Мария ПОРЯДИНА
         > НА ГЛАВНУЮ > РУССКОЕ ПОЛЕ > РУССКАЯ ЖИЗНЬ


Мария ПОРЯДИНА

 

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"



К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011


Редакционный совет

Ирина АРЗАМАСЦЕВА
Юрий КОЗЛОВ
Вячеслав КУПРИЯНОВ
Константин МАМАЕВ
Ирина МЕДВЕДЕВА
Владимир МИКУШЕВИЧ
Алексей МОКРОУСОВ
Татьяна НАБАТНИКОВА
Владислав ОТРОШЕНКО
Виктор ПОСОШКОВ
Маргарита СОСНИЦКАЯ
Юрий СТЕПАНОВ
Олег ШИШКИН
Татьяна ШИШОВА
Лев ЯКОВЛЕВ

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"
"МОЛОКО"
СЛАВЯНСТВО
"ПОЛДЕНЬ"
"ПАРУС"
"ПОДЪЕМ"
"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"
ЖУРНАЛ "СЛОВО"
"ВЕСТНИК МСПС"
"ПОДВИГ"
"СИБИРСКИЕ ОГНИ"
РОМАН-ГАЗЕТА
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА

XPOHOC
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Первая мировая

Мария ПОРЯДИНА

Нехрестоматийная неистовая особа

Мария Порядина.

Чтобы написать биографию писателя, надо быть писателем. Чтобы биографию физика – физиком. Чтобы того и другого – Юрием Нечипоренко, доктором физико-математических наук, литератором, отчасти искусствоведом и любителем всего нового, нестандартного.

Нечипоренко сделал книгу о Ломоносове – о человеке, который, быв олицетворением новизны и нестандартности, в сознании современного «среднего читателя» превратился в облезло-помпезный монумент на постаменте, старинное-нафталинное чучело в парике, рассуждающее непонятным языком о непонятных вещах.

А был-то он молодой, дерзкий, умом «живой и схватчивый» – круче нынешних «продвинутых» в стопиццот (sic!) раз.

В те дни, когда юноша с Двины шагал в сторону Москвы, поспевая за санями с рыбой, Россия не знала не только академий и университетов, но и школ порядочных; не имела ни привычки к научной мысли, ни технологичных производств: даже монастыри, традиционные центры культуры и просвещения, могли похвастаться лишь иконописью и мастерством переписывания книг, а печатные книги, прямо скажем, не так чтоб уж широко распространялись по стране. Сами посудите: три учебника на всю деревню, да и те у соседа, – как тут, с какого вдруг веселья ребёнка потянуло во врата учёности? Да так потянуло, что напрочь оторвало от дома, от родных, от трудов отцовских…

«Бросить всё и уйти» в случае Михайлы Ломоносова было делом трудным. Легко было бы отринуть отца-пьяницу, отказаться от родственника-негодяя, но как смотреть в глаза людям, когда им известно, что ты оставил добродетельную семью, покинул почтенного родителя при старости лет… Ослушник, своевольник!

Вся молодость его была своевольной: метался туда и сюда, срывался с места, бегал и возвращался, искал – себя? истину?

Ценное наблюдение: Ломоносов не всегда радел об «истине», но всегда – о славе и пользе: не только своей – Отечества. И правда: этого человека легко представить в работе – за конторкой, в мастерской, в лаборатории, но невозможно – праздным, бездельным, и совсем невозможно – за бесполезным, пустяковым занятием. Однако где речь о прославлении России, там нет пустяков; отсюда все эти бесчисленные  «надписи к фейерверкам», «вирши именинные», но здесь же – великолепные оды, непогрешимые по интонации и изумительные по чистоте формулировок.

Пожалуй, в книге Нечипоренко Ломоносов-филолог представлен не так ярко, как Ломоносов-физик: стихи цитируются чаще, чем анализируются, и в цитате из Хотинской оды уныло исправлено прелестное старинное написание «незапный», и о «Российской грамматике» почти не говорится. Но не будем требовать слишком многого: не так уж просто объять столь необъятную личность и все её великие деяния. Как сказал бы предмет повествования – «голова моя много зачинает, да руки одни».

Ещё хочется заметить, что не очень-то раскрыта в книге заглавная ипостась Ломоносова – «помощник царям». Хотя, пожалуй, эту пушкинскую формулировку следует понимать в большей степени как поэтическую формулу, а не как реальную характеристику. Непосредственным «помощником царям» Ломоносов не был и – «простова роду» – не мог бы стать, хоть благосклонные монархини и водили с ним снисходительное знакомство.

Да, в книге Нечипоренко честно проговаривается огорчительное, но правдивое соображение: даже и поднявшись до вельмож, Ломоносов оставался для них (и для самого себя, что немаловажно) «плебеем», архангельским мужиком, деревенским грубияном. Этим обстоятельством тоже объясняется многое в его многотрудном и тревожном бытии.

От унизительности пренебрежительно-покровительственного «интереса» власть имущих Ломоносов не был защищён ни воспитанием, ни образом жизни. Вельможи даже в первом поколении, как братья Разумовские, уже навыкли политесам и, в праздности пребывая, имели возможность выглядеть утончённо и цивилизованно. Ломоносову же некогда было шлифовать манеры, обдумывать плавные словеса… От звёзд и планет «неистовую особу» Ломоносова шарахало к песочным кучам, от громов и молний – к навозу, от высочайших парений гениальной мысли – к интригам и кляузам. С одинаковой готовностью этот гигант мысли ввязывался и в академическую дискуссию, и в кулачную драку; мог высмеять недоброжелателя язвительнейшей эпиграммой, а мог просто-напросто надавать тумаков. Талант!

Нечипоренко почти не додумывает психологических мотивировок к поступкам Михайлы – чаще просто констатирует очередной факт, понимай как знаешь. И это, мне кажется, правильный подход, потому что психологию личности ХVIII века довольно трудно постичь, даже если речь идёт о простом, одноплановом персонаже; а уж если о многосторонней и многогранной фигуре, которая сама себя одолевает на каждом вдохе-выдохе...

Не птица в птицах нетопырь, не зверь в зверях, – так и Михайло Ломоносов ни разу в жизни не смог вписаться в «среду», потому что, чем усерднее прилежал тому ли, другому делу, тем сильнее и заметнее отличался от базового большинства делателей. И в этом тоже была драма: «человек-кремень» укрощал не только стекло, но и окружающий мир, иногда совершенно шаманскими средствами.

И сам Нечипоренко, как автор двоемирный – литератор и физик – не подвергает сомнению происшествия на грани чуда, как, например, вещий сон Михайлы о погибели отца или нечаянное уклонение Ломоносова от грозового разряда, убившего коллегу.

Верный себе, Нечипоренко насыщает текст этнографическими, фольклорными подробностями: перечисляет слова, которыми поморы называли ведьм и колдунов, описывает полночное шествие фрейбергских рудокопов, вспоминает байки и поверья… Здесь словесник берёт верх над доктором физ.-мат. наук.

Правда, иногда побеждает физик, и речь писателя не поспевает за его мыслью: «Ломоносов считал, что сила притяжения будет зависеть от поперечного сечения, от размера тела, а не от его массы, что неверно...» Что именно неверно?

Кое-где можно придраться и к стилю – «…настоял на том, чтобы больше не только не видеться с Сумароковым, но и не посещать театра, держать подальше себя и свою семью от той среды».

Но все эти придирки – лишь «для проформы», чтоб уж не расхваливать автора безудержно. Ведь похвалы он весьма достоин! Впервые за много лет мы увидели живого Ломоносова: неакадемического, нехрестоматийного, настоящего, – давно не виделись, успели соскучиться.

 

Опубликовано в журнале «Библиотека в Школе» №10, 2011.

 

 

 

РУССКАЯ ЖИЗНЬ


Русское поле

WEB-редактор Вячеслав Румянцев