимости, служил в пехоте. Он был поджар, жилист, серьезен, мог  своими руками согнуть запирку от ворот и ситичко для процеживания молока смастерить. Не умел только рубить для себя  тяжелые темные, со злой зеленью, листья махорки. Он умел, умел, конечно. Но ведь должна была быть у него привилегия. И все Кудряшевы: Костя, Витька, Зина, Шурка каждую неделю месили этот табак темным топором в тяжелой колоде. Непонятно было  как можно искуривать такое большое количество табака, сушившегося тут же на хорошо выскобленном косырем  крыльце. Может, дядя Сережа раздавал табак. Я видел его изящные козьи ножки, скрученные из газеты «Голос ударника». Никогда так  крепко не сверну.

Я тоже рубил  махорку для  дяди Сереже. Мне это не нравилось, но я рубил, чтобы приобщиться к общественно-полезному делу  Кудряшевых.

Второй ветеран дядя Ваня Чембаров. Он даже в баню ходил в танковом шлеме. В шлеме полоскался, ожесточенно парился. И мальчишки думали, что дядя Ваня горел в танке, и кожа шлема прикипела  к коже головы, теперь надо ехать к хирургам, чтобы отрезать шлем от черепа  торопливого фронтовика. Дядя Вася был тороплив. Наверное, поэтому, когда пришел с фронта, тут же устроился на молочнотоварную ферму, возить молоко на лошади, которой он командовал, как танком – оглобли у  телеги походили на орудийные  стволы. Однажды, я  слышал, когда дядя Вася, сидя на бочке с молоком, как мальчишка стрелял языком: «Ты-ды-ды-ды-ды!

И третий  фронтовик был самый младший – это мой родной дядя Володя, крестный. Он поучаствовал только в японской войне. Но и у крестного было несколько медалей, и он любил скорость. Когда мы на его бензовозе выезжали  на станцию Новоспасское за горючим, то непременно останавливались в лесопосадке  «морить червяка». Я вначале думал, что там живет большой червяк, не дающий проходу честным людям, как в  русской былине. Вот уж было детское сознание. Потом понял, что «морить червяка», значит, закусить. Крестный разворачивал  бабушкин платок, в котором были яички,  огурцы, хлеб, соль, сало.  Поев, обязательно кормили кузнечиков крошками. «Зачем? «- спрашивал я дядю Володю.

- На нем защитна  гимнастерка, - непременно отвечал  мой  крестный. Ответ ясный.

И мне вот теперь думается, что все  фронтовики были такими, как тройка наших, курмышенских.  Серьезные, игривые, добрые. Дудин, Вальков, Лях – все такие.  Фронтовые  сердца,  их поступки, их манеры разгадываются потом. Повзрослеешь – поймешь. Дядя Вася носил свой шлем всегда, как Дон- Кихот, потому что на черепе у него не было кости, вырвало осколком.  Твердая шкура  танкового  шлема и «бывшая», застрявшая в памяти, надежность мощной машины  успокаивала лучше  всех врачей, которых, кстати, никто не видел  моей Верхней Мазе. В Мазе всю медицину осуществлял какой-то таинственный  «фершал», оказавшийся толстой женщиной.

А дядя Володя кормил кузнечиков, потому что голодал и в детстве, и на войне.

Почему они играли с нами в  лапту, очень редко выпивали, но были ужасно задиристыми. А потому, что они не наигрались в детстве и юности. Тот временной отрезок судьбы был чистым, незаполненным, эти кадры пленки жизни незаэкспонированными. У них детство забрала война.

 они мальчишками помогали на мехтоку, и на ферме, а потом пришли повестки, выдали им два инструмента: винтовку и саперную лопату. Вкапывайся или стреляй. Лучше стреляй! А нет пуль, вкапывайся! Вот откуда ребячий азарт  двадцатипятилетних мужчин, играющих лапту, после Победы. Это время было для всех советских людей самым счастливый. И не только потому, что как пел Высоцкий «цены снижались». Все верили - войны  уже не будет никогда. «Смерти нет» – сказал русский писатель и солдат Андрей Платонов. Поиграть в войну, в «Рейхстаг», в «Хэндэхох» с деревянными  брусками  маузеров можно, можно петь песни солдатах, как вот чуток пьяненький мой дядя Володя заводит почему-то женскую, лирическую: «Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет, на нем защитна гимнастерка. Она меня  с ума сведет». Такая  детская  военная горка, на которой после войны  собирались фронтовики и играли, и пели, и чадили махрой, мелко нарубленная, тут же после войны наструганными мальцами  была у всех  ветеранов войны. У всех, кто вернулся. Но, может, и у тех, кто лег геройски под Смоленском, и  Сталинградом, под Варшавой и под Берлином, есть своя горка для  лапты, которую соорудил для праведных защитников Господь Бог.

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

WEB-редактор Вячеслав Румянцев